19

Натан Гринспэн был высокоученым мужем, обстоятельным в умозаключениях и неторопливым в речи. Поковырявшись в трубке каким-то похожим на ложку приспособлением, он пару раз дунул в нее, проверил, хорошо ли тянется, и принялся старательно набивать. Тем временем Бекер, по своему обыкновению зажав в кулаке сигару, расхаживал туда-сюда по комнате и рассказывал о недавних событиях, своих подозрениях и действиях, которых он ждет от Гринспэна. По сути дела, он хотел, чтобы адвокат штурмовал полицейский участок и потребовал освобождения Бронштейна, угрожая судебным иском за незаконное задержание.

Гринспэн поднес к трубке спичку и принялся пыхать, пока вся поверхность табака не превратилась в лужицу огня, после чего решительно утрамбовал содержимое чашечки, чтобы оно не вылезало наружу, откинулся на спинку кресла и, не переставая пыхтеть, проговорил:

— Я мог бы подать иск Хабеас Корпус, если тебе кажется, что его задержание не оправданно.

— Разумеется, не оправданно. Он не имеет никакого отношения к этому убийству.

— Откуда ты знаешь?

— Он сам так говорит. И я хорошо с ним знаком. Тебе известно, что он за человек. Как, по-твоему, похож Бронштейн на убийцу?

— Из твоего рассказа следует, что полиция задержала его вовсе не за убийство. Его просто допрашивают. Бронштейн располагает сведениями, которые полиция вправе от него потребовать. Он сам сказал, что видел девушку в ночь убийства. Даже будь иначе, даже если бы он просто был знаком с ней или когда-то ухаживал за ней, все равно полиция пожелала бы допросить его.

— Но они послали двоих легавых, чтобы его арестовать!

— Потому что Бронштейн не явился в полицию по собственному почину. Между прочим, он должен был это сделать.

— Ладно, может, и должен, но ведь ты знаешь, чем это ему грозило. Наверное, он думал, что сумеет остаться в стороне. Что ж, человек заблуждался, но это не причина хватать его и позорить на весь свет. Легавые ворвались в дом и увели Мела прямо из-под носа у жены.

— Так положено, Эл. Да и вообще, что сделано, то сделано.

— И что ты намерен предпринять?

— Разумеется, я навещу Бронштейна. Вероятно, его продержат всю ночь, но, если им захочется оставить Мела в заточении, то пусть отвезут его к судье и обоснуют свое решение. По-моему, при желании они вполне могут упрятать его, оснований для этого достаточно. Поэтому лучше всего, наверное, повидаться с окружным прокурором и выяснить, какие улики собрало следствие.

— Но если они не в состоянии доказать его вину, почему ты не можешь заставить их отпустить Мела?

Гринспэн тихонько вздохнул, положил трубку на пепельницу и снял очки.

— Послушай, Эл, убили девушку. Сейчас все хотят знать, кто это сделал. А значит, все правовые учреждения на стороне полиции, и все правила и законы будут трактоваться так, как выгодно ей. Если я начну фокусничать, норовя вытащить Мела, то все, включая газетчиков, осудят нас за это. Про Мела не напишут ничего хорошего, и, как бы ни кончилось дело, это пойдет ему во вред. С другой стороны, если мы для виду согласимся сотрудничать с властями, окружной прокурор будет давать нам всевозможные поблажки.

— Ну, а мне что делать?

— Да ничего не делать! Учиться быть терпеливым, вот и все.

Но терпением Эл Бекер наделен не был. Рассудив, что, если уж ход расследования зависит от благорасположения окружного прокурора, он решил ускорить дело, надавив на прокуратуру с помощью Эйба Кассона, благодаря которому прокурор и занимал свою нынешнюю должность.

— Чего ты от меня ждешь, Эл? — спросил его Кассон. — Поверь, сейчас у полиции уйма улик против Мела. Полиция спокойно может выходить на большое жюри, но не делает этого, потому что хочет сыграть наверняка.

— Но он не убивал её, Эйб.

— Откуда ты знаешь?

— Он сам мне сказал. И я хорошо знаю его.

Кассон не ответил.

— Господи, Эйб, ты же знаком с Мелом Бронштейном. Разве он способен на такое злодейство? Да он нежен, как кисейная барышня. Чепуха какая-то!

— Такие дела всегда кажутся нелепыми, пока их не закроют. А уж тогда всем нелепостям приходит конец.

— Уж конечно, — желчно молвил Бекер. — Даже если улик не хватит, легавые их выдумают. Все неувязки устранят, дыры залатают. Черт возьми, Эйб, тебе ли не знать, как это делается. Если у них есть подозреваемый, его дожмут до конца. Бросят на это дело всех своих людей. Они знают, что именно надо доказать, и, стало быть, докажут. Опутают беднягу с головы до ног и зашьют в мешок, а настоящий лиходей будет гулять на воле.

— Что я могу сделать, Эл?

— Ты на короткой ноге с окружным прокурором. Сам так говоришь. Значит, сумеешь заставить его смотреть в оба и отработать другие версии.

Эйб Кассон покачал головой.

— Следствие ведет Лэниган. Если хочешь помочь своему другу, ступай к раввину.

— За каким чертом? Чтобы он помолился за Мела?

— Знаешь, что, Эл, у тебя на удивление болтливая пасть. Порой мне кажется, что это единственная деталь твоей головы, которая в исправности. Слушай меня. По какой-то неведомой причине Хью Лэниган крепко зауважал нашего раввина. Они приятели. Третьего дня раввин с женой весь вечер просидели на крыльце у Лэниганов, потягивая коктейли и ведя задушевную беседу.

— На моем крыльце раввин никогда не бражничал и не разглагольствовал.

— Возможно, ты ни разу его не приглашал.

— Ну, ладно, допустим, Лэниган расположен к раввину. Но что раввин может сделать для меня?

— То же, что и я, если поговорю с окружным прокурором.

— Думаешь, он согласится, зная, что именно я хотел спровадить его отсюда?

— Полагаешь, это соображение остановит его в деле такого рода? Да ты совсем не знаешь нашего раввина. Но если тебе нужен мой совет и если ты действительно хочешь помочь своему другу, то я предлагаю отправиться к раввину и ни к кому другому.

Мириам стоило немалых усилий сделать вид, будто она рада гостю. Раввин приветствовал Бекера вежливо и сухо. Но холодность приема не обескуражила Эла, если даже он заметил её. Устремив на раввина самый вызывающий из взглядов, имевшихся в его арсенале, Бекер сказал:

— Рабби, Мел Бронштейн не мог совершить это страшное злодеяние, и вы должны что-то предпринять.

— Это злодеяние мог совершить кто угодно, — мягко ответил раввин.

— Да, знаю, — раздраженно молвил Бекер. — Я имею в виду, что Мел последний человек на свете, который сделал бы это. Он славный малый, рабби. Очень любит жену. Они бездетны, живут вдвоем, и он беззаветно предан ей.

— Вам известно, какие против него улики? — спросил раввин.

— Вы хотите сказать, что он бегал на сторону? Ну, и что с того? Если хотите знать, его жена уже десять лет страдает рассеянным склерозом и прикована к инвалидной коляске. И все это время у них не было никаких… отношений.

— Я не знал.

— Здоровому мужчине нужна женщина. Вам, раввину, не понять…

— Раввины — не скопцы.

— Ну, ладно, не серчайте. Стало быть, вы понимаете, о чем я. Те девицы, с которыми крутил Мел, мало что для него значили, — Бекер щелкнул пальцами. — Он просто спал с ними. Точно так же можно ходить в спортзал, чтобы выпустить пар.

— Не думаю, что это точное сравнение, ну да дело в другом. Чего вы от меня хотите?

— Не знаю. Вы весь вечер просидели в своем кабинете. Может, скажете, что невзначай выглянули из окна и увидели, как со стоянки выезжает какой-то человек, и вы готовы поклясться, что он был не в синем «линкольне»?

— Вы просите меня лжесвидетельствовать?

— Господи, простите меня, рабби, я очень расстроен и не понимаю, что говорю. Это дело сводит меня с ума. Нынче утром сорвалась сделка с человеком, который каждый год, день-в-день, покупал у меня «линкольн-континентал». Вот уже десять лет подряд. В субботу сговорились, и сегодня в полдень он должен был приехать подписывать бумаги. Но не приехал, а когда я позвонил, он сказал, что, пожалуй, попользуется пока старой машиной, а потом, возможно, купит другую, поменьше. Думаете, у него выдался неудачный год? Наоборот, самый удачный из всех. Знаете, почему он раздумал покупать? Мы с Мелом пятнадцать лет налаживали дело, и вот оно развалилось за одну ночь.

— Вы о салоне печетесь или тревожитесь за судьбу своего друга? — спросил раввин.

— Меня волнует все. В моем сознании одно неотделимо от другого. Мел не просто партнер и друг, он мне вроде младшего брата. А если строишь что-то пятнадцать лет кряду, это превращается в нечто большее, чем просто источник заработка. Это частица моего существа. Моя жизнь. Все равно как для вас — ваша работа. И вот мой мир начинает рушиться.

— Понимаю вас, мистер Бекер, — чуть более дружелюбно ответил раввин, — и хотел бы вам помочь. Но вы пришли не затем, чтобы просить меня утешить душу вашего друга. Вы требуете невозможного. Боюсь, что эта история повлияла на ваши суждения, иначе вы понимали бы, что, даже пожелай я исполнить вашу просьбу, никто все равно не поверил бы мне.

— Знаю, знаю. Просто я в отчаянии, рабби. Но хоть что-то вы можете сделать. Ведь вы — его раввин, не так ли?

— Мне дали понять, что я подвергся критике, потому что тратил время на дела, не связанные с деятельностью храма, — невозмутимо ответил раввин. — Насколько мне известно, мистер Бронштейн — не член конгрегации.

На этот раз Бекер рассердился.

— Ну, и что, если не член? Теперь, выходит, вы не можете ему помочь? Он еврей или нет? Он живет в еврейской общине Барнардз-Кроссинг, а вы тут единственный раввин. Могли бы хоть навестить его, а? И его жену. Говорите, они не члены? Ну что ж, тогда помогите мне, я же член.

— Вообще говоря, я уже условился о встрече с миссис Бронштейн, — ответил раввин. — И собирался просить разрешение на посещение мистера Бронштейна, когда вы позвонили в дверь.

Бекер был далеко не дурак. Он даже сумел выдавить улыбку.

— Что ж, рабби, полагаю, я сам на это напрашивался. Что вы задумали?

— Сегодня мистер Лэниган заходил ко мне и рассказывал об уликах против мистера Бронштейна. Тогда мне казалось, что все эти улики можно толковать по-разному. Но ведь я почти не знаю Бронштейнов. Полагаю, первым делом надо познакомиться с ними.

— Это самая славная чета в мире, рабби.

— Вы знаете, как работают казенные учреждения, и полиция, надо думать, не составляет исключения. Они ищут, пока не найдут какого-нибудь подозреваемого, а потом берут его в оборот. Я надеюсь, что сумею убедить мистера Лэнигана не прекращать поиск и в других направлениях.

— Этого я и хотел, рабби, — едва ли не восторженно молвил Бекер. — именно так я и говорил Эйбу Кассону. Спросите его. Мне уже полегчало, рабби.