Глава двадцать первая

Деревянные доски топчана — не самое удобное ложе. Птица проснулась, чувствуя, как болит бок и ноет затекшее тело. Лёжа с закрытыми глазами, она настороженно прислушалась. Не уловив ничего подозрительного, Лина сладко застонала, потянулась и перевернулась на спину.

В подвале стояла полная тишина. Звуки не проникали сюда, и казалось помещение плавает где-то в абсолютной пустоте, а за дверью, снаружи, — не заполненные людьми и транспортом улицы города, а жёлтые пески безлюдной пустыни или красная поверхность чужой планеты.

Птица встала и оделась. Достав из рюкзака расчёску с маленьким зеркальцем, она принялась приводить себя в порядок, но остановилась, заметив клочок бумаги, лежащий на столике. «Вита! Я скоро вернусь. Побудь здесь и, ни в коем случае, не выходи на улицу. Макс», — прочитала она и хмыкнула: «Макс!». Слова «ни в коем случае» были три раза подчёркнуты, подталкивая Птицу к тому, чтобы, вопреки написанному, не сидеть в этом подвале, подобно крысе, а немедленно выйти на свежий воздух и посмотреть, что делается вокруг.

Лина понимала, чего опасается Лазарев, и догадывалась, что сейчас и его, и её ищут по всему городу, но, торчать взаперти — это уж слишком. Что плохого, если она поднимется во двор? Ведь те люди, которые их ищут, не смогут поставить своих ищеек на каждом углу. Птица вздохнула, критически оглядывая свою причёску. Взрослые всегда всё усложняют и находят дополнительные трудности там, где их нет.

Она достала заколку и скрепила ею часть волос, распустив остальные по плечам. Вроде бы ничего. Птица кончиками пальцев проверила их пушистость и осталась довольна результатом.

Затем Лина сложила все вещи обратно в рюкзак и задумалась. Когда, интересно, ушёл Лазарев? Если давно, может быть, он уже скоро вернётся. А если недавно? А если он ещё полдня будет зависать в городе? Что же ей парится здесь всё это время?

При этой мысли желудок Птицы напомнил о том, что неплохо бы поесть. Конечно, Лазарева можно будет раскрутить насчёт обеда, но в рюкзаке у неё имелись и портящиеся продукты, которые нужно было употребить, пока они ещё годились в пищу.

Птица достала бутерброд с котлетой, который она захватила в интернате, подозрительно принюхалась и подумала, что если бы в этой котлете было мясо, она бы уже точно протухла. А так — ничего, жевать можно.

Запив этот нехитрый завтрак водой из-под крана, Лина решительно пошагала к выходу. Замок изнутри открывался легко, чего нельзя было сказать о решётчатой двери наверху. Но Птицу это препятствие не устрашило. Она, просто-напросто, протиснулась между прутьями решётки и оказалась в довольно обширном дворе, густо усаженном деревьями и кустами, между которыми стояли вкопанные в землю скамеечки. Нежная зелень травы и птичий щебет венчали эту идиллическую картину.

— В подвале была? — послышался голос за спиной Птицы.

Она обернулась. Перед ней стоял очень упитанный пацан лет десяти в новеньких джинсах, каждая из штанин которых могла вместить его целиком, и такой же широченной рубашке «Дизель», серо-зелёного цвета. В глазах мальчишки читались интерес и простодушие потенциальной жертвы.

— Да, — Лина широко распахнула глаза и послала улыбку «Смерть врагу». — Папа послал меня проверить номера товаров из Голландии, а я забыла ключ от первой двери. Вот теперь через решётку лазить приходится. Хорошо хоть платье старое надела. Как чувствовала, что запачкаюсь.

Пацан восхищённо и завистливо втянул в себя воздух. Его явно убивало превосходство Птицы, занимающейся такими серьёзными делами.

— Так это твой папа здесь подвал купил? — попытался он поддержать деловой разговор.

— Ага, — поддакнула Птица. — Он сказал, что здесь место удобное. Как раз между нашими магазином и супермаркетом. И туда, и сюда близко.

— Вау, — парень был сражён. — А какой у вас супермаркет?

Лина напряглась, вспоминая их ночной маршрут с Максом.

— «Южный», — она махнула рукой. — Вон в той стороне.

— Я знаю, — пацан кивнул головой. — А магазин?

С этим обстояло сложнее. Птице приходилось импровизировать:

— Папа недавно его открыл. «Техномир», слышал?

— Не-а.

— Мы сейчас только начинаем рекламную компанию. Тебя как зовут? — поинтересовалась Лина, меняя тему разговора.

— Юра. А тебя как?

— Анжела.

— Хочешь? — угодливо спросил Юра, вынимая из бездонного кармана начатую бутылку ванильной кока-колы.

— Давай, — лениво согласилась Птица.

Она царственно приняла предложенное угощение и отпила глоток, критически разглядывая стоявшего перед ней аборигена.

— Ты здесь живёшь? — спросила Лина, обводя окрестности рукой с зажатой в ней бутылкой.

— Ага. Вон в том подъезде, на третьем этаже.

— Неплохо, — Птица кивнула, всем своим видом выражая жалость к человеку, вынужденному жить в таких условиях.

— Слушай, Юра, мне папе перезвонить нужно, а я мобильный дома оставила. Ты мне можешь помочь?

— А как же! — оживился пацан. — Пойдём к нам, позвонишь. У меня дома сейчас никого нет, все на работе.

— А у тебя мобилки с собой нету?

— Нет, — Юра прямо из кожи вон лез, чтобы произвести впечатление. — Я её в квартире оставил. У меня «моторола-вэ-триста».

— Да? — удивилась Птица, понятия не имея, что такое «моторола-вэ-триста». — Такая старая?

— Почему старая? Это новая модель.

Лина пренебрежительно фыркнула и отдала Юре бутылку, в которой уже ничего не осталось.

— Она ещё в прошлом году устарела. Сейчас более крутые пошли с наворотами.

— Я знаю, — важно заявил Юра. — У моего папы «самсунг семьсот тридцатый». Классный аппарат.

— Он тоже старый, — безбожно врала Птица, лихорадочно вспоминая виденную по телевизору рекламу. — Уже есть восемьсот тридцатые. Мы, как раз, завезли такие.

Пацан поплыл. Лина видела по его глазам, как он расползается подобно тесту, из которого можно лепить всё, что угодно. Мальчишки — все дураки. Нащупай нужную струнку — и делай с ними, что хочешь.

Птица снисходительно посмотрела на непуганого никем Юрика:

— А ты прикольный. Хочешь, я тебе такую мобилку сделаю?

Тот, от щедрости подобного предложения, растерялся настолько, что остатки его самоуверенности слетели, как листва после первых заморозков. Он начал заикаться в поисках слов, которые, вдруг, напрочь повыскакивали у него из головы.

— Так… Она же дорогая…, наверное.

— Конечно, — спокойно согласилась Птица. — Папа по тридцать тысяч их продаёт.

От услышанной суммы щекастое лицо Юры приняло такое горестное выражение, словно его поманили яркой игрушкой, а затем грубо и бесцеремонно забрали её. Он попытался, было, придать себе беззаботный вид, но получалось у него это из рук вон плохо, поскольку в актёрском мастерстве явно проигрывал Птице.

Сама Лина продолжала говорить, как ни в чём не бывало, в глубине души радуясь подобным метаморфозам своего нового приятеля:

— Но, это магазинная цена. А нашим друзьям мы продаём гораздо дешевле.

— Да? За сколько?

Птица пожала плечами.

— Кому как. Некоторым папа даже за две тысячи отдаёт. У тебя есть две тысячи?

Юра неуверенно покачал головой, но его глаза полыхнули лихорадочным блеском, и Птица поняла, что наживка проглочена вместе с леской.

— У меня триста рублей есть. А ещё у меня копилка, там больше тысячи… Только папа говорил, чтобы я добавил их, когда мне горный велосипед будут покупать.

— Подумаешь! Когда твой папа увидит эту мобилку, он тебе предложит поменяться на свою и ещё велосипед купит впридачу. Только я бы не меняла, таких мобил в городе ещё ни у кого нет.

Юра едва не застонал от вожделения:

— А какие у неё примочки?

— Все, какие только есть.

— А видеокамера?

— Конечно.

— И все эти мобильники у вас здесь?

— Вот, прямо перед тобой на складе.

— Пошли, — выпалил Юра, не в силах больше сдерживаться. — Идём ко мне. Пока ты позвонишь папе, я достану деньги.

— Давай, — согласилась Птица.

Дом, в подъезд которого они вошли, был старой добротной постройки, причём, не запущенный и не доведенный до состояния свинарника, как большинство остальных, а ухоженный и чистый, показывающий тем самым уровень благосостояния его жильцов.

— Нам сюда, — сказал Юра, поднимаясь по лестнице.

— Сейчас, — задержала его Птица, с любопытством осматриваясь вокруг.

Окна на лестничных пролётах были большими, начинаясь чуть ли не от пола, и занимали почти весь участок стены. Лина окинула взглядом двор, то место, на котором они только что разговаривали с Юрой, вход в подвал, машину, въехавшую во двор и остановившуюся прямо напротив решётчатой двери.

А в следующий момент ей стало нехорошо, потому что из машины вышли красномордый Игорь, похитивший её на шоссейной дороге, и с ним ещё три человека, по виду такие же, как и остальные подручные Антона Павловича. Причём, вся эта четвёрка, внимательно осмотрев двор, деловито направилась ко входу в подвал.

Лина отпрянула от окна, чувствуя, как сердце забилось так, что в груди стало больно. Что было бы, если бы они с Юрой простояли во дворе на несколько минут дольше, или она послушалась бы Лазарева и не выходила из подвала? Птица сжала кулаки, чтобы унять дрожь в пальцах.

— Пошли! Чего ты стоишь? — привёл её в себя окрик Юры.

— Так… Смотрю, — охрипшим голосом произнесла Птица.

— Красиво? — гордо спросил мальчик.

