Глава пятая

На следующий год Николас совершил так давно запланированную поездку в Кимберли. Он располнел и выглядел процветающим бизнесменом. Жизнь торговца алмазами вполне подходила ему, давала ему занятие и доход для удовлетворения собственна нужд. Он был не слишком обременен делами, потому что большую часть ответственности нес Рейнолдс. Личная жизнь Николаса тоже протекала без волнений; он не проявлял желания жениться, а семейные дрязги не волновали его. В тридцать шесть лет он уже приобрел гладкую моложавую внешность закоренелого холостяка и добродушный веселый нрав всеобщего любимого дядюшки.

Нити его отношений с Мэтью и Энн восстановились сразу же, как будто никогда не обрывались. Он внес свежую струю в их жизнь. К тому же Николас был идеальным гостем. Он искренне находил все таким новым, интересным и волнующим, что не мог успокоиться до тех пор, пока Мэтью не показал ему каждый уголок этого странного алмазного города. Он с удивлением рассматривал «Большую дыру» на руднике, «Кимберли Майн». Почти милю в диаметре, она еще не достигла своей максимальной глубины, но тем не менее опускалась на шестьсот футов ниже уровня земли.

— Боже правый! — воскликнул Николас. — Ты представляешь, что можно поставить три колонны Нельсона одна на другую и все равно не достичь поверхности? Как люди могут работать там? Все это выглядит просто ужасно.

— Добыче открытым способом скоро придет конец — если алмазы раньше не иссякнут, — объяснил Мэтью. — На смену ему придет подземная добыча с системой шахт и туннелей. Родс знает одного американского инженера на золотых приисках в Восточном Трансваале, который может произвести реконструкцию. Но сначала мы должны объединить все разработки.

— Объединение отразится на моей части бизнеса? — весьма заинтересованно спросил Николас.

— Несомненно. Сейчас каждое звено в системе торговли — от добывающих компаний до торговцев алмазами и ювелиров — старается получить как можно больше прибыли для себя, независимо от состояния всего рынка. Необходимо централизованное торговое агентство, через которое будет проходить каждый алмаз, и которое будет регулировать цены.

— В таком случае ты скоро вернешься в Лондон?

— Вероятно, этот момент уже не так далек, — осторожно ответил Мэтью. — Консолидация алмазных рудников — самое важное сейчас. А потом… потом посмотрим.

Естественно, Николас привез последние новости из дома, но о ситуации в Хайклире рассказывать было неприятно. Состояние Фредди не улучшилось, он не покидал западного крыла дома, навещаемый только своей матерью. Изабель отказывалась видеть кого бы то ни было, кроме своей личной прислуги. Николасу лишь однажды удалось мельком увидеть ее, когда она проходила по дому, но он разглядел, несмотря на свободную черную одежду, в которую та была одета, что она сгорбилась и похудела.

Чарльз учился в Итоне; скучный, довольно угрюмый юноша, он не блистал знаниями. Самое большее, можно было надеяться, что из него получится ответственный землевладелец и пэр Англии. У него сохранились некоторые детские черты характера, от которых, как надеялся Николас, тот избавится с возрастом — прежде всего склонность постоянно обижать младшего брата. Это касалось только Эдварда; к Джулии же он всегда относился хорошо.

Эдвард был очаровательным ребенком с густыми каштановыми волосами, пухлыми щечками, добрыми карими глазами и постоянно улыбающимся ртом; у него всегда было отличное настроение, что в мрачной атмосфере Хайклира казалось настоящим чудом.

Наибольшее беспокойство вызывала Джулия. Она была замкнутой и недружелюбной — вероятно, из троих детей она больше всех тосковала по матери. Вся семья пыталась разрушить ее замкнутость; до того как покинуть родные края, леди Джейн уделяла девочке особенно много внимания и заботы. Но Джулия оставалась холодной и настороженной.

— У Элизабет, которая, кажется, как я, скоро станет еще одним не состоящим в браке членом нашей семьи, есть своя теория относительно Джулии, — сказал Николас. — Она считает, что Джулия очень чувствительная натура, она никому не дарит свою привязанность, потому что боится быть отвергнутой или что это может закончиться трагично.

Энн поежилась. Было что-то зловещее в простых словах Николаса.

Приезд Николаса стал важным моментом в их жизни. Все в доме — и Мэтью, и Энн, и Корт — были рады его обществу. Мэтью заметно расслабился, меньше времени проводил в конторе, чаще бывал дома. Корт сразу сошелся с дружелюбным англичанином и, забросив свою привычку пить в одиночестве, сопровождал Николаса в город на холостяцкие развлечения.

Энн полностью отдалась солнечному настроению этих дней, впервые чувствуя себя счастливой после смерти Виктории, может быть, даже счастливее, чем когда-либо прежде. Помимо радости, которую доставляло ей общество Николаса, она теперь чаще видела Мэтью. Она расцветала в простой, дружеской, семейной атмосфере и начинала надеяться, что отношение Мэтью к ней больше, чем просто дружеское. Краткие минуты радости становились все более частыми, и пару раз она заметила, что он смотрит на нее с необычной нежностью во взгляде, хотя и скрытой, но все же заметной.

Потом день отъезда Николаса стал приближаться, и Энн начала бояться, что радость исчезнет, как только он уедет. Ее стала преследовать мысль, что если они с Мэтью не вернутся в Лондон, то их жизнь всегда будет такой, как сейчас.

— Я ненавижу это место, — призналась она Николасу за несколько дней до его отъезда.

— Интересно было посмотреть, но я бы не хотел жить здесь, — согласился Николас.

— Я прожила здесь почти девять лет. Девять лет в пыли и жаре, среди болезней и смертей, в социальной пустыне, где каждый приезжающий сразу устремляется на поиски этих отвратительных камней, которые по непонятной мне причине, так высоко ценятся.

— О, ты несправедлива, дорогая, — возразил Николас. — Эти отвратительные камни, как ты их называешь, составили богатство Десборо и Хайклира, как ты знаешь.

— В самом деле? Интересно. О, Ники, как бы я хотела, чтобы ты остался! Или еще лучше, чтобы мы могли вернуться с тобой.

— Не вижу причин, чтобы ты не могла поехать, хотя бы погостить, если Мэтью не может оторваться от дел. Мы бы взяли с собой маленького Филипа. Это место, кажется, ему тоже не подходит. Он все время плачет.

Энн вздохнула, но решительно покачала головой.

— Я не могу оставить Мэтью. — Не решаюсь оставить, произнес ее внутренний голос, из страха потерять то немногое, чего удалось добиться. Она продолжила как можно беспечнее. — Я бы хотела вернуться навсегда. Я поняла, как мне не хватает рядом брата.

— У тебя есть Джон.

— Джон? Да, он мне как брат, но я предпочитаю тебя.

— Мэтью сказал мне, что возвращения домой осталось уже недолго ждать, — сказал Николас.

— Так и сказал? В самом деле? О, как чудесно! — Энн обняла его. — Тогда я могу начать планировать новую жизнь!

Но после отъезда Николаса в июне 1886 года случилось то, чего так боялась Энн. Некоторое время Николас был неким положительным катализатором сложных личных отношений в семье Брайтов, а когда он уехал, все стало по-прежнему. Более того, напряженность и отчуждение еще больше обострились. Николас как бы открыл им окно во внешний мир, напомнил об ограниченности их существования, и они стали раздражительными, беспокойными и недовольными. Мэтью, естественно, с головой ушел в дела, очень заинтересовавшись слухами о том, что в Трансваале возле Претории найдено золото, и разрабатывал в связи с этим новые планы. Корт снова взялся за бутылку. Энн металась между приступами гнева и глубокой депрессии, видя, как уходят в прошлое счастливые дни, а она бессильна вернуть их.

Даже ее маленький сын не поднимал ей настроение. Большую часть времени она думала об умершей Виктории, а не о живом Филипе, который не обладал открытым и веселым нравом дочери. Как верно заметил Николас, мальчик часто плакал, но при этом чаще искал утешение у няни, чем у матери. Даже Филип не будет скучать по мне, если меня не станет, с горечью думала Энн.

