Глава 13

Первое сентября

Когда Келси вырвалась в свой мир, на этот раз рядом оказался Булава.

Он придерживал ее обеими руками за талию, и Келси увидела, что направлялась к большим двойным дверям в дальнем конце ее зала.

– Я куда-то шла?

– Бог знает, госпожа.

Я шла. Но куда?

А вот и ответ: лицо ее матери, красивой, но бестолковой. Булава отпустил ее, и она махнула рукой в сторону двери.

– Пойдем, Лазарь. Вернемся в портретную галерею.

– Сейчас?

– Сейчас. Только ты и я.

Лицо Пэна застыло, но Булава кивнул, и он шагнул в сторону коридора. Сейчас Келси не могла позволить себе беспокоиться о чувствах Пэна: взглянув на часы, она обнаружила, что уже перевалило за час ночи. Время истекало.

По невысказанному согласию, на этот раз они не стали пользоваться туннелем Булавы. Вместо этого Келси вышла в переднюю дверь и пошла по длинному коридору, выходящему в Королевское Крыло и в центральную часть Цитадели. Они давно раздали все свободные комнаты, и теперь даже коридоры были заполнены людьми, большинство из которых, казалось, бодрствовало. Запах немытых тел стоял страшный. Когда Келси проходила мимо, они кланялись, бормотали, тянулись к подолу ее платья. А она кивала в знак благодарности, едва их завидев, уверенная в том, что если кто-нибудь попытается сделать что-то не то, она покончит с ним в одно мгновение. Старуха благословила ее, когда Келси проходила мимо, и Келси заметила старинные четки, намотанные вокруг ее скрюченных пальцев. Святой отец разорался бы, узнав, что такие еще встречаются: никто в Арвате не терпел грешников, несущих собственную благодать. Увидев молочную катаракту, застилающую один глаз старухи, Келси потянулась и схватила ее за руку, прежде чем двигаться дальше. Кожа оказалась сухой, словно кость, похожей на чешую, и Келси почувствовала облегчение, отпустив ее.

– Пусть великий Бог защитит и сохранит вас, Ваш Величество, – прошуршала женщина ей вслед, и Келси почувствовала, как внутри нее что-то перевернулось.

Разве они не знают, что она сегодня умрет? Как они могут не знать? Она ускорила шаг, решив достичь портретной галереи, прежде чем Лили снова поглотит ее.

Теперь она чувствовала нужду Лили, боль Лили, вгрызающуюся в края разума, пытаясь затащить ее обратно, и на мгновение даже разозлилась на нее: неужели она не может свалить свои печали на кого-нибудь еще?

– Есть новости об отце Тайлере? – спросила она Булаву.

– Нет. Я лишь смог разузнать, что он и еще один священник исчезли из Арвата несколько дней назад, и святой отец в ярости. Он назначил вознаграждение в тысячу фунтов тому, кто приведет ему отца Тайлера живым.

Келси на мгновение остановилась, прислушиваясь к стене.

– Если он тронет отца Тайлера, я убью его, Лазарь.

– Вам не придется, госпожа. Я сам его убью.

– Я думала, ты не любишь священников.

– Зачем я здесь, госпожа? Вам больше не нужна защита. Я могу бросить вас посреди Сухих Земель, и вы, вероятно, выберетесь невредимой. Эти люди не представляют для вас никакой опасности. Зачем же вы позвали меня с собой?

– Мы начинали вместе. – Они завернули за угол и стали спускаться по новой лестнице, меньшей, чем Главная Лестница, и круглой. Люди толпились вверху и внизу лестницы, расступаясь при приближении Келси.

– Вы начинали со всеми нами.

– Нет. Ты помнишь то утро с ястребом? Тогда я впервые узнала, что я Королева, и там были только ты и я.

Булава резко на нее посмотрел.

– Что вы задумали, госпожа?

– Что ты имеешь в виду?

– Я вас знаю. Вы что-то замыслили.

Келси скрыла свои мысли, заставив их сойти с лица.

– Когда взойдет солнце, я хочу спуститься к мосту и попытаться зайти с козырей.

– Условия не подлежали обсуждению.

– Все подлежит обсуждению, если у меня есть то, чего она хочет.

– Она хочет этот город и все, что в нем находится.

– Да, может не сработать. Но я должна попытаться. Я возьму с собой четверых стражников, включая тебя и Пэна. Выбери двух остальных.

– Может быть, не Пэна?

Она остановилась, повернувшись к нему. Сейчас они были почти внизу лестницы, всего в нескольких пролетах, и Келси понизила голос, помня о людях, толпящихся внизу.