Лина кивнула, молча продолжив подъём. В голове её вихрем вертелись мысли, главная из которых была — как поступить? Как воспользоваться тем преимуществом, которое она получила, опять ускользнув от своих преследователей? Что безопаснее, затаиться здесь или, наоборот, убежать, умчаться как можно быстрее и как можно дальше?

Юра открыл дверь и впустил её в квартиру, мебель и обстановка в которой наглядно свидетельствовали о том, что его родители — люди очень небедные.

— Проходи в комнату. Я сейчас, — взволнованной скороговоркой протараторил он, исчезая в одной из дальних комнат.

Первым делом Птица подошла к окну и осторожно выглянула во двор, не отдёргивая занавески. Из подвала, решётка которого теперь была распахнута настежь, появился краснорожий Игорь с её рюкзаком в руке. Он распахнул дверку машины, сердито бросил рюкзак внутрь, вынул из чехла на поясе мобильный телефон, набрал номер и стал разговаривать, время от времени встряхивая головой, словно бык, которого донимают слепни. Красный цвет шеи при этом у него наливался всё гуще и гуще.

— А она с полифонией? — донеслось из коридора вместе с шагами Юры.

— Кто? — спросила Лина, чья голова теперь была занята лишь происходившим во дворе.

— Ну, мобилка же.

— Такое спрашиваешь. Конечно, — ответила Птица, решив не спрашивать, что такое «полифония».

— Класс! Смотри, — Юра показал ей пузатого, ярко разукрашенного гнома с длинным, крючковатым носом. — Пошли на кухню, сейчас мы его кокнем.

— Зачем на кухню? Давай здесь, — предложила Лина, не отходя от окна.

— Намусорим.

— Газету подстели.

— Ладно, давай.

Юра принёс газету, разложил её на полу, а затем новеньким молотком на длинной ручке ударил многострадального гнома по черепу. Гном издал глухой звук, а молоток отскочил, не причинив ему никакого вреда.

— Ах ты! — удивлённо сказал Юра.

Птица снова отвернулась к окну. Игорь уже спрятал телефон. Теперь к нему присоединился один из тех, что были в подвале, и они оживлённо разговаривали, размахивая руками.

За её спиной послышался треск.

— Есть, — удовлетворённо сказал Юра, собирая среди глиняных осколков сложенные квадратиками купюры.

«Что они будут делать? — подумала Лина. — Скорее всего останутся дожидаться нас. Мой рюкзак они нашли, теперь знают, что мы здесь были и должны сюда вернуться». Вопрос был в том, решат толстомордые дожидаться внутри или снаружи. Хуже всего, если часть их останется в подвале, а остальные — займут выходы со двора.

— Тысяча двести двадцать, — упавшим голосом сообщил Юра. — И у меня триста сорок. Всего тысяча пятьсот шестьдесят. Не хватает.

— Жаль, — повернулась к нему Птица. — А больше ничего нет?

Юра сокрушённо покачал головой.

Что ж, придётся брать вещами. Не может быть, чтобы в такой хате и не нашлось бы ничего полезного, что можно продать или оставить себе.

— Давай я позвоню папе, — сказала Лина, — а ты поищи что-нибудь. Может быть, найдёшь.

— А что? — жалобно вопросил пацан.

— Ну, я не знаю, что у тебя есть. Сам посмотри. Где у вас телефон?

И, пока Юра потерянно бродил по квартире, Птица, потыкав, для проформы, пальцами в кнопки, оживлённо защебетала в трубку:

— Папа…, папочка, я на месте, у склада. Мобилку я оставила дома, меня пустил позвонить мальчик… Юра… Да, всё в порядке. Номера с тысяча двести двадцатого по тысяча шестьсот тридцать четвёртый… Хорошо… Да…

Шорохи, производимые Юрой в соседней комнате, стихли. Птица чувствовала, как он напряжённо прислушивается к её разговору.

— Пап, слушай, мне нужна одна мобилка из новой партии. Те, которые пришли из Швеции. Можно? Как для меня… Ну, я тут, типа, пообещала… Понимаешь? А за сколько? А дешевле можно…? Хорошо… Да, скоро буду дома… Всё, пока.

Она положила, молчавшую всё это время, трубку и направилась в комнату. Юра бросился к ней.

— Ну что? — выдохнул он. Глаза мальчишки казалось сейчас вылезут на лоб от охватившего его возбуждения.

— Ничего не нашёл? — удивлённо спросила Лина, направляясь к окну.

— А что нужно? — чуть ли не плачуще спросил Юра.

— Ну, мало ли что… — начала Птица и осеклась.

Во дворе никого не было! Похоже Игорь и остальные мордовороты спустились в подвал, чтобы ждать их там. Если только никто не остался в машине. Но, даже и так она успеет выскочить со двора до того, как те сообразят, что к чему. Чёрт, нельзя терять ни минуты.

— Папа сказал, можно взять один за тысячу шестьсот, — быстро сказала Птица, повернувшись к Юре.

— А…, - от неожиданности тот потерял дар речи, — …а у меня тысяча пятьсот шестьдесят.

— Я доложу свои. Завтра приду — ты мне отдашь остальные сорок. Понял?

Юра не верил своему счастью. А Птица, между тем, напористо продолжала, куя горячее железