27

РАЗРЫВ КУБИКОВ РУБИКА

Оказывается, бдительность — всего лишь кодовое слово для «скуки».

Сидя на своем месте, Грэм в который раз просматривал цифровые показатели места высадки. С математикой и вселенским порядком все было нормально. Он и сам не знал, зачем снова и снова смотрит на экран, что боится там увидеть. С момента высадки не случилось ничего, внушающего тревогу. Или он так думал… Разум инженера пытался откалибровать странные сбои в работе памяти.

Он уже сожалел, что обещал поставить «Тетрис» на паузу. Нет игры — значит, сиди сиднем. Ничегонеделание толкало мозг к размышлениям, к анализу вещей, которые лучше бы оставить в покое.

1,2191 метра: расстояние от него до кресла Имоджен. Раньше Грэм его не измерял. Незачем было. Имоджен — его друг с того самого дня, когда их познакомил Фар. Четыре месяца назад во времени Центрального и год назад по их биологическому времени. Грэма тогда пригласили на квартиру Маккарти отметить семнадцатый день нерождения Фара. В тот вечер Имоджен сделала волосы ярко-желтыми, но Грэма поразил прежде всего ее смех. Легкий и заразительный. И то, как часто кузина Фара смеялась… Все вокруг нее становилось ярче.

Такая девушка не могла не понравиться.

Но понравилась ли ему Имоджен?

Говоря по правде, Грэм размышлял о ней в амурном смысле, причем с нарастающей частотой. В тесном пространстве трудно не привязаться друг к другу. 1,2191 метра его вполне устраивали. Они делились всем: шутками, переживаниями за Фара, мороженым по случаю новых рекордов на «Тетрисе». Каждые двадцать четыре часа цвет волос Имоджен менялся; это работало с постоянством заводного механизма, как повторяющийся цикл, который можно предсказать.

При всей любви к устоявшимся образцам и предсказуемым действиям Грэм оказался негодным танцором. Он мог исполнить простейший вальс, даже изобразить в случае крайней необходимости нечто вроде фокстрота. Необходимость исполнить бальный танец возникала не так уж часто. Клубные пляски представляли собой отдельный вид пытки — никаких правил, просто плыви по течению. И во Дворце Цезарей он вышел на танцпол только потому, что Имоджен позвала. За пять безумных танцев ему шпильками отдавили пальцы на обеих ногах, и он ускользнул назад, к кабинке, надеясь, что Имоджен не заметит. Он ошибся. Его взяли на буксир за талию, приволокли обратно, и он оказался гораздо ближе, чем 1,2191 метра. Из-за сочетания алкоголя с ядерно-зелеными волосами блестящие глаза Имоджен сияли еще сильнее.

— Не уходи, — сказала она Грэму. — Я хочу танцевать только с тобой.

И он остался. Не для того, чтобы танцевать, а из-за нее.

Грэм старался не обольщаться ее заявлением. Люди говорят много разной чепухи в нетрезвом состоянии — голую правду, наглую ложь, часто поутру жалея об этом. Имоджен явно сожалела о сказанном. Она весь день избегала Грэма, выскальзывала из отсека, когда он входил, отводила взгляд. Неужели он танцевал так отвратительно?

Только в гардеробной он почувствовал себя несколько спокойнее. Даже слишком…

Чуть было не сказал такое, о чем потом мог пожалеть.

Нарушать существующий баланс не хотелось, хотя он все равно изменился — центр тяжести сместился в сторону Имоджен. Грэм ощущал это в ее присутствии. Приходилось делать усилие, чтобы не смотреть на девушку. Он внимательно изучил свои кубики Рубика, но и в них не нашел ответа, заметил только кружку, стоявшую возле кубика, повернутого зеленой гранью. Грэм взял кружку; чай оказался холодным, молоко сверху образовало пленку. Похоже, напиток простоял довольно долго.

— Начинаю жалеть, что выбрала тогу. — Даже недовольный взгляд Имоджен лучился жизнью. Она вела своего кузена через библиотеку. Отсветы с экрана озаряли девушку, и синие волосы переливались насыщенными оттенками. На ее коленях свернулся Шафран.

Грэм сделал глоток. Вполне приличный чай. Может, даже лучше стал, настоялся. Он еще раз просканировал взглядом экран. Все числа на месте. Все системы работают исправно.

Все прекрасно. Все нормально. Все работало.

Все на своем месте.

И пусть спящее чувство спит.

— Направо. — Отдавая указания, Имоджен подняла голову от экрана, и ее взгляд скользнул в сторону Грэма. Взгляд казался ненамеренным — просто медленное неосознанное движение. На этот раз, когда глаза их встретились, Имоджен взгляд не отвела. Похоже, не осознавала, куда смотрит. И он глаза не спрятал.

Вот видите? Притяжение.

— Секунду… — На мгновение оба замерли. Имоджен оторвала взгляд, посмотрела на экран. Между их кресел снова пролегла пропасть. — Нет! Прости, потеряла заметки…

1,2191 метра. В точности как раньше.

И все совершенно иначе.

Грэм обнял ладонями кружку. Посмотрел на свой безжизненный «Тетрис», на кубики с цветным кодом. Еще совсем недавно здесь царил такой покой. Если бы Элиот возле столов для блек-джека не обратила его внимание на то, насколько Имоджен хорошенькая, он, возможно, и не размышлял бы сейчас об этом… этом… дисбалансе. А там кто знает, может, и размышлял бы. Грэм до сих пор не знал наверняка, что собой представляет эта новенькая — причину или следствие. Проблему или решение.

— Святый ШАЗМ! — пронзительно вскрикнула Имоджен.

И грянул хаос. Грэм уронил кружку; керамическое донышко ударилось о пол, и май струей выплеснулся на исписанную мелом стену. 1922: Поймана курица с сапфировой подвеской, 1946: Найдено золото Ямаситы на Филиппинах были смыты первыми, за ними почти все тридцать записей превратились в многоцветное месиво. Шафран сорвался с колен хозяйки, брызнул на ближайшее возвышение — консоль Грэма. Лапы обнулили счет «Тетриса», после чего зверек приземлился на кубики Рубика, разорвав стройный ряд. Зеленый развернулся оранжевым, подскочил и полетел белой гранью вниз — в луже чая ей предстояло выкраситься в коричневый. Грэм уставился на Имоджен, а та неотрывно смотрела на экран, обхватив ладонями лицо; губы девушки дрожали.

— О, Крест, о, Крест, о…

— Что не так? — В дверях появилась Прия. Страху в ее глазах хватило бы на троих; она стала втрое бледнее обычного. — Что происходит?

Казалось, Имоджен не в состоянии ответить. Грэм посмотрел на экран, настолько поглотивший ее внимание — там отображалось все, что видел Фар. Сквозь дымное марево инженер различил полки и лицо женщины, но не Элиот. Женщина смотрела на Фара, и он смотрел ей в глаза так, как не должен делать ни один рекордер.

— Кто это? — спросил Грэм.

— Это тетя Эмпра, — выдохнула Имоджен. — Тетя Эмпра в библиотеке.

Эмпра Маккарти. Грэм никогда не встречался с матерью Фара, но очень много слышал о ней. В свое время она относилась к самым уважаемым рекордерам, бегло говорила по-латыни, не пользуясь техническими средствами, сделала ряд выдающихся записей. Не многим удавалась такая карьера, но по большей части ее известность объяснялась совсем другим — исчезновением.

Если Эмпра Маккарти здесь, значит, «Аб этерно» рядом. Но… это невозможно. Официальные экспедиции Корпуса никогда не направлялись в это место и время. Грэм и Имоджен проверили и перепроверили все судовые журналы. Они заметили бы любое пересечение, особенно если бы речь шла о такой МВЦ, как «Аб этерно».

Если только…

Если только это не последнее задание «Аб этерно». Из которого Эмпра и ее экипаж так и не вернулись.

Щелк, щелк, щелк. Мысли укладывались по местам, формируя осознание пугающей правды. Никто так и не смог определить, где или когда исчез «Аб этерно»: несколько спасательных экспедиций, отправившихся по последнему месту назначения, записанному в судовом журнале (плато Гиза — еще до того, как оно получило это название, примерно на двести лет раньше текущей даты), вернулись ни с чем, не считая нескольких попыток, совершенных «Инвиктусом». Никто не разобрался, что помешало Эмпре с командой одиннадцать лет назад совершить прыжок обратно, во время Центрального. Нечто беспрецедентное, нечто достаточно катастрофичное не позволило матери вернуться к сыну… Грэм понятия не имел, как «Аб этерно» мог оказаться здесь, но если он не ошибался, прямо сейчас должно было произойти что-то страшное.

Глаза его метнулись к навигационной системе «Инвиктуса»: Бдительность! То, что увидел инженер, потрясло его до глубины души.

На этот раз числа не просто менялись.

Они исчезали.