Глава 27
Рассказывает Жак Рено
— Поздравляю, мосье Жак, — сказал Пуаро, сердечно пожимая руку молодого человека.
Жак Рено навестил нас сразу же, как только его выпустили из тюрьмы. После этого он должен был вернуться в Мерлинвиль, к мадам Рено и Марте. Мосье Жака сопровождал Стонор, цветущий вид которого лишь подчеркивал болезненную бледность юноши, находившегося, по-видимому, на грани нервного расстройства. Он печально улыбнулся Пуаро и едва слышно сказал:
— Я выдержал весь этот ужас, чтобы защитить ее, и вот все напрасно.
— Как могли вы подумать, что девушка примет такую жертву? — сдержанно заметил Стонор. — Да она просто обязана была сказать правду. Она же понимала, что вас ждет гильотина.
— Eh та foi![249] Не миновать бы вам гильотины, — подхватил Пуаро, и в глазах его мелькнул насмешливый огонек. — Ведь на вашей совести была бы еще и смерть мэтра Гросье. Если бы вы продолжали упорствовать в своем молчании, беднягу непременно хватил бы удар.
— Он туп как осел, хотя вполне благожелательный, — сказал Жак. — Как он меня раздражал! Вы ведь понимаете, я не мог доверить ему свою тайну. Но Боже мой! Что же теперь будет с Беллой?
— На вашем месте я бы не слишком расстраивался по этому поводу, — с искренним сочувствием сказал Пуаро. — Как правило, судьи весьма снисходительны к crime passjonnel[250], особенна когда его совершает юная и прелестная особа. Ловкий адвокат откопает уйму смягчающих обстоятельств. Конечно, вам будет не очень-то приятно…
— Это меня не волнует. Видите ли, мосье Пуаро, как бы то ни было, но я в самом деле чувствую себя виновным в смерти отца. Если бы не мои запутанные отношения с этой девушкой, он сейчас был бы жив и здоров. И еще моя проклятая оплошность — ведь я надел отцовский плащ. Не могу избавиться от чувства, что я виноват в его смерти. Наверное, сознание вины будет преследовать меня до конца моих дней.
— Ну что вы, — сказал я, стараясь успокоить его.
— Конечно, то, что Белла убила моего отца, ужасно, — сокрушенно продолжал Жак. — Но я дурно поступил с нею. Когда я встретил Марту и понял, что люблю ее, надо было написать Белле и честно во всем признаться. Но я так боялся скандала, боялся, что это дойдет до ушей Марты и она Бог знает что может вообразить. Словом, я вел себя как трус, тянул, надеялся, что все само собой образуется. Просто плыл по течению, не понимая, какие страдания причиняю бедной девушке. Если бы жертвой пал я, а не отец, то свершился бы высший суд — я получил бы по заслугам. Как же отважно она призналась в своей вине! А ведь я готов был выдержать это испытание до конца, вы знаете.
Он помолчал немного, потом взволнованно продолжал:
— Не могу понять, зачем отец в ту ночь расхаживал в моем плаще. Зачем надел его прямо на нижнее белье? Может быть, он сбежал от этих иностранцев? А матушка, вероятно, ошиблась во времени и грабители напали не в два часа. Или… или… она намеренно вводит вас в заблуждение, да? Неужели матушка могла подумать… подумать… что… заподозрить, что это я… это я…
Но Пуаро поспешил разуверить его.
— Нет-нет, мосье Жак. Пусть эта мысль не мучит вас. Что же до остального, потерпите еще день-два, и я все объясню вам. Это весьма запутанная история. А вы не могли бы подробно рассказать нам, что же все-таки случилось в тот страшный вечер?
— Собственно, и рассказывать-то нечего. Я приехал из Шербура, как вам известно, чтобы попрощаться с Мартой, ведь мне предстояло ехать на край света. Было уже поздно, и я решил идти коротким путем — через поле для гольфа, откуда рукой подать до виллы «Маргерит». Я уже почти дошел, как вдруг…
Он запнулся и судорожно сглотнул.
— Да?
— Я услышал какой-то странный и страшный крик. Он не был громок, точно кто-то задыхался или давился кашлем, но я замер от страха и с минуту стоял как вкопанный, потом обогнул живую изгородь. Ночь была лунная, и я увидел могилу и рядом человека, лежащего ничком. В спине у него торчал нож. А потом… потом… я поднял взгляд и увидел ее. Она смотрела на меня с ужасом, точно я привидение. Потом вскрикнула и бросилась прочь.
Он замолчал, пытаясь совладать с собой.
— Ну а потом? — как можно спокойней спросил Пуаро.
— Право, не знаю. Я постоял еще, совершенно ошеломленный. Потом подумал, что надо поскорее убираться. Нет, мне и в голову не пришло, что могут заподозрить меня. Я испугался, что меня вызовут в качестве свидетеля, и мне придется давать показания против Беллы. Как уже говорил, я дошел пешком до Сан-Бовэ, нанял автомобиль и вернулся в Шербур.
В дверь постучали, и вошел посыльный с телеграммой, которую вручил Стонору. Секретарь вскрыл ее, прочел и тут же поднялся с кресла.
— Мадам Рено пришла в сознание, — сказал он.
— А! — Пуаро вскочил. — Немедленно отправляемся в Мерлинвиль!
Мы поспешно собрались. Стонор по просьбе Жака согласился остаться, с тем чтобы помочь, если удастся, Белле Дьювин. Пуаро, Жак Рено и я отбыли в Мерлинвиль в автомобиле мосье Рено.
Поездка заняла немногим более сорока минут. Когда мы подъезжали к вилле «Маргерит», Жак Рено бросил на Пуаро вопросительный взгляд:
— Что, если вы отправитесь вперед и осторожно подготовите матушку к радостному известию…
— А вы тем временем лично подготовите мадемуазель Марту, правда? — откликнулся Пуаро, подмигнув Жаку. — Ну конечно, я и сам хотел вам предложить это.
Жак Рено не стал упираться. Остановив машину, он выпрыгнул из нее и помчался к дому. А мы продолжали свой путь к вилле «Женевьева».
— Пуаро, — сказал я, — вы помните, как мы впервые приехали сюда? И нас встретили известием, что мосье Рено убит?
— О, конечно, отлично помню. Не так уж много времени прошло с тех пор. А сколько всяких событий, особенно для вас, mon ami!
— Да, в самом деле, — вздохнул я.
— Вы ведь воспринимаете их в основном сердцем, а не разумом, Гастингс. Я же подхожу к ним иначе. К мадемуазель Белле, будем надеяться, суд отнесется снисходительно. Правда, Жак Рено не может жениться сразу на обеих своих возлюбленных. Тут уж ничего не поделаешь… Я же подхожу к делу профессионально. Это преступление не отнесешь к разряду разумно спланированных и четко выполненных, то есть таких, от разгадки которых детектив получает истинное удовольствие. Mise en scene[251], разработанная Жоржем Конно, — в самом деле безукоризненна, но denouement[252] — о нет! О ней этого никак не скажешь! В припадке гнева и ревности девушка совершает убийство — где уж тут порядок, где логика!
Такой своеобразный подход к делу вызвал у меня невольную улыбку.
Дверь нам отворила Франсуаза. Пуаро сказал, что должен немедленно повидать мадам Рено, и старая служанка проводила его наверх. Я же остался в гостиной. Вернулся Пуаро довольно скоро. Он был на редкость мрачен.
— Vous voila, Гастингс! Sacre tonnerre![253] Назревает скандал!
— Что вы хотите сказать? — удивился я.
— Вы не поверите, Гастингс, — задумчиво проговорил Пуаро, — но от женщин никогда не знаешь, чего ждать.
— А вот и Жак с мадемуазель Мартой, — воскликнул я, глядя в окно.
Пуаро выскочил из дома и перехватил их у входа.
— Не ходите туда. Так будет лучше. Ваша матушка очень расстроена.
— Знаю, знаю, — сказал Жак Рено. — И я должен сейчас же поговорить с ней.
— Нет, прошу вас. Лучше не надо.
— Но мы с Мартой…
— Мадемуазель лучше остаться здесь. Если вы так уж настаиваете, разумнее будет, если с вами пойду я.
Голос, внезапно раздавшийся откуда-то сверху позади нас, заставил всех вздрогнуть.
— Благодарю за любезность, мосье Пуаро, но я намерена объявить свою волю.
Мы обернулись и застыли в изумлении. По лестнице, тяжело опираясь на руку Леони, спускалась мадам Рено. Голова ее была забинтована. Девушка со слезами уговаривала свою госпожу вернуться в постель.
— Мадам погубит себя. Доктор строго-настрого запретил вам подниматься!
Но мадам Рено ее не слушала.
— Матушка, — закричал Жак, бросаясь к ней.
Но она властным жестом отстранила его.
— Я тебе не мать! Ты мне не сын! С этой минуты я отрекаюсь от тебя.
— Матушка! — снова крикнул ошеломленный молодой человек.
Казалось, мадам Рено дрогнула — такая нестерпимая мука звучала в голосе Жака. Пуаро протянул было руку, как бы призывая их обоих успокоиться. Но мадам Рено уже овладела собою.
— На твоих руках кровь отца. Ты виновен в его смерти. Ты ослушался его, ты пренебрег им, и все из-за этой особы. Ты жестоко обошелся с той, другой девушкой, и твой отец жизнью поплатился за это! Ступай прочь из моего дома. Завтра же я приму меры, чтобы ты ни гроша не получил из отцовского наследства. Устраивай свою жизнь как сумеешь, и пусть эта особа, дочь заклятого врага твоего отца, помогает тебе.
Мадам Рено повернулась и медленно с мучительным трудом стала подниматься по лестнице.
Сцена была столь неожиданна и ужасна, что мы все стояли, точно громом пораженные. Жак, который и без того едва держался на ногах, пошатнулся. Мы с Пуаро бросились к нему.
— Ему совсем худо, — шепнул Пуаро, обращаясь к Марте. — Куда бы перенести его?
— Разумеется, к нам, на виллу «Маргерит». Мы с матушкой станем ухаживать за ним. Бедный Жак!
Мы отвезли молодого человека на виллу «Маргерит». Он рухнул в кресло в полуобморочном состоянии. Пуаро пощупал его лоб и руки.
— У него жар. Столь продолжительное напряжение дает себя знать. А тут еще такой удар… Надо уложить его в постель. Мы с Гастингсом позаботимся, чтобы послали за доктором.
Появившийся вскоре доктор, осмотрев больного, заверил нас, что это всего лишь результат нервного перенапряжения. Тишина и полный покой, возможно, уже завтра принесут облегчение. Но следует оберегать больного от волнений, ибо в этом случае болезнь может принять дурной оборот. Желательно, чтобы ночью кто-нибудь подежурил у его постели.
Итак, сделав все, что было в наших силах, мы оставили Жака на попечение Марты и мадам Добрэй и отправились в город. Привычное для нас обеденное время давно миновало, и оба мы отчаянно проголодались. В первом же ресторане мы утолили муки голода превосходным омлетом, за которым последовал не менее превосходный антрекот.
— А теперь самое время подумать о ночлеге, — сказал Пуаро, прихлебывая черный кофе, завершивший нашу трапезу. — Как насчет нашего старого друга «Отель де Бен»?
Не долго думая мы направились туда. Да, мосье могут быть предоставлены две отличные комнаты с видом на море. И тут Пуаро задал портье вопрос, немало меня удививший:
— Скажите, английская леди, мисс Робинсон, уже прибыла?
— Да, мосье. Она в маленькой гостиной.
— Ага!
— Пуаро! — воскликнул я, направляясь следом за ним по коридору. — Какая еще, черт побери, мисс Робинсон?
Пуаро одарил меня лучезарной улыбкой.
— Решил устроить ваше счастье, Гастингс.
— Но я…
— О, Господи, — сказал Пуаро, добродушно подталкивая меня в комнату, — Не думаете же вы, что я на весь Мерлинвиль раструблю имя Дьювин?
И правда, навстречу нам поднялась Сандрильона. Я взял ее руку в свои. Мои глаза сказали ей все остальное.
Пуаро ^кашлянул.
— Mes enfants[254], — сказал он. — В данный момент у нас нет времени на сантименты. Нам еще предстоит потрудиться. Мадемуазель, удалось ли вам сделать то, о чем я вас просил?
Вместо ответа Сандрильона вытащила из сумочки какой-то предмет, завернутый в бумагу, и молча протянула его Пуаро. Когда Пуаро развернул пакет, я вздрогнул — это был тот самый нож! Но ведь она, как я понял из ее письма, бросила его в море. Удивительно, до чего неохотно женщины расстаются со всякими пустяками, даже компрометирующими!
— Tres bien, mon enfant[255],— сказал Пуаро. — Вы меня очень порадовали. А теперь покойной ночи. Нам с Гастингсом надо еще поработать. Увидитесь с ним завтра.
— Куда же вы идете? — спросила девушка, и глаза ее расширились.
— Завтра вы обо всем узнаете.
— Куда бы вы ни шли, я с вами.
— Но, мадемуазель…
— Я сказала, я с вами.
Пуаро понял, что спорить бесполезно. Он сдался.
— Пусть будет по-вашему, мадемуазель. Правда, ничего интересного не обещаю. Скорее всего вообще ничего не произойдет.
Девушка промолчала.
Минут через двадцать мы пустились в путь. Было уже совсем темно. В воздухе чувствовалась давящая духота. Пуаро повел нас к вилле «Женевьева». Однако, когда мы дошли до виллы «Маргерит», он остановился.
— Мне хотелось бы убедиться, что с Жаком Рено все в порядке. Пойдемте со мной, Гастингс. А вы, мадемуазель, пожалуйста, подождите здесь. Мадам Добрэй, может, чего доброго, оказаться не слишком любезной.
Отворив калитку, мы пошли по дорожке к дому. Я указал Пуаро на освещенное окно второго этажа. На шторе четко вырисовывался профиль Марты Добрэй.
— Ага! — воскликнул Пуаро, — Думаю, здесь-то мы и найдем молодого Рено.
Дверь отворила мадам Добрэй. Она сообщила нам, что Жак все в том же состоянии и что если мы пожелаем, то сами можем убедиться в этом. Вслед за нею мы поднялись в спальню. Марта Добрэй сидела у стола и шила при свете настольной лампы. Увидев нас, она приложила палец к губам.
Жак Рено спал тяжелым, беспокойным сном — голова его металась по подушке, лицо пылало жаром.
— Что доктор, он придет еще? — шепотом спросил Пуаро.
— Нет, пока мы не пошлем за ним. Но Жак спит, я это для него сейчас самое лучшее. Машап приготовила ему целебный отвар.
И она снова принялась за вышивание, а мы тихонько вышли из комнаты. Мадам Добрэй проводила нас вниз. Теперь, когда мне стало известно ее прошлое, я смотрел на нее со все возрастающим интересом. Ош стояла перед нами, опустив глаза, и на губах ее играла легкая загадочная улыбка. Я вдруг почувствовал безотчетный страх перед нею. Такой страх наводит на нас ослепительно красивая, но ядовитая змея.
— Надеюсь, мы не слишком обеспокоили вас, мадам, — учтиво сказал Пуаро, когда она открывала нам дверь.
— Ничуть, мосье.
— Кстати, — сказал Пуаро, точно спохватившись, — мосье Стонор был сегодня в Мерлинвиле, не знаете ли?
Я не мог понять, с какой стати задал Пуаро этот вопрос, по-моему, совершенно лишенный всякого смысла.
— Насколько я знаю, нет, — сдержанно ответила мадам Добрэй.
— Не беседовал ли он с мадам Рено?
— Откуда мне знать, мосье?
— Действительно, — сказал Пуаро. — Просто я подумал, что вы, может быть, видели, как он проходил или проезжал мимо, только и всего. Покойной ночи, мадам.
— Отчего… — начал было я.
— Оставьте ваши «отчего», Гастингс. Придет время — все узнаете.
