Глава 30

Они атаковали нас меньше чем через две секунды после телепортации — факельщики и «архангелы» обрушили на нас огонь и устремились на Древо, как радужные акулы, некогда кружившие около меня на Безбрежном Море.

— Идите! — прокричал сквозь грохот атаки Истинный Глас Древа Хет Мастин. — Эрги гибнут! Силовое поле продержится считанные секунды. Идите! И да поможет вам Мюир. Идите!

Энея взяла за руки меня и отца де Сойю. У нее было ровно две секунды, чтобы разглядеть желтую звезду в центре системы и маленькую звездочку самого Пасема, но этого оказалось достаточно. Держась за руки, мы телепортировались сквозь свет и звук, сквозь огненное безумие обстрела, сквозь бурлящее защитное поле, как грешные души, вырвавшиеся из адского озера пламени.

Сияние померкло и сменилось обычным светом дня. В Ватикане было пасмурно, зябко — почти как зимой, — и на булыжные мостовые сеялся мелкий холодный дождь. В тот день Энея надела легкую бежевую блузку, коричневый кожаный жилет и непривычно официальные черные брюки. Волосы она аккуратно уложила на затылке и прихватила черепаховыми гребнями. Лицо — чистое, свежее, юное, а глаза — такие усталые в эти последние дни — теперь сияющие и спокойные. Не разнимая рук, мы стояли и смотрели на улицы, на дома, на людей…

Мы были в самом конце аллеи, выходившей на широкий бульвар. На тротуарах оживленно — неспешно шагают мужчины и женщины в строгих черных костюмах, священники, сестры, детишки, вереницей спешащие за двумя монахинями, и всюду — куда ни глянь — красные и черные зонты, а по мостовой бесшумно скользят приземистые черные автомобили, и сквозь залитые дождем стекла можно разглядеть пассажиров — епископов, архиепископов. Нас, казалось, никто не замечает.

Энея посмотрела на облака:

— «Иггдрасиль» телепортировался из системы. Вы почувствовали?

Прикрыв глаза, я сосредоточился на призрачном потоке голосов и образов, которые теперь всегда были где-то под самой поверхностью «здесь и сейчас», и обнаружил… отсутствие. А потом пришло видение пламени, охватившего ветви Древа.

— Поля сдали перед самой телепортацией, — сказал я. — А как они телепортировались без тебя, Энея? — Стоило только сформулировать вопрос, и ответ пришел сам. — Шрайк.

— Да. — Энея все держала меня за руку. Холодный дождь лил с неба, собирался ручейками, журчал в сточных решетках и трубах. — Шрайк перенесет «Иггдрасиль» и Истинный Глас Древа сквозь пространство и время. Навстречу неизбежности.

У меня в памяти всплыли строки «Песней». Паломники видят пылающее Древо незадолго до таинственного исчезновения Хета Мастина, когда плывут на ветровозе по Травяному морю. А через несколько дней тамплиер столь же таинственно появляется в Долине Гробниц Времени и вскоре умирает от ран; он — единственный из семи паломников, кто не рассказал свою историю. И ни полковник Кассад, ни консул Гегемонии, ни Сол — отец Рахили, ни Ламия Брон — мать Энеи, ни Мартин Силен, ни отец Хойт — нынешний Папа, так и не смогли найти объяснения этим событиям. Сам я в детстве воспринимал все как миф. Поэму о странниках. О том, как они вновь и вновь сомневались в необходимости всех своих бед и мучений для того лишь, чтобы снова взвалить на плечи тяжкое бремя. Как часто — осознал я лишь теперь, в свои тридцать лет, — как часто случается такое с каждым из нас.

— Видите ту церковь, на другой стороне улицы? — спросил отец де Сойя.

Мне пришлось потрясти головой, чтобы избавиться от шепота голосов и вернуться в «сейчас».

— Ага, — сказал я, отирая со лба дождевые капли. — Это что, собор Святого Петра?

