Осенью 1989 г., вскоре после событий на площади Тяньаньмэнь, Цянь Нин, сын бывшего вице-премьера Цянь Цичэня, прибыл на обучение в Мичиганский университет. Ему было немногим больше 30 лет, и до приезда в Соединенные Штаты он работал в газете «Жэньминь жибао». Несколько лет спустя он написал книгу «Обучение в Америке», которую разрешили опубликовать в Китае. Несмотря на безупречное коммунистическое происхождение, в ней он высказывал довольно крамольные мысли.

В Энн-Арбор, штат Мичиган, он понял, что жизнь состоит не только из коммунистических собраний с их политической пропагандой и самокритикой, но и из веселых вечеринок, развлечений и крепкой дружбы. Он написал, что жены, сопровождавшие своих мужей в США, по возвращении в Китай никогда больше не становились прежними китайскими женщинами, скованными путами многовековых традиций, поскольку они узнали, что можно жить совершенно другой жизнью. Не говоря об этом открыто, он давал понять, что жизнь в Америке кардинально изменила его точку зрения на то, каким должно быть китайское общество. Это должен быть «новый Китай», связанный с внешним миром множеством каналов взаимодействия.

Медленно, но верно политика открытых дверей меняет облик китайского общества. Во время моего первого визита в 1976 г. Китай был очень закрытым и консервативным обществом. Рядовые китайцы на улицах в своей простой синей или черной рабочей одежде выглядели одинаково. В честь моего прибытия на летном поле собрали толпу школьников, которые приветствовали меня песней «Хуань инь, хуань инь! Ре ли хуань инь!» («Добро пожаловать, добро пожаловать! Мы вам сердечно рады!»). Я подумал про себя: «Лучше бы дети потратили этот день на занятия в школе, чем на то, чтобы приехать в аэропорт и участвовать в церемонии». В какой-то мере они жили устаревшими понятиями. Они устраивали гостю торжественный прием и старались впечатлить его своим радушием и гостеприимством, но в то же время пытались поразить его своей численностью, масштабами и единообразием. Я думаю, что это осталось в прошлом. Теперь китайцы знают, что этим гостей не впечатлить. В прошлом осталась и сине-черная униформа. Теперь на улицах городов вы увидите все цвета радуги. Западные бренды класса люкс уверенно осваивают китайский рынок. В 2009 г. Китай обогнал Соединенные Штаты как второй по величине рынок товаров класса люкс в мире, уступив только Японии. Дорогие часы и изделия из кожи пользуются особым спросом из-за культуры дарения подарков. Mercedes-Benz и BMW за последние два года более чем удвоили свои продажи на китайском рынке, несмотря на то что во многих развитых странах в продажах наблюдается застой. Китайский средний класс хочет красивой одежды, качественной косметики, комфортабельной жизни. Китайцы поняли, что аскетичный образ жизни не позволяет построить счастливое общество.

Как и Цянь Нин, современные молодые китайцы живут в глобальном мире. Они путешествуют по Америке и Европе, а американцы и европейцы охотно приезжают в Китай. Даже если у молодых китайцев нет возможности учиться в Мичиганском университете, доступ к Интернету, зарубежным фильмам и книгам дает им возможность узнать мир, о чем предыдущие поколения всего несколько десятилетий назад могли только мечтать. Их горизонты расширились. Меняется и их взгляд на свое собственное положение — и положение Китая — в мире. Это новое поколение, которое родилось и выросло, когда Китай стал более открытым, в один прекрасный день возьмет в свои руки бразды правления страной. И оно будет править, не обремененное воспоминаниями о тяжелом прошлом. Китай, который они знают не по учебникам истории, а видят своими глазами, — это страна, находящаяся на пике могущества со времен Опиумных войн и продолжающая становиться сильнее день ото дня.

Каким будет Китай завтра? Не увидим ли мы через 30 лет гораздо более напористого и националистически настроенного гиганта? Вполне может быть. Я рассматриваю растущий национализм как первый этап становления нового Китая, связанный с тем, что китайцы начинают ощущать свою силу. Но со временем они увидят, что есть пределы тому, что они могут сделать, поэтому наступит время для размышлений и переосмысления. Они умерят свои попытки играть мускулами, потому что поймут, что это не заставляет американцев покинуть регион. И осознают, что чем больше они пытаются навязать свою волю соседям, тем больше те стараются спрятаться под крыло Америки, размещая у себя американские военные базы и приглашая их авианосцы.

Несколько лет назад китайский лидер, которому было далеко за 70, спросил у меня: «Вы верите в наш мирный подъем?» Я ответил: «Да, но с одной оговоркой. Ваше поколение прошло через войну с Японией, гражданскую войну, «Большой скачок», Культурную революцию, «Банду четырех», а также через политику открытых дверей. Вы хорошо понимаете, что здесь скрывается множество подводных камней, и для того чтобы Китай мог спокойно развиваться и дальше, ему нужна стабильность внутри страны и мир вокруг. Но вы прививаете своему молодому поколению безмерную гордость и патриотизм. В результате их антияпонские демонстрации стали выливаться в насилие. А когда мой сын как премьер-министр Сингапура в 2004 г. посетил Тайбэй, он и наша страна подверглись жестким нападкам в китайских интернет-чатах, где нас называли неблагодарными предателям. Вашей молодежи недостает вашей мудрости». Китайский лидер заверил меня, что они сделают все возможное для того, чтобы молодое поколение осознало это.

Я надеюсь, что так и будет. Если молодое поколение не обретет политической зрелости и, получив власть в свои руки, начнет совершать необдуманные шаги, это дестабилизирует весь регион. А мирный подъем Китая представляет собой колоссальную задачу, которая и без того потребует от них всей энергии и таланта.

Я не сомневаюсь, что со временем Китай будет подниматься все выше и выше по цепочке создания стоимости и начнет конкурировать с развитыми странами в области самых передовых технологий и производства. В настоящее время китайцы уже пытаются догнать США в таких сферах, как освоение космоса и военные технологии. В настоящее время они сосредоточены на том, чтобы обеспечить себе базовую стратегическую безопасность на международном уровне. После этого можно будет заняться потребительскими продуктами, но на данный момент они стоят в самом низу списка приоритетов. Можно стать богатой страной, но если вы зависите от американской системы GPS и американских ракетных технологий, то обречены на проигрыш. Освоение космоса, создание собственной системы глобального позиционирования и т. п. — все это не является источником экономического роста, но дает китайцам уверенность в том, что их экономическому росту не будет положен конец военным давлением извне.

Подъем страны никогда не является «неуклонным» по своей природе. Экономический рост Китая может продолжаться в течение следующих нескольких десятилетий, но лишь при том условии, что ничто не заставит его сойти с рельсов. Нельзя забывать, что в стране есть ряд серьезных внутренних проблем, решение которых потребует от правительства значительного внимания, времени и ресурсов. Если какая-либо из этих проблем выйдет из-под контроля, это может быть чревато глубоким экономическим спадом или сильнейшими социальными волнениями. И даже при условии сохранения стабильности существуют серьезные ограничения для дальнейшего роста. Например, почему iPhone не был изобретен в Китае? В настоящее время законы о защите интеллектуальной собственности и существующая система управления предприятиями не обеспечивают достаточно стимулов для того, чтобы в полной мере высвободить творческий потенциал, которым, как мы знаем из истории, обладает китайский народ. Но я настроен оптимистично и считаю, что нынешнему китайскому руководству хватит воли и профессионализма, чтобы грамотно решить эти внутренние проблемы. Спустя три с половиной десятилетия претворения в жизнь политики реформ и открытости («гайгэ кайфан») Китай показал свою способность учиться на ошибках и исправлять их, прежде чем они перерастут в большие проблемы.

Было время, когда многие инфраструктурные проекты дублировались в соседних городах. В Шэньчжэне, Чжухае, Гонконге и Макао было построено четыре аэропорта, расположенных всего в нескольких десятках километров друг от друга. Но потом китайцы взяли ситуацию под контроль. Или же был период, когда мэров оценивали по темпам роста их городов независимо от того, насколько устойчивым был этот рост. В результате, вместо того чтобы сосредоточиться на проектах, создающих долгосрочную стоимость, мэры всеми правдами и неправдами старались повысить цифры ВВП, игнорируя экологические аспекты, долгосрочное планирование и т. д. Но и эту ошибку китайцы исправили.

При таком стремительном движении вперед одним из источников серьезной напряженности становится разрыв в уровне благосостояния между прибрежными и внутренними провинциями и в определенной степени внутри самих городов. Прибрежные города растут по крайней мере на треть быстрее, чем города в глубине материка, и изначально имеют куда лучшие условия. Они привлекают больше инвестиций, создают лучшие рабочие места и обеспечивают более высокий уровень жизни для своих жителей. И этот разрыв увеличивается.

Разумеется, в такой огромной стране, как Китай, некоторая неравномерность неизбежна. Я не думаю, что его западные провинции однажды могут стать такими же процветающими и развитыми, как прибрежные. Возьмите Соединенные Штаты. Их восточное и западное побережья гораздо более густонаселенны и богаты, чем внутренние районы, за исключением разве что Чикаго. Но Чикаго расположен на берегу крупной судоходной реки Святого Лаврентия, которая соединяет Атлантический океан и Великие озера. Очень трудно состязаться с географическими преимуществами, которые дает расположение рядом с морем. Более того, в Китае некоторые западные провинции не только находятся вдали от моря, но и включают полупустынные территории с неблагоприятным климатом. Молодые люди, которые хотят преуспеть в жизни, стремятся поступить в университеты на побережье или в Пекине. Так возникает порочный круг, потому что лучшие профессора и преподаватели также не хотят работать во внутренних провинциях. Президент КНР Ху Цзиньтао подчеркнул необходимость построения «гармоничного общества» и сделал одной из своих целей сбалансированное развитие побережья и внутренних территорий. Китайцы стараются создать инфраструктуру и стимулировать развитие западных регионов, предлагая особые инвестиционные условия для бизнеса. Но работа в этом направлении только началась. Стандарты жизни во внутренних провинциях удастся повысить в лучшем случае до 60–70 % по сравнению с прибрежными регионами. Задача заключается в том, чтобы не позволить недовольству разрывом в благосостоянии вылиться в неуправляемый протест. Спутниковое телевидение усугубляет эту проблему. Люди в Чэнду или Юньнане могут видеть, как живут их соотечественники в Пекине. Они видят эти олимпийские стадионы — грандиозные строения, спроектированные всемирно известными архитекторами, — и говорят: «Какая мне от этого польза? Когда очередь дойдет до меня?»

Неравномерность развития привела и к другим проблемам. Люди, живущие в бедных районах, стремятся перебраться в более богатые края. Миграция из сельской местности в города носит интенсивный характер и оценивается на уровне 1 % населения в день. У китайцев существует система регистрации по месту жительства, которую они называют «хукоу». Она похожа на японскую систему «косэки» и не позволяет гражданам менять место жительства без специального разрешения. Если же вы переезжаете самовольно, то на новом месте не будете иметь доступ к медицинскому обслуживанию, жилью, школьному образованию и т. д. Но это не останавливает миграцию. Крестьяне все равно переезжают в города, соглашаясь на самую тяжелую и грязную работу без доступа к каким-либо социальным благам для себя или своих детей. Это неприемлемая ситуация. И в правительстве это знают. Но, если власти разрешат свободную миграцию, их города будут затоплены мигрантами. Поэтому они пытаются найти другие решения. Они стараются возложить на местную городскую власть ответственность за мигрантов, потому что города в любом случае не могут расти без рабочей силы. Насколько я знаю, они также планируют построить шесть городских кластеров в центральной части Китая, каждый из которых будет рассчитан на население в 40 млн человек и больше. Они надеются привлечь людей из сельской местности в эти города вместо побережья. Но это начинание потребует контроля, поскольку новые города не смогут предложить мигрантам таких же возможностей, какие существуют на побережье.

