VII.

Наводнения все ждали, но никто в него не верил – и пришло оно неожиданно. Сунгари грозно пухла, питаемая сажёнными валами сверху, с верховьев реки. Город опоясался слабенькими плотинами, которые прежде всего были прорваны в Фуцзядяне. Богатый китайский город с огромным населением был мгновенно затоплен прорвавшейся водой. На следующий день новыми валами с верховьев Сунгари была размыта железнодорожная насыпь, прикрывавшая деловую часть города – Пристань. В течение нескольких часов значительная часть Пристани была покрыта водой.

На следующий день вся Пристань была уже затоплена. В воде сажённой глубины очутился и пригород Харбина – Нахаловка, населённая эмигрантской беднотой. Вопль отчаяния пронёсся по городу. Бедствие принимало страшные размеры. Все обвиняли советскую администрацию КВжд: она могла вовремя принять меры по укреплению железнодорожной насыпи, через которую прорвалась вода. Но советчики только посмеивались: беда эмигрантская, так как советские служащие жили в Новом городе, который благодаря своему высокому расположению от наводнения был застрахован.

На помощь жителям затопленных районов бросились разные эмигрантские общественные и спортивные организации, японские сапёрные части, дружины добровольцев. Из затопленных районов вывозили жителей, а большинству оставшихся нужно было подвозить воду и продукты, так как магазины и лавки в этих районах не могли работать. Пристань превратилась в грязную Венецию, по улицам которой шныряли лодки, самодельные плоты и даже катера разных размеров. Сначала, пока казалось, что бедствие не будет продолжительным, жители Пристани не только не унывали, но даже веселились и радовались неожиданному развлечению, особенно, конечно, молодёжь, которая компаниями, с гармониями и балалайками, с пением, разъезжала в лодках по затопленному району, устраивая серенады под окнами знакомых квартир.

Но наводнение не прекращалось. Вся деловая жизнь замерла, продукты вздорожали. Вода на улицах, не имея стока, стала зацветать, по ней плавали трупы животных и даже людей. Вдоль улиц медленно проплывали доски, столы, кровати, ящики, всякая нищенская эмигрантская рухлядь. Несчастная эмигрантская беднота Нахаловки ютилась на чердаках, на крышах, часто голодная, замерзая сырыми ночами. Начались болезни, с новой силой вспыхнула свирепствовавшая в то лето холера. Только привычка к многолетним страданиям и железная закалённость помогли эмиграции терпеть эту новую, неожиданно свалившуюся беду.