– Есть, что сказать, Лазарь?

– Ну же, госпожа. Одурманенный мужчина – никудышный стражник.

– Никакой Пэн не одурманенный!

Уголки губ Булавы дернулись.

– Что?

– Для женщины с удивительно четким видением в большинстве сфер, госпожа, в других вы слепы, как булыжник.

– Моя личная жизнь тебя не касается.

– Но профессиональная жизнь Пэна касается, и то, что я терплю некоторые вещи в безопасности Королевского Крыла, не значит, что я буду терпеть их где-то еще.

– Отлично. Решай сам, пойдет он или нет. – Но Келси поморщилась при мысли о реакции Пэна, когда он узнает, что не пойдет. Прав ли Булава? Пэн влюблен в нее? Это казалось невозможным. У Пэна была женщина, и, хотя в Келси периодически просыпалась собственница, та, другая, позволяла Келси убеждать себя, что она не делает ничего дурного. Кесли не хотела втягивать Пэна в отношения. Она хотела, чтобы это оставалось между ними, чем-то, что никогда не придется вытягивать на свет. Она хотела, чтобы Булава ничего не говорил.

«Нет смысла из-за этого волноваться, – напомнила она себе. – Через несколько часов все закончится».

В портретной галерее оказалось полно народу, по крайней мере, несколько семей спали на каменном полу. Но пара грозных рыков Булавы сделали свое дело: родители вскочили, похватали своих детей и были таковы. Келси закрыла дверь в дальнем конце галереи, и они снова остались вдвоем, Булава и Келси, как и вначале.

Келси пошла посмотреть на портрет матери. Если бы мать стояла перед ней, Келси схватила бы ее за горло и выдирала волосы с корнем, пока та не взмолилась бы о пощаде. Но насколько их нынешний кошмар на самом деле был виной ее матери? Келси с тоской подумала о тех ранних днях в Цитадели, днях, когда ее вина была неоспоримой.

– Зачем она отослала меня, Лазарь?

– Чтобы защитить вас.

– Чушь! Посмотри на нее! Это не лицо альтруистки. Отослать меня на воспитание совершенно на нее не похоже. Она меня ненавидела?

– Нет.

– Тогда зачем?

– В чем смысл в этой маленькой экспедиции, госпожа? Наказать себя матерью?

– Ах, черт, Лазарь, – устало ответила Келси. – Если не хочешь со мной разговаривать, возвращайся наверх.

– Я не могу оставить вас здесь.

– Да все ты можешь. Как ты сам заметил, никто здесь не причинит мне вреда.

– Ваша мать думала так же.

– Королева Элисса? Всего-навсего мусор в тончайшем шелке. Посмотри на нее!

– Называйте ее как угодно, госпожа. Она все равно не станет такой злодейкой, какой вы хотите, чтобы она была.

Келси крутанулась, чтобы на него посмотреть.

– Ты мой отец, Лазарь?

Булава скривил губы.

– Нет, госпожа. К сожалению. Я хотел им стать. Но это не я.

– Тогда кто?

– А вам никогда не приходило в голову, что вам лучше этого не знать?

Нет, не приходило. Мгновение Келси размышляла о худших людях: Арлен Торн? Святой отец? Ее дядя? Все казалось возможным. И разве кровь так уж важна? Келси никогда не было дела, кто ее отец: мать, разрушившая королевство, казалась куда важнее. Келси перестала вышагивать, подняла взгляд и увидела портрет Прекрасной Королевы, уставившейся на нее. Любимый ребенок сидел на коленях, радостно улыбаясь, никаких темных углов, а за юбками Королевы стоял другой, темный ребенок, незаконнорожденный, нелюбимый. Происхождение имеет значение, поняла Келси, даже если не должно. Ее пронзила боль, словно кто-то пнул прямо в живот, и она закричала, складываясь пополам.

– Госпожа?

Еще один удар, и Келси взвизгнула, обнимая живот. Булава подлетел к ней в два шага, но ничего не мог сделать.

– Госпожа, что такое? Вы больны? Ранены?

– Нет. Не я. – Келси вдруг поняла: где-то, несколько столетий назад, Лили платила за свое молчание. Лили нуждалась в ней сейчас, но Келси уклонилась, сжавшись внутри собственного разума. Она не была уверена, что сможет смотреть, как Лили наказывают. Не знала, как выйдет из этого на другой стороне. Почувствует ли она, если Лили умрет? Умрет ли сама?