«Низко висящие фрукты» в китайской экономике подходят к концу. Чтобы обеспечить устойчивый рост на протяжении следующих нескольких десятилетий, китайцам необходимо внести корректировки в общую экономическую стратегию. Быстрый рост еще какое-то время может продолжаться благодаря дешевой рабочей силе. Резервов рабочей силы в западных провинциях Китая хватит на то, чтобы обеспечить темпы роста на уровне 7–9 % в течение следующих 15–20 лет. Но после этого рост будет зависеть от продуктивности — от того, смогут ли люди производить больше за то же количество рабочего времени. Другими словами, от того, насколько хорошо они будут обучены — в университетах, технических и других институтах — и снабжены современными орудиями труда.

Еще один насущный вопрос, который нужно решить Китаю, — что делать со своими малоэффективными государственными предприятиями. Здесь они сталкиваются с фундаментальной проблемой личной мотивации. Власти пытаются заставить госслужащих действовать как частные предприниматели. Но из этого ничего не выйдет, потому что, если вы не владеете 20 % акций и не живете в постоянном страхе, что фондовый рынок может обрушить их в цене, вы не будете активно шевелиться. Неважно, хорошо или плохо идут дела в бизнесе, — вы получаете свою зарплату. Но, когда затронуто ваше личное благосостояние, ваш кусок хлеба, вы будете радеть о своем бизнесе 24 часа в сутки.

Готовы ли китайцы пойти на приватизацию? Пока они стараются внедрить эту концепцию косвенным образом — посредством того, что пытаются заставить чиновников управлять госкомпаниями с позиций бизнеса. Но разве можно превратить чиновника в собственника? Тем не менее я не думаю, что они намерены решительно действовать в этом направлении — разве что в том случае, если Китай столкнется с резким замедлением экономики, что вполне может произойти.

И, наконец, Китаю необходимо перейти от экспортно-ориентированной экономики к экономике, ориентированной на внутреннее потребление, как в США. Но для того чтобы это произошло, нужно изменить менталитет представителей среднего и низшего среднего класса, которые так долго были бедными, что теперь любые лишние деньги автоматически кладут в наволочку или в банк. Они тратят только тогда, когда абсолютно уверены в своем будущем. Американцы тратят — или занимают и тратят — в любом случае, даже если их будущее весьма неопределенно. В глубине души американцы уверены, что все будет хорошо. Тем самым они обеспечивают рост своей экономики — за счет внутреннего потребления. В конце концов Китай тоже должен пойти этим путем. Но как им произвести такой переход?

Бедные люди по-прежнему ведут себя как бедные, даже когда становятся богатыми. Они стремятся накопить как можно больше денег, потому что, когда вы очень долго жили в нужде, в вас живет страх вернуться к этому состоянию. Люди начинают тратить только тогда, когда у них появляется уверенность в том, что экономика и они лично будут продолжать процветать и дальше, поэтому глупо откладывать деньги на черный день, во всем себя ограничивая. Чтобы экономический рост стал устойчивым, китайцы должны достичь этой стадии. Но у них на это не так много времени. Им нужно совершить переход за одно-два десятилетия.

Кроме того, Китаю необходимо добиться более равномерного распределения богатства. Разрыв в доходах является одним из факторов, сдерживающих внутреннее потребление, поскольку в настоящее время высокой покупательной способностью обладают только жители прибрежных провинций, тогда как у большей части сельского населения и населения внутренних провинций она остается крайне низкой. Как китайцы будут перераспределять рост и плоды роста? Как прилив поднимает все лодки, так и от экономического подъема должны выигрывать все, как богатые, так и бедные.

В: Сегодня мы видим совершенно другой Китай по сравнению с тем, каким он был в конце 1970-х гг. Как вы считаете, какие основные факторы способствовали такой невероятной трансформации китайской экономики?

О: В первую очередь это связано с резким изменением политического курса, предпринятым Дэн Сяопином. Раньше Китай был изолирован от внешнего мира. Дэн приехал в Сингапур, увидел, как, не имея обширных территорий и каких-либо природных ресурсов, мы добились процветания благодаря внешней торговле и инвестициям. Он создал особые экономические зоны, которые также стали процветать, тогда он создал еще больше таких экономических зон. Затем Чжу Жунцзи добился вступления Китая в ВТО, благодаря чему вся страна вошла в зону свободных инвестиций, и, пока у нее есть дешевая низко— и высококвалифицированная рабочая сила, она будет оставаться чрезвычайно привлекательной экспортной базой. Кроме того, по мере роста благосостояния увеличивается и внутреннее потребление.

В: Значит ли это, что мы наблюдаем повторение истории азиатских тигров — Южной Кореи, Гонконга, Сингапура, Тайваня?

О: Нет, здесь совершенно другой масштаб. Все четыре тигра могли бы уместиться в одной китайской провинции! Вследствие своего огромного размера через 20, 30, 40 лет китайская экономика будет оказывать заметное влияние на экономику всего мира. Возьмите сегодняшнюю проблемную ситуацию с евро. После посещения Вэнь Цзябао Европы Ангела Меркель немедленно нанесла ответный визит в Пекин, потому что у Китая есть $3,2 трлн валютных резервов. Вот как изменилось соотношение сил в глобальной экономике. Я думаю, что китайцы будут грамотно использовать свои $3,2 трлн. Они могут приобрести еврооблигации по низкой цене, согласившись на выгодную инвестицию, но никак не на благотворительность. В интересах китайцев не допустить обвала евро, что повредило бы их экспорту в Европу, но им нет смысла раздавать деньги бесплатно.

В: На ваш взгляд, какие проблемы выходят в Китае на первый план в связи с его стремительной экономической трансформацией?

О: Я вижу две ключевые проблемные области. Во-первых, отсутствие верховенства институтов управления — у них все решают личные связи, а не должностные лица. Во-вторых, отсутствие верховенства права — у них правит конкретный лидер. В результате каждая смена лидера может означать смену состава нескольких эшелонов власти или управленческих слоев. Это серьезный дестабилизирующий фактор.

В: Смогут ли они решить эти проблемы?

О: Это нелегко. Такова их культура. И потом — насколько в интересах Коммунистической партии создавать такую систему, которая может лишить ее контроля над страной? Я думаю, что у них нет стимула менять систему.

В: Может ли случиться что-либо, что заставит китайцев пойти на перемены, скажем, в ближайшие 15–20 лет?

О: Не знаю — возможно, какой-нибудь кризис. Хотя маловероятно, чтобы они пытались разрешить кризис путем внедрения западной концепции верховенства права и институтов управления. Я думаю, что они будут создавать свою собственную систему.

В: Считаете ли вы, что отсутствие верховенства права может стать препятствием на пути к развитию культуры инноваций, которая гарантирует строгую защиту и соблюдение интеллектуальных прав?

О: Они начнут что-то делать только тогда, когда в Китае будет создаваться достаточно интеллектуальной собственности, нуждающейся в защите. Но пока китайцы не достигли этой стадии. Разумеется, это препятствует инновациям и патентованию. Ситуация может постепенно меняться по мере того, как у них появится достаточно предпринимательского потенциала, чтобы запускать такие инновационные проекты.

В: Но сегодня Китай все больше интегрируется в мировую экономику и все больше иностранных компаний хотят вести с ним бизнес. Не заставит ли это Китай придерживаться хотя бы некоторых аспектов верховенства права, в частности связанных с договорами, интеллектуальной собственностью?

О: Для этих целей они могут взять определенные сектора и ввести в них механизм арбитража. Но это будет отдельный, обособленный сегмент экономики. Я не думаю, что эта система распространится на все общество. Вы думаете, жители деревни Вукан обратились бы в арбитраж? Китайцы решали и будут решать конфликты силой. Такова моя точка зрения. Я не думаю, что верховенство права может вдруг взять и появиться — из ниоткуда. Конечно, они изучают западные системы и стараются перенимать опыт, чтобы улучшить свою систему. Но они будут совершенствовать ее постепенно, внося корректировки по мере возникновения проблем.

В: Но Китай не прочь поучиться у Запада. В конце концов, марксизм пришел именно оттуда…

О: Нет-нет, это совершенно другое дело, и я не думаю, что они вообще верят в марксизм. Был период, когда они следовали за Советским Союзом, и это было проявлением теологической лояльности. Например, когда китайцы говорят о демократии, они подразумевают под этим совершенно не то, что подразумевают американцы, британцы или мы. Я имею в виду фундаментальное правило, истинный тест на демократию: можете ли вы сменить власть путем голосования? Когда китайцы приезжали в Сингапур, их интересовало: как мы остаемся у власти? У нас все решается на выборах — потеряем ли мы свои места в органах власти, сохраним свои позиции или получим больше новых мест. Другими словами, наш народ может сменить власть, проголосовав на выборах. Как хорошо выразил суть проблемы Гарольд Ласки, революции бывают двух видов — по согласию и путем насилия. Я не думаю, что китайцы готовы принять такую систему, когда смена власти и решение проблем будут осуществляться путем голосования.

В: В последнее время система «хукоу» стала в Китае предметом интенсивных споров, и многие считают, что она должна быть отменена. Считаете ли вы, что китайское правительство может изменить эту систему, возможно не в одночасье, но постепенно, обеспечив больше свободы и гибкости в сфере миграции из сельской местности в города?

О: Если они это сделают, то города и городские власти будут вынуждены принять всех этих людей. Но, если поток мигрантов не будет сопровождаться адекватным увеличением потока доходов, откуда они возьмут на это деньги?

В: В своем недавнем докладе Всемирный банк предупредил о том, что китайскую экономику ждет резкое замедление темпов роста, если Китай не предпримет фундаментальных экономических реформ. И в качестве одной из таких реформ называется приватизация госкомпаний.

О: Государственные предприятия очень неэффективны. У их менеджеров нет нужной мотивации. Да, они получают директивы сверху: работайте лучше, повышайте эффективность. Но какой им смысл стараться, если они в любом случае получат свою зарплату? Если вы являетесь собственником — это совсем другое дело. Когда на карту поставлено ваше благосостояние, вы будете работать по 24 часа в день семь дней в неделю. В России в результате приватизации огромные предприятия и целые отрасли разошлись по рукам олигархов. Некоторые из них управляют ими довольно эффективно, потому что это их собственность.

В: Как вы думаете, Китай сделает то же самое?

О: Вопрос в том, как провести справедливую приватизацию. Кому и что следует продать?

В: Но, учитывая то, что вы сказали о традиции «гуаньси» и протекций, присущей китайской системе, это вписалось бы в их модель.

О: Если они начнут раздавать госсобственность, наверху начнется настоящая драка. И немедленно развяжется борьба за власть. В Советском Союзе это привело к краху государства. СССР распался на части, коммунистический режим рухнул. Никто не ожидал, что такое может произойти.

В: Если неэффективное управление госсектором будет продолжаться, что в результате приведет к замедлению темпов роста экономики, не будет ли это достаточной причиной для того, чтобы подтолкнуть китайцев к изменениям в этой сфере?

О: Не могу сказать. Если замедление будет значительным, это заставит их либо искать новые способы повысить мотивацию существующих менеджеров, либо постараться заменить их людьми с коммерческой жилкой, выделив им долю в собственности. Но как сделать так, чтобы у руля госкомпаний встали «правильные» люди, обладающие необходимыми деловыми навыками и качествами? Раздать эти должности своим друзьям и товарищам по партии — не выход. Лучший сценарий — создать условия для того, чтобы мелкие и средние предприниматели могли вырастить свои компании в крупный бизнес, а затем позволить этим крупным частным компаниям выкупить госкомпании. Эти предприниматели, добившиеся успеха в бизнесе, и будут теми самыми «правильными» людьми, обладающими необходимой деловой хваткой и умеющими работать в условиях рынка.

В: Такой сценарий вполне возможен, поскольку в Китае имеется достаточно малых предприятий, которые могут вырасти в крупный бизнес…

О: Да, но беда в том, что они не могут получить доступ к финансированию. Все выделяемые средства идут государственным предприятиям. Правительство должно обеспечить малому и среднему бизнесу адекватные возможности финансирования и таким образом вырастить слой предпринимателей, которые в конечном итоге смогут взять на себя управление предприятиями госсектора. Я считаю, что это единственный выход.

В: По вашему мнению, политическое и экономическое устройство Китая препятствует творчеству и инновациям в сфере высоких технологий, которые мы видим в их лучшем проявлении в экономике США?

О: Да, конечно. Именно поэтому не китайцы изобрели iPad или iPhone. Это сделал Стив Джобс в Соединенных Штатах. Он изобрел это, запатентовал и стал мультимиллионером.

В: Не станет ли это барьером на пути дальнейшего развития Китая? Не повлияет ли это на его способность конкурировать с США?

О: Да, такая проблема существует. Возьмите Интернет, iPhone, iPad и другие изобретения последнего времени — все это создано не в Китае. Причина не в отсутствии талантов — им не хватает чего-то другого.

В: Могут ли талантливые китайские студенты, которые сегодня учатся в ведущих университетах США, вернуться в Китай и…

О: И изменить систему?

В: По крайней мере, в технологической сфере…

О: Когда они возвращаются, они занимают надлежащее место в средних слоях, а к тому времени, как они поднимаются наверх, система поглощает их, и они действуют точно так же, как их начальники. В этом их проблема. Если бы управленцам среднего звена после обучения в Америке позволили занимать более высокие посты, они смогли бы существенно модернизировать систему, но я не думаю, что китайское руководство захочет добровольно делиться властью. Это не в его интересах — уступить власть, а самому оказаться не у дел.

В: Будучи настолько инертной, сумеет ли эта система поддерживать высокие темпы роста или же китайскую экономику ждет резкое замедление, как прогнозирует Всемирный банк?

О: Я думаю, экономика Китая замедлится в любом случае. Когда дешевые трудовые ресурсы будут исчерпаны, замедление станет неизбежным.

В: Считаете ли вы, что через 15–20 лет юань может стать свободно конвертируемой валютой?

О: Я думаю, Китай к этому стремится. Но конвертируемость не означает справедливый курс. Вы можете недооценивать свою валюту, чтобы стимулировать экспорт. Юаню позволят укрепляться, но очень медленно. Для китайцев важно преимущество дешевого экспорта, потому что их экономика ориентирована на экспорт, а не на внутреннее потребление, как экономика США. США хочет, чтобы Китай перешел к такой же экономической модели, и я думаю, что в конце концов он будет вынужден так и сделать, но для этого ему придется изменить менталитет среднего и низшего среднего класса. Люди должны начать потреблять, а не просто копить деньги. Я убежден, что внутреннее потребление является для Китая единственным источником устойчивого роста. Но для того чтобы это произошло, нужно эффективное перераспределение, поскольку сегодня внутренние провинции имеют крайне низкую покупательную способность. Надо сделать так, чтобы экономический прилив поднял все лодки.

В: Принимая во внимание описанный вами сценарий, китайскому правительству придется внести весьма значительные изменения в социальную систему, в частности в сфере образования и его доступности, чтобы, как вы выразились, прилив поднял все лодки. Значит ли это, что экономический императив станет двигателем социальных перемен?

О: Можно рассматривать это и таким образом. Если китайцы не предпримут этих шагов, в их экономике наступит застой. Но они боятся экономического застоя, поэтому будут вынуждены производить перемены.