К концу июля она стала совсем худой и бледной, подверженной внезапным приступам раздражительности по самым незначительным пустякам. Кульминация наступила в тот день, когда Мэтью пришел домой и, возбужденно сообщил, что немедленно отправляется в Трансвааль.

Энн и Корт обедали.

— Что за спешка? — несколько невнятно спросил Корт.

— Родс и Радд решили взглянуть на золотые прииски. Мы уезжаем сегодня же. — Мэтью улыбнулся. — Если уж Родс что-то решил, то его ничем не остановишь.

— Зачем тебе ехать? — сердитым тоном спросила Энн. Если бы она заранее знала, что Мэтью уедет, то могла бы поехать в Англию с Николасом.

Мэтью удивленно посмотрел на жену.

— Зачем? Да если эти золотые прииски так богаты, как об этом говорят, то я тоже хочу получить там участок.

— Я считала, что ты занимаешься алмазами.

— Занимаюсь. Что ты пытаешься мне сказать, Энн?

— То, что нам не надо больше денег, что нам не надо еще глубже залезать в дела этой Богом забытой страны, что нам пора возвращаться домой!

Голос Энн сорвался до крика, когда полился этот поток слов, которые она никогда не собиралась произносить, но сейчас она просто не смогла сдержать их.

Ее тон разозлил Мэтью. Ему было жарко, он устал и был очень занят делами, так что у него не было ни времени, ни сил разбираться в семейных драмах.

— Значит, ты очень хочешь вернуться домой?

— Да!

— Тогда поезжай! Я не буду тебе мешать. — Показав, что разговор окончен, он повернулся к двери и крикнул Амосу, своему слуге, чтобы тот уложил его саквояж.

У Энн задрожали губы, когда смысл этих жестоких слов дошел до нее.

— Ты хочешь избавиться от меня! Ну, конечно, тебе совершенно безразлично здесь я или нет, потому что у тебя все равно нет времени для семьи. Ты вполне можешь обойтись без меня.

Мэтью раздраженно поджал губы.

— Я вполне могу обойтись без таких вот сцен, когда мне надо заниматься делами. Однако, я вовсе не собираюсь избавляться от тебя, как ты сказала. Я просто хочу, чтобы ты делала то, что доставило бы тебе радость. Если поездка в Англию послужит этой цели, то поезжай туда. Он пожал плечами и повернулся к Корту, который по-прежнему сидел за столом с неизменным стаканом вина в руке. Однако, на пути Мэтью встала хрупкая фигурка разгневанной Энн, которая уже не могла сдержать свои долго подавляемые эмоции.

— Ты устал от меня! Хотя «устал», вероятно, неподходящее слово, ведь я никогда не была нужна тебе. Ты никогда не любил меня. — В отчаянии Энн начала высказывать не только свои самые глубокие опасения, но и говорить то, во что в глубине души сама не верила. — Я полагаю, у тебя давно есть любовница, поэтому ты так редко бываешь дома и еще реже — в моей постели. Пожалуй, я тоже заведу любовника, тогда ты узнаешь, что такое унижение!

— Дорогая моя Энн, — сказал Мэтью, совершенно потеряв терпение, — непременно заведи любовника. Можешь завести их столько, сколько захочешь! Но помни, что я сказал тебе при первой нашей встрече — моя жена должна вести себя, как леди. — Он обратился к Корту. — Джон, я не знаю, сколько времени я буду отсутствовать, но либо Родс, либо я будем постоянно держать с тобой связь. Пошли Амоса с саквояжем на станцию. — И не сказав больше ни слова, он вышел. Минуту спустя на дорожке послышался топот копыт его лошади.

Энн отчаянно разрыдалась. Корт допил вино и смущенно посмотрел на нее. В его памяти вдруг всплыло лицо Алиды, и когда Энн бросилась к двери, он встал и преградил ей дорогу. Когда-то он позволил Алиде убежать в снега, чтобы одной бороться со своим горем, но теперь он не хотел давать Энн возможность сделать что-нибудь с собой.

— Не уходи! — сказал он. — Я не могу видеть тебя такой несчастной.

Повинуясь внутреннему порыву, он раскрыл объятия, и Энн прильнула к нему, как будто это было для нее самым естественным побуждением. Она спрятала лицо на его широкой груди и плакала, плакала, а Корт прижимал ее к себе, нежно касаясь щекой ее волос.

— Я знаю, что наговорила много глупостей, но он не любит меня, Джон. Никогда не любил.

— Но я люблю тебя, — прошептал Корт. — Я полюбил тебя с первого взгляда. — Он прижал ее к себе так крепко, что Энн стало трудно дышать, и она почувствовала, как громко бьется его сердце. Она не вдумывалась в смысл его слов, а только ощущала исцеляющую теплоту его отношения к ней. Ей нужна была чья-нибудь любовь, а руки Корта были такими надежными и сильными.

Потом его рот нашел ее, и надежность исчезла; и то, что началось как утешение, превратилось в страсть.

Под воздействием вина и ощущения Энн в своих объятиях после стольких лет безнадежного чувства Корт совсем потерял голову. Его поцелуи стали более настойчивыми, а руки более смелыми. Но под его желанием скрывалась нежность, и Энн знала, что одного ее слова, одного движения достаточно, чтобы остановить его. Однако, она не сказала ни слова и не попыталась высвободиться из его объятий. Когда его сильные загорелые руки коснулись ее груди, она поняла, что не испытывает желания, но она хотела оставаться рядом с ним, обрести спокойствие в его близости. Вместо того, чтобы быть охваченной страстью к Корту, она была охвачена ненавистью к Мэтью, страдала от причиненной им боли и искала средство для ответного удара.

Поэтому она не запротестовала, когда Корт подхватил ее на руки и понес по коридору в свою спальню.

Покинув дом, Мэтью несколько минут гнал коня во весь опор. Надо же, любовницы, сердито бормотал он, я был верен ей со дня нашей свадьбы. Потом напряжение и раздражение стали стихать, и он придержал коня и шагом въехал в город.

Страстное возмущение Энн застало его врасплох. Обычно она была спокойной и сдержанной, отлично справлялась со всем — безупречная жена. Может быть, подумал он, он был несколько нетактичным. Ему следовало более дипломатично и мягко сообщить о своем отъезде в Трансвааль.

А вдруг Энн противится его отъезду, потому что без него она будет скучать? А вдруг под холодным гордым внешним видом она скрывает свои чувства к нему? Этого не может быть и все же…

Его лошадь, как будто почувствовав его нерешительность, пошла еще медленнее и наконец остановилась. Мэтью сидел в седле и невидяще смотрел в пространство.

Мэтью не знал, какой должна быть идеальная жена, но он сознавал, что Энн — именно такая жена, какая ему нужна. Он обнаружил, что он восхищается ею и уважает ее, и что даже гордится ею. Он находил ее тело желанным, а ее общество — приятным. Более того, он не хотел потерять ее. Он не пытался разобраться, насколько его чувства близки к любви, но он решил, что они поссорились по глупости, и что он не может ехать в Трансвааль, не помирившись с Энн. И возможно, так он узнает, любит ли она его… хоть немного…

Мэтью повернул коня и помчался домой.

На дорожке он спешился и, бросив поводья конюху, пробежал несколько метров, отделяющих его от двери, и вошел в дом. Сначала он заглянул в гостиную, но она была пуста. Дверь в столовую была распахнута и, услышав там какой-то шорох, он бесшумно пересек коридор и заглянул туда.

Он увидел Энн в объятиях Корта, их губы слились в страстном поцелуе, руки Корта ласкали грудь Энн. Затем, он увидел, как Корт поднял Энн на руки и понес ее через другую дверь в направлении спален.

На мгновение Мэтью, бледный и обескураженный, замер на месте. Потом его глаза злобно сверкнули, и лицо помрачнело; он уже шагнул было вслед за ними, но остановился. Резко повернувшись, он подошел к столу и налил себе полный стакан бренди. Залпом осушив его, он со всего размаха бросил стакан в стену, и он разбился вдребезги так же, как и его брак.

На шум прибежал Амос. Он удивленно посмотрел на осколки, но ничего не спросил.

— Саквояж готов, босс.

— Спасибо. Я сейчас уезжаю. Я полагаю, босс Корт тебе ничего не передавал?

— Нет, босс.

— Видимо, у него не было времени, — криво усмехнулся Мэтью. — Не забудь сказать ему, Амос, что я возвращался. Это очень важно.

Высоко подняв голову и распрямив спину, он вышел из дома, вскочил в седло и, не оглядываясь, помчался прочь.

Когда примерно час спустя Энн и Корт вышли из спальни, они сразу же вернулись в гостиную. Воцарилось неловкое молчание. Они не могли смотреть друг другу в глаза; вина, как невидимый занавес, разделяла их.

Энн позвонила, чтобы принесли чай. Ее уже интересовало, не искала ли ее Генриетта. Слуга принес поднос с чаем, потом принялся сметать с ковра у дальней стены осколки стекла.

— Что здесь произошло? — спросила Энн:

— Не знаю, миледи. Амос велел мне убрать здесь.

— Попроси Амоса прийти сюда.

Но Амос тоже не видел, что произошло.

— Наверное, хозяин что-то разбил, — предположил он.

— Мэтью? Но он ничего не пил перед отъездом.

— Мне кажется, что пил, миледи. Как раз перед тем, как я принес ему саквояж.

Чашка задрожала в руке Энн, и она поспешно поставила ее на стол.

— Амос, я должен был передать тебе поручение относительно саквояжа. Прости, но я совсем об этом забыл, — глухо произнес Корт.

— Не волнуйтесь, босс Корт. Я закончил укладывать вещи до того, как босс Мэтью уехал. Он просил меня передать вам, что он сам возвращался за саквояжем.

Энн встала и не говоря ни слова выбежала из комнаты и заперлась в своей комнате.

Корт остался в гостиной; он не обратил внимания на чай, зато пристально посмотрел на бар с напитками. Он понял, что сегодня он впервые любил Энн и тут же потерял ее навсегда. На мгновение он почувствовал себя в раю, а теперь… Но был ли он в раю? Или все время испытывал чувство вины? И что он помнил после выпитого?

Вино! Проклятая выпивка! Она во всем виновата. Даже сейчас у него болела голова, а во рту был неприятный вкус. Он потерял ее — не только ее тело и смутные мечты о возможном счастье, но и ее дружбу, потому что теперь она возненавидит его за то, что он сделал.

Вино! Он никогда больше не притронется к нему до самой смерти. Корт встал и, стоя почти на том же самом месте, где недавно стоял Мэтью, разбил об стену бутылку вина. Потом еще одну, и еще. И все бутылки бренди тоже.

Грохот был ужасный, беспорядок — отвратительный, запах — тошнотворный. Но это того стоило. По крайней мере, сказал себе Корт, когда имеешь деньги, можешь давать выход своим чувствам так, как тебе нравится!

Энн лежала без сна всю ночь. Она не сомневалась, что Мэтью видел их. Ей было очень неприятно сознавать это, но кроме того ее терзал вопрос, почему он вернулся. А вдруг он возвращался, чтобы попросить прощения за ссору? Она уткнулась пылающим лицом в подушку, как будто хотела стереть надежды, которые пробудила в ней эта мысль. Вдруг другая, более страшная мысль пришла ей в голову. А что если она забеременеет? Мэтью не спал с ней почти два месяца; он сразу поймет, что ребенок не его. Страх закрался ей в сердце. Она прижала руки к груди и напомнила себе, что ей потребовалось шесть лет, чтобы зачать Викторию, и три месяца, чтобы зачать Филипа. Не может быть, чтобы с Кортом все получилось с одного раза. Этого просто не может быть.