Имеете с Сандрильоной мы торопливо направились к вилле «Женевьева». Пуаро оглянулся на освещенное окно, в котором вырисовывался профиль Марты, склонившейся над вышиванием.
— Его, во всяком случае, охраняют, — пробормотал он.
Подойдя к дому, мы спрятались за кустами, слева от подъездной аллеи, откуда хороша просматривался парадный вход, тогда как мы сами были надежно укрыты от посторонних взглядов. Дом был погружен в темноту, по-видимому, все уже спали. Окно спальни мадам Рено было как раз над нами, и я заметил, что оно открыто. Пуаро не спускал с нега глаз.
— Что нам предстоит делать? — шепотом спросил я.
— Наблюдать.
— Но…
— Не думаю, что в ближайшие час ют два что-нибудь случится, но…
В этот миг раздался протяжный слабый крик:
— Помогите!
В окне на втором этаже, справа от входа, вспыхнул свет. Крик доносился оттуда. И мы увидели сквозь штору мелькающие тени, как будто там боролись два человека.
— Milie tormeresl[256]— закричал Пуаро. — Должно быть, она теперь штат в другой комнате!
Он бросился к парадной двери и принялся бешено колотить в нее. Потом подскочил к дереву, что росло на клумбе, и ловко, точно кошка, вскарабкался на него. Я, разумеется, полез за ним, а он тем временем прыгнул в открытое окно. Оглянувшись, я увидел Далей позади себя.
— Осторожнее! — крикнул я.
— Кому вы говорите! — откликнулась она. — Для меня это детская забава.
Я спрыгнул в комнату, когда Пуаро дергал дверь, пытаясь ее открыть.
— Заперто с той стороны, — прорычал он. — Так скоро ее не высадишь!
Крики между тем становились все слабее. В глазах Пуаро я увидел отчаяние. Мы с ним налегли плечами на дверь.
В это время послышался спокойный негромкий голос Сандрильоны:
— Опоздаете. Пожалуй, только я еще успею что-то сделать.
Прежде чем я успел остановить ее, она исчезла за окном. Я бросился за ней и, к своему ужасу, увидел, что она висит, держась за край крыши, и, перебирая руками, продвигается к освещенному окну.
— Боже мой! Она разобьется! — закричал я.
— Вы что, забыли? Она же профессиональная акробатка, Гастингс. Само Провидение послало ее нам сегодня! Об одном молю Господа — только б она успела! Ах!
Страшный крик разорвал тишину ночи в тот миг, когда Далей исчезла в проеме окна. Потом послышался ее уверенный голос:
— Ну нет! От меня не уйдешь — у меня железная хватка!
В тот момент дверь нашей комнаты осторожно отворилась, Пуаро, бесцеремонно оттолкнув Франсуазу, устремился по коридору к двери, возле которой толпились горничные.
— Дверь заперта! Заперта изнутри, мосье!
Из комнаты донесся глухой стук, точно упало что-то тяжелое. А в следующую минуту ключ повернулся и дверь медленно отворилась. Сандрильона, белая как мел, пропустила нас в комнату.
— Жива? — спросил Пуаро.
— Да, я успела как раз вовремя. Еще немного, и было бы поздно.
Мадам Рено, полулежа в постели, задыхаясь, ловила ртом воздух.
— Едва не задушила, — чуть слышно прохрипела она.
Далей подняла что-то с пола и протянула Пуаро. Это была свернутая в рулон лестница из шелковой веревки, очень тонкой и прочной.
— Это чтобы спуститься из окна, пока мы стучали бы в дверь. А где она сама?
Далей посторонилась. На полу лежало тело, накрытое чем-то темным, лица не было видно.
— Мертва?
Девушка кивнула.
— Думаю, да. Должно быть, ударилась виском о каминную доску.
— Да кто же это? — крикнул я.
— Убийца мосье Рено, Гастингс, а если бы не мисс Дьювин, то и мадам Рено.
Совершенно сбитый с толку, отказываясь хоть что-нибудь понять, я опустился на колени и поднял ткань — на меня смотрело прекрасное мертвое лицо Марты Добрэй!