— Нет, — покачал головой священник. — Это приходская церковь Святой Анны, а вход в Ватикан рядом — ворота Святой Анны. А главный вход на площадь Святого Петра — там, вниз по бульвару, за колоннадами.

— А мы идем на площадь Святого Петра? — спросил я Энею. — В Ватикан?

— Попробуем, если удастся.

Мы зашагали по тротуару — самая обыкновенная пара, мужчина и молодая женщина, прогуливающиеся в холодный, дождливый день в обществе священника. На той стороне улицы стояло внушительное здание без окон — казармы швейцарской гвардии. Сами гвардейцы, словно сошедшие с картины эпохи Возрождения — в коротких черных плащах, в камзолах с белыми гофрированными воротниками, в черно-оранжевых полосатых чулках, с острыми пиками в руках, — стояли у входа в Ватикан. Полицейские в устрашающей черной броне контролировали все блокпосты и летали над городом в черных скиммерах.

Все подступы к площади Святого Петра были перекрыты. Гвардейцы дотошно проверяли пропуска и микропроцессорные удостоверения.

— Здесь нам не пройти, — сказал отец де Сойя. Уже почти стемнело, и на капители колоннады Бернини вспыхнули прожекторы, выхватывая из мрака статуи святых. Священник указал на два окна, светившихся над колоннадой, справа от фасада Святого Петра, увенчанного статуями Христа, Иоанна Крестителя и апостолов. — Вон там папские покои.

— На расстоянии выстрела, — заметил я. Впрочем, у меня и в мыслях не было устраивать покушение на понтифика.

— Силовое поле десятого класса, — покачал головой отец де Сойя и огляделся. Большинство прохожих благополучно миновали заставы и прошли на площадь Святого Петра. Мы стали слишком заметны на опустевшей улице. — Если мы сейчас ничего не предпримем, нас попросят предъявить документы.

— А что, здесь такое в порядке вещей? — спросила Энея.

— Нет. Возможно, это из-за вашего послания, но скорее всего — обычные меры по случаю папской мессы. Колокола, которые мы слышали, приглашают к вечерней мессе, ее служит Папа.

— Откуда вы знаете? — изумился я. Неужели можно так много узнать всего лишь из колокольного звона?

— Но сегодня Великий четверг, — в свою очередь удивился де Сойя, только непонятно чему: то ли тому, что мы не знаем таких элементарных вещей, то ли тому, что сам только что об этом вспомнил. — Сейчас Страстная Неделя, — продолжил он негромко, словно размышляя вслух. — Всю эту неделю Его Святейшество исполняет служение Папы и приходского священника. Сегодня… да, сегодня вечером… ну конечно, на этой мессе… он проводит омовение ног — двенадцать священников символизируют двенадцать апостолов, Иисус омыл им ноги перед Тайной Вечерей. Раньше церемония всегда проводилась в приходе Папы — в Латеранской базилике, за стенами Ватикана, но с тех пор, как Ватикан перебросили на Пасем, она проводится в соборе Святого Петра. В эпоху Хиджры Латеранскую базилику оставили на Старой Земле, она сильно пострадала в войнах Семи Наций в двадцать первом столетии и… — Де Сойя оборвал себя на полуслове. Такая словоохотливость вообще ему не свойственна — наверное, тоже нервничает. Лицо его приобрело отсутствующее выражение, как бывает при легких эпилептических припадках или в состоянии глубокой задумчивости.

Мы с Энеей ждали. Я с некоторым беспокойством поглядывал на полицейский патруль, неумолимо приближавшийся к нам по бульвару.

— Я знаю, как нам попасть в Ватикан! — воскликнул отец де Сойя, сворачивая в переулок.

— Отлично! — Энея поспешила за ним.

И тут отец-иезуит резко остановился.

— Внутрь-то мы пройдем. Но я понятия не имею, как мы оттуда выйдем.

— Пожалуйста, проведите нас внутрь, — попросила Энея.

В трех кварталах от Ватикана стояла полуразрушенная каменная часовня без окон, с массивной стальной дверью. На длинной цепи висел небольшой замок. Вывеска гласила: