Глава 24

Восьмого марта сорок третьего года на позициях у деревеньки с занятным названием Ржавцы, расположенной на берегу Днепра недалеко от Шклова и в сорока километрах севернее Могилева, весь мужской контингент за исключением дозорных отмечал светлый праздник Восьмое Марта. Хорошо посидев в землянках и поздравив в лице двух медсестер всю прекрасную половину человечества за исключением немок, командир третьего взвода второй роты семнадцатого мотопехотного батальона лейтенант Николай Бояринцев вместе со своими коллегами по застолью вышел на мороз, чтобы произвести праздничный салют в виде трех выстрелов красного цвета из ракетницы и ленты трассеров. Немцы, имевшие свои фобии против красного цвета, уже на третьем выстреле зарядили по источнику выстрелов из минометов, чем обозлили всю компанию, которой при звуке хлопков пришлось срочно прыгать в укрытия. Отделавшись матюгами, компания дружно сказала "Вот суки", и лента трассеров пошла уже не в небо, а в сторону помешавших празднику недобитых фашистов. Там она красиво разлетелась по буграм замерзшей земли и при этом убила выглянувшего на выстрелы молодого оберста, который на беду оказался сыном командира стоявшего напротив пехотного полка. Не знавшие об этом радостном происшествии, наши тем не менее поняли, что праздник пошел как-то не так, когда на их позиции буквально через пять минут обрушился шквал минометного огня. Приняв его за артподготовку перед атакой, комбат объявил боевую тревогу. Протрезвевшие и потому злые пехотинцы согласно заранее составленному плану отражения атаки выдвинулись по распадку в поле вместе с расчетами двух станковых гранатометов и залегли в подготовленные ячейки и огневые позиции, чтобы из них вдарить во фланг танкам. Но когда они добрались, все уже затихло, только над немецкими позициями чаще взлетали осветительные ракеты.

Николай был зол. Мало того что сорвали праздник, так еще намок сапог и теперь ему становилось все холоднее — все-таки начало марта — это еще зима, на улице минус десять. Поэтому, когда на маршруте отхода наткнулись на немецкую разведгруппу, он даже обрадовался и от всей души выместил злобу на так вовремя попавшихся под руку фрицев. В отличие от нашей мотопехоты, те не были готовы встретить врага на нейтралке, поэтому их как курей частью прибили и частью повязали. Экспресс-допрос показал, что они двигались к себе. Николая уже два раза понижали в звании до младшего лейтенанта и оба раза он дорастал до капитана, сейчас рос третий раз. Все из-за своей лихой безбашенности. И новые уставы способствовали развитию этого качества, ну по-крайней мере он так считал. Поэтому, не долго думая, он переодел пятерых бойцов вместе с собой в немецкие маскхалаты, забрал их оружие и эти пятеро смелых поползли к немецким траншеям. Остальной полувзвод частью двигался следом, а троих он послал отконвоировать пленных ну и вообще сообщить, где его искать если что. А этого "если что" он собирался устроить много и больно.

До немецких позиций добрались нормально и без происшествий — колючка была снята заблаговременно для немецкой разведгруппы, как и проходы в минных полях. Их уже давно обнаружили но приняли за своих и ждали когда они подберутся к окопам. По-немецки Николай научился говорить неплохо, а тут еще надо говорить шепотом, поэтому встречающие не разобрали его ответа, но уверенный тон, маскхалаты и оружие сделали свое дело — на некоторое время их приняли за своих. А потом, когда в окопы стали валиться неизвестные славянские морды, было поздно.

Всю тройку встречающих вместе с двумя наблюдателями вырезали в момент — трехмесячные тренировки боев в окопах не прошли даром. А главное — сделали это тихо. И стали растекаться вправо и влево. Когда траншеи были вычищены от наблюдателей на двести метров в обе стороны, Николай дал команду остальной группе, и уже через пять минут совместными усилиями они стали чистить ДОТы и блиндажи. К сожалению, к тому моменту еще не были придуманы бесшумные гранаты, поэтому вскоре со всех сторон стала разгораться пальба. Но к этому моменту первая линия траншей была вычищена уже на полкилометра, и в нее через разведанный проход стали втекать новые подразделения мотострелков, которых быстро разобравшийся в обстановке и потому крепко но кратко выругавшийся комбат пустил вслед за первой безбашенной командой. А команда по ходам сообщения уже мчалась во вторую и третью линии. Сопротивление немцев возрастало, но пока они еще не видели врага и стреляли во все стороны, порой и на свои же вспышки, так что пока гоп-компания двигалась быстро и успешно — всего два легких ранения при уже занимаемой второй линии окопов. На третьей линии их встречали уже осознанно, но злой кураж и обилие трофейных гранат помогли преодолеть и это сопротивление, а там, за бугорком, обнаружилась и минометная батарея, что так не вовремя испортила праздник.

Вырезав до кучи и минометчиков, пехотинцы развернули их самовары и вдарили вдоль окопов, где еще были немцы. Под их прикрытием взвод за взводом наши втекали в немецкие траншеи. Буквально за час немецкий ротный опорный пункт был взят. Что делать дальше — было непонятно. Вроде есть прореха в обороне, но сил для развития наступления нет. Получается, надо отходить, а жалко — потом придется брать в атаке, и потерь будет намного больше — сейчас, вырезав роту фрицев, мы потеряли всего двоих убитыми и десяток легкораненых. Комбат доложил наверх. Там почесали репу и уже через пятнадцать минут из Шклова вышла первая рота ударного батальона. В это же время саперы проделывали проходы перед и за взятым ротным пунктом, а высланная разведка обнаружила в леске замаскированную противотанковую батарею, которая также была взята тепленькой — немцы убиты, пушки развернуты в сторону врага. То есть неожиданно к минометной поддержке появилась и ПТО. Ротный подтянул через нейтралку и свои средства усиления, и пехота начала выстраивать второй опорный пункт, в километре на восток от захваченного — как раз на опушке леска, с матюгами вгрызаясь в промерзший грунт. К этому моменту немцы разобрались в ситуации — все-таки не дураки. Но не до конца. Когда выдернутой откуда-то поблизости танковой роте в бок ударила противотанковая батарея, которую они считали своей, а потом еще раз и еще, железные тевтоны дрогнули и потекли назад, оставив на поле скоротечного боя с десяток стальных коробочек — наши трофеи. И полсотни трупов и раненных — пусть замерзают, не хрен было к нам лезть.

Собственно, этим они исчерпали возможности контратаки, поэтому, когда к десяти вечера подошла наша танковая рота, она не задерживаясь смахнула остатки немецких танков и пошла гулять по тылам. А за ней втягивались все новые и новые колонны бронетехники — в прорыв ушло до полусотни танков со средствами поддержки и пехотой.

Началось самое веселье, то, чем мы чаще всего занимались с лета 41го — разгром колонн на марше. К сожалению, веселье началось вовсе не там, где мы концентрировали наши ударные силы. Да и раньше намеченного срока — по планам мы собирались еще две недели подтягивать войска, насыщать немецкие тылы диверсионными группами и согласовывать планы с местными партизанами, чтобы разбить немецкие части как раз к наступлению весенней распутицы, и под ее прикрытием перевести дух, затянуть раны и переварить захваченное. Поэтому ударные колонны втягивались в немецкие тылы по мере подхода из мест их концентрации в исходных районах. Но все-равно выходило неплохо. Уже к утру первого дня мы вышли к Горкам в сорока километрах к востоку от шоссе Орша-Могилев и одним мотопехотным и одним танковым батальоном в скоротечном, но яростном бою разгромили находившуюся там пехотную дивизию — те просто не успели вывести на позиции свою ПТО, и боеприпасов в казармах у них было немного, поэтому уже к двенадцати часам дня мы начали формировать колонны военнопленных. Еще два ударных батальона двинулись один — на Дрибин, находившийся в пятнадцати километрах южнее Горок, а в второй — на северо-запад, в направлении нашей Орши. Мы предполагали, что немецкие укрепления под Оршей придется прогрызать большой кровью. Для этого подтянули туда всю крупнокалиберную артиллерию. А тут внезапным ударом с тыла эти укрепления посыпались одно за другим. То же произошло и у Могилева — к ударам с тыла немцы были пока непривычны. В общем, к концу девятого марта весь немецкий фронт между Могилевым и Оршей посыпался — образовалась огромная дыра, в которую хлынул весь наш накопленный потенциал. Оставшиеся опорные пункты мы просто обложили малыми силами — надоест сидеть — сдадутся, или пусть идут в атаку и кладут себя на чистом поле. В крайнем случае, потом додавим — сейчас перед нами лежали открытые тылы группы армий "Центр", и мы гуляли по ним.

Десятого был взят Мстиславль, в пятидесяти километрах к юго-востоку от Горок и в шестидесяти к востоку от Могилева. С юго-востока он был хорошо прикрыт болотами южной смоленщины, поэтому, оставив там окапываться два усиленных пехотных полка, наши ударные силы рванули на северо-восток, к Починку. Его взяли за два дня — немцы уже успели опомниться и немного составили представление что происходит и где мы находимся. До Смоленска оставалось тридцать километров почти на север, но от него уже шли танковые колонны, поэтому вокруг Починка мы начали строить оборонительные сооружения и готовить засады вдоль дорог на него.

И тут от Орши и Витебска наконец двинулись наши не до конца собранные ударные колонны. Но тоже не так, как планировалось изначально. Так как южным оршинцам теперь не требовалось прогрызать оборону противника, они как по проспекту прошли через бывшие немецкие позиции и повернули на север, во фланг немецким позициям против северной оршинской группы. Немцам пришлось трудно, но не долго — мало того что им надо было отбивать фронтальные атаки, которые в качестве демонстрации производили северяне, так еще пришлось разворачивать часть сил фронтом на юг, чтобы отразить фланговый удар. Успевали развернуться далеко не всегда, так что южная группа прошла через их порядки как нож сквозь масло и завернула окружение двадцатитысячной группировки, после чего, усиленная частями северной группы, растеклась в сторону Смоленска по дорогам и направлениям, подготовленным нашими ДРГ и партизанами. Семьдесят километров до Смоленска группа прошла за три дня — приходилось отвлекаться на разворачивание в боевые порядки, чтобы разбивать или добивать колонны противника, все еще спешившие к окруженной оршинской группировке. Не успевают фрицики, не успевают…

Планы Витебской ударной группы тоже были изменены. Вместо того, чтобы прорываться через хорошо укрепленные позиции в направлении на Смоленск, она раскаленным ломом прошла через немцев в направлении на северо-восток, через два дня вошла в Велиж в восьмидесяти километрах к северо-востоку и, выставив заграждение на северо-запад в направлении Невеля, основной массой повернула уже на юго-восток — к Смоленску. Нормальные герои всегда идут в обход — и правильно делают. С этого направления у немцев почти ничего не было, поэтому сто двадцать километров прошли за день и подошли к городу даже раньше чем оршинские, сходу вломились на окраины и увязли в городских боях. Оставшиеся у Витебска перед небольшими заслонами немецкие части попытались было отойти в сторону Смоленска, оставив, также как и мы, небольшие заслоны. Но эти заслоны были быстро сметены не успевшими к началу заварухи частями, которые стали гнать их по шоссе, откусывая от них по-немногу, но часто. Отходившая витебская группировка немцев закончилась на подходах к Смоленску, когда уперлась в заградительные позиции, наспех развернутые основной витебской группировкой, подошедшей с северо-запада и уже два дня бившейся в Смоленске. Мелкие части конечно пытались свернуть с колеи в сторону, но были безжалостно биты нашими ДРГ, которых значительно усилили партизаны смоленщины. Так что в котле в десяти километрах к северо-западу от Смоленска мы смогли закрыть только десять тысяч человек из тридцатитысячной витебской группировки фрицев — остальные либо полегли либо были взяты нами в плен, лишь малой части удалось ускользнуть, и сейчас за ними гонялись все партизаны округи.

Тем временем у Починка наша витебская группировка продолжала отбиваться от подошедших со стороны Смоленска немецких танковых колонн. Она медленно пятилась к городу, непрерывными контратаками и засадами вынуждая немцев постоянно разворачивать боевые порядки и нанося им ощутимый урон. Маневренные бои продолжались два дня, за которые наша пехота с помощью местных жителей и пленных немцев успела создать оборонительные рубежи, за которые и занырнули наши потрепанные, но не разбитые подвижные соединения. Немцы уперлись в наши окопы и топтались у них два дня, когда пришли данные от Смоленска, и они, оставив заслоны, пошли на выручку своему гарнизону. Заслоны остались с открытыми флангами, по которым и ударили наши переформированные и отдохнувшие мобильные части. На уничтожение двух полков ушел целый день, после чего, 1го марта, наши колонны также двинулись вслед немецким танкам на Смоленск. Теперь наступление на город шло с трех сторон. Северная часть была уже нашей — за три дня витебская группировка дом за домом зачищала город. Поняв, что город им не удержать, немцы стали выводить части на восток, так что к 18му марта город был освобожден.

Неделю мы перегруппировывали и пополняли части и боеприпасы, и утром 25го марта прокололи с тыла восточный фронт немцев, после чего основной советский фронт наконец смог его прорвать и началась гонка наших и немцев — успеем мы их окружить или они выскользнут. Немцы оставляли заслоны, наши их сбивали и двигались дальше, но опыта подвижных боев у них было еще немного, поэтому основная часть фашистов все-таки смогла выскользнуть на юг, к Орлу. Мы же, тремя колоннами — от Гомеля на восток, от Смоленска через Рославль на юго-восток и от Дорогобужа через Ельню и Людиново на юг по трем сходящимся направлениям за неделю взяли Брянск. И это была лебединая песня мартовского наступления 4Зго года — началась весна и дороги встали.

За этот месяц мы потеряли убитыми двадцать тысяч человек и более ста тысяч были ранены, из них около трех тысяч в части уже не вернутся, остальные будут понемногу поправляться. Также мы потеряли более ста самолетов и тридцать танков невозможными к восстановлению и еще около сотни было подбито, но их можно будет восстановить и поставить в строй. Немцы же потеряли гораздо больше. Сто тысяч только убитыми, еще восемьдесят тысяч — пленными, почти пятьсот танков и двести самолетов. Более двухсот тысяч смогло выскочить из мешка, но примерно пятьдесят тысяч еще сидело в разных котлах и котелках и вряд ли сможет из них выбраться — мы постоянно уплотняли окружение, и до ближайших немецких позиций им было слишком далеко, чтобы надеяться на прорыв окружения извне. Гитлер, конечно, издал директиву держаться до последнего солдата и отдал приказ вытащить их из окружения во что бы то ни стало, но все понимали, что это конец. В течение апреля все котлы были ликвидированы, что дало нам еще двадцать тысяч пленных, а также много обученных новобранцев — мы ставили их против неопасных немецких частей. подстраховывая уже обстрелянными частями. Пусть тренируются в тепличных условиях.

Николаю Бояринцеву снова дали капитана и наградили званием Героя Советского Союза.

Все немецкие танки мы как обычно стали восстанавливать и переделывать в САУ для борьбы с танками — снимали башни, устанавливали наклонные бронелисты рубок, устанавливали мощные пушки — свои и трофейные. Это позволило нарастить количество САУ почти до полутора тысяч — данный тип бронетехники стал у нас самым массовым — особенно если сравнивать всего с тремястами танками с вращающейся башней и менее чем тысячей ЗСУ.

Самое главное — мы соединили нашу территорию с основной территорией СССР и теперь обе части страны могли общаться друг с другом беспрепятственно. Простой народ еще радовался, а у нас уже начинались проблемы. Руководство СССР начало давить на нас, чтобы мы восстанавливали границы областей и республик, но мы стояли на достигнутых ранее договоренностях — все что захватили — наше. Да, в том числе и половина Смоленской и вся Брянская области с областными городами. Сталин отдал приказ арестовать меня и еще нескольких руководителей ЗРССР, мы в ответ объявили боевую тревогу по нашим частям. Народ недоумевал и шептался, но все-таки пока принял нашу сторону — благо сравнение между порядками властей было видно невооруженным глазом, и новые порядки им нравились гораздо больше. Кремлевские же кавказцы все не могли смириться с тем, что не могут кого-то задавить своим базаром — смесью обид и угроз. Но к середине апреля все-таки немного остыли, предложили отнести это вопрос на после победы, на что мы им ответили, что вопрос уже решен и решать что-то заново нет смысла и вообще — где члены семей наших бойцов и командиров? Скрипя зубами, Сталин и компания начали программу воссоединения семей.

Не все наши соратники решили остаться на нашей территории. Некоторые особо упертые решили перейти в части, подчиненные СССР. Но буквально через неделю пошли вполне подтвержденные из разных источников и разными людьми слухи, что далеко не всех приняли там с распростертыми объятьями, некоторых даже поставили к стенке за попадание в плен и не совершение попыток выйти к своим. Поэтому волна эмиграции резко спала, а народ задумался, что похоже им теперь обратно хода нет. Выписывание семей к себе резко пошло в рост.

Обмен немецких военнопленных вскрыл новую практически золотую жилу — мы предложили Сталину выйти на американских евреев, чтобы они пролоббировали обмен на евреев из восточной Европы и Германии, а за это США будут нам поставлять дополнительные стратегические материалы. Сталин, как и остальное руководство вообще, были против обменов — "немцы будут в нас стрелять, а наши бывшие граждане, сдавшиеся врагу — предатели". Но всем нам были нужны материалы для промышленности, поэтому победил прагматизм, и вскоре из Германии пошел поток евреев. Сталин отказался брать их себе, поэтому мы начали пристраивать их в деле у себя — кого ставили в строй, кого-то — к станку или на другое производство, порой низкоквалифицированное — нам не были нужны адвокаты и банкиры, фармацевты еще как-то могли работать в химической промышленности или производстве медицинских препаратов, обувщики — на обувных фабриках, да и то им всем надо было переучиваться на промышленное производство. Многих устроили в сельском хозяйстве и строительстве — на уровне "квадратное катить, круглое таскать", а бухгалтеров и завскладов у нас и своих хватало. Поворчали, но деваться было некуда — стали работать. И так — вытащили практически с того света — грех жаловаться. Тем более что мы обрисовали перспективы возврата обратно после победы над Гитлером или отправки в Палестину. Тем более что начиная с 41го года евреи, что остались в живых после расстрелов или просто не успели под них попасть, просились в наши отряды. Создавались и чисто еврейские отряды. Так что какое-то взаимодействие с ними было налажено и ранее.