– Лазарь, – она посмотрела на Булаву, видя обе его стороны, балансирующие на тонкой грани: злобного мальчика, поднявшегося из невообразимого ада под Кишкой, и мужчину, положившему жизнь на служение двум королевам. – Если со мной что-то случится…

– Например?

– Если со мной что-то случится, – перебила она, – сделай несколько вещей. Для меня.

Она замолчала, задыхаясь. Яркая, жгучая боль опалила ладонь, и она вскрикнула, сжав руку в кулак и потерев им по ноге. Булава подошел к ней, и она подняла вторую руку, останавливая его, стиснув зубы, пытаясь справиться с болью, ничего не видя от слез.

– Из-за чего это с вами происходит, госпожа? Из-за ваших сапфиров?

– Не важно. Если со мной что-то случится, Лазарь, я доверяю тебе присмотреть за этими людьми и защитить их. Они боятся тебя. Черт, они боятся тебя больше, чем меня.

– Уже нет, госпожа.

Келси не обратила внимания на его замечание. Ладонь болела теперь не так остро, но продолжала горячо пульсировать в такт с ее собственным сердцебиением. Келси закрыла глаза и увидела небольшой металлический прямоугольник, блеснувший в ярком белом свете, узнав его только по воспоминаниям Лили: зажигалка. Кто-то обжег Лили руку.

«Не кто-то, – подумала Келси. – Бухгалтер». Человек, которого бы всецело одобрил Арлен Торн. И Келси вдруг задумалась, сможет ли человечество когда-либо измениться. Развиваются ли люди, перенимают ли опыт прошлого? Или просветление накатывает на них, как прилив, отступая при перемене обстоятельств? Главная отличительная черта этого вида могла оказаться пустышкой.

– Что еще, госпожа?

Она выпрямилась и разжала кулак, не обращая внимания на зев опаленной плоти, который, казалось, открылся на ее ладони.

– Если отец Тайлер еще жив, найди его и защити от Арвата.

– Будет сделано.

– И в заключение, сделай мне одолжение.

– Какое, госпожа?

– Очисть и закрой Ясли.

Булава прищурился.

– Зачем, госпожа?

– Это мое королевство, Лазарь. Не потерплю здесь никаких темных подвалов. – Глазами Лили Келси увидела лабиринт флуоресцентных коридоров внутри комплекса Безопасности и бесконечные двери, каждая из которых скрывала агонию. Ее ладонь пульсировала. – Никаких тайных мест, где происходят ужасные вещи, вещи, в которых никто не хочет признаваться при свете дня. Это слишком высокая цена, даже за свободу. Очисти его.

Булава скривился. На этот раз Келси с легкостью прочитала его мысли: то, что она просила, было для него ужасно, и он не думал, что она знает. Она положила руку на его запястье, вцепившись в кожаный ремешок, удерживающий несколько небольших ножей.

– Как тебя зовут?

– Лазарь.

– Нет. Это имя дали тебе на ринге. Как тебя зовут по-настоящему?

Он изумленно на нее уставился:

– Кто…

– Как тебя зовут?

Булава моргнул, и Келси показалось, что она увидела яркий блеск в его глазах, но мгновение спустя он исчез.

– Кристиан. Фамилии я не знаю. Я родился в Кишке, и у меня не было родителей.

– Феерожденный. Значит, слухи верны.

– Я не хочу обсуждать этот этап своей жизни, госпожа. Даже с вами.

– Справедливо. Но ты очистишь это место.

Комната дрогнула перед глазами Келси, свет факелов на мгновение стал электрическим, прежде чем снова исчезнуть. Она хотела и одновременно не хотела видеть. Она услышала, как Лили кричит. Келси сжала кулаки, отгоняя прошлое.

– Вы говорите, словно приговоренная, госпожа. Что вы собираетесь делать?

– Мы все приговорены, Лазарь. – Голова Келси дернулась, когда удар пришелся Лили по лицу. Лили уже начала терять надежду: Келси чувствовала, как ею овладевает отчаяние, оцепенение, растекающееся по всему сознанию. – Тебе придется отвести меня обратно, Лазарь. У меня нет времени.

– Мы можем вернуться туннелями. – Булава мгновение повозился со стеной, открывая одну из многочисленных дверей. – Куда вы попадаете во время ваших фуг, госпожа?

– Назад. В предпереходный период.

– Назад в прошлое?

– Да.

– Вы видите его? Уильяма Тира?

– Иногда. – По пути к двери Келси протянула руку к холсту матери, погладив нарисованный подол зеленого платья, чувствуя, как в мыслях всплывает сожаление. Как бы она ни старалась ненавидеть улыбающуюся женщину на портрете, она была бы рада с нею поговорить, хотя бы раз. – Ты хорошо знал мою мать, Лазарь. Что бы она подумала обо мне?

– Она бы нашла вас слишком серьезной, госпожа. Элисса терпеть не могла тосковать по милости других, не говоря уже об обстоятельствах, которые не могла изменить. Она окружала себя подобными людьми.

– Мой отец был хорошим человеком?

Страдальческое выражение промелькнуло на лице Булавы, а потом исчезло, да так быстро, что Келси могла бы подумать, что ей показалось. Но она знала, что это не так.

– Да, госпожа. Очень хорошим человеком. – Он махнул в темноту. – Пойдемте. Или закончится тем, что мне придется вас нести. У вас такой вид.

– Какой вид?

– Как будто вы настолько пьяны, что вот-вот потеряете сознание.

Келси бросила последний взгляд на портрет матери и последовала за ним в туннель. Она слышал сквозь стены ропот многих голосов, даже среди ночи люди слишком волновались, чтобы спать. Все находились в равной опасности: простолюдины или знать – армия за стеной не станет делать различий. Келси попыталась представить предстоящий рассвет, но видела не дальше конца Новолондонского моста. Что-то загораживало ее видение. Обжигающий огонь распространялся по рукам Келси, покалывающая боль, двигающаяся к груди, прежде чем атаковать ноги. Боль усиливалась, и Келси остановилась во тьме, не в состоянии двигаться. Она никогда не чувствовала ничего подобного: каждый нерв в ее теле, казалось, широко раскрылся, став бесконечным проводником.

– Госпожа?

– Прекрати это, – прошептала она. Она зажмурилась, чувствуя, как слезы текут из-под век. Булава нащупал ее в темноте, и Келси схватила его за руку, цепляясь, словно утопающая. – Я не хочу видеть.

Она не могла держаться: казалось, ее нервной системе пришел конец. Она больше не могла контролировать мышцы ног. Булава схватил ее, мягко опуская на пол, но боль не прошла. Каждая клетка, казалось, пылала огнем, и Келси кричала в темноте, извиваясь на грубом камне.

– Снимите их, госпожа!

Келси почувствовала, что он тянет цепочки с ее шеи, и ударила его по руке. Но у нее не было сил с ним бороться. Все мышцы отказали, тело находилось во власти боли. Она попыталась откатиться, но могла только беспомощно извиваться на полу.

– Прекратите, черт подери! – Булава подсунул руку ей под шею и приподнял голову с пола, вырвав несколько локонов.

«Предупреждение, – прошептала темная часть ее сознания. – Все, что ему нужно».

Она сосредоточилась на руке, которая держала сапфиры, сперва нажала, а потом впилась. Булава крякнул от боли, но не отпустил, и Келси вцепилась в него, открывая все новые порезы.

– Я знаю, насколько ценны твои руки, Лазарь. Не заставляй меня отнимать их у тебя.

Булава замешкался, и она нажала сильнее, устремляясь к мышце, пока он не выругался и не отступил. Келси с усилием села, потом опустила голову на колени. Боль разгорелась с новой силой, на этот раз в ногах, и она поняла, что у нее нет выбора. Время Лили открыло дверь, не останавливаться же на полпути.

– Лазарь, – прохрипела она во тьме.

– Госпожа.

– Я возвращаюсь. Я не могу это остановить. – Она растянулась на полу, чувствуя, как благословенная прохлада камня касается лица. – Не пытайся снять их, пока меня не будет. Я не отвечаю за то, что может случиться.

– Продолжайте убеждать себя в этом, госпожа.

Она хотела огрызнуться на него, но Лили уже овладела ею. Разум Лили скользнул в ее собственный, как руки, натягивающие идеально подогнанную перчатку. Боль вновь померкла: Лили укрылась в своем воображении, в мечте о Лучшем мире, полях и реке, наблюдаемых с вершины холма. Келси узнала вид: Алмонт при взгляде с холмов Нового Лондона и уходящий вдаль Кадделл. Но в мечтах Лили еще не было города, только широко раскинувшаяся земля, простирающаяся до самого горизонта… чистый лист.

Келси все бы отдала за эту землю, за этот шанс, но было уже слишком поздно.

– Достаточно?

Келси издала смешок, беспомощный лающий звук. Она подняла взгляд и увидела ухмыляющееся, акулье лицо бухгалтера, и звуки умерли в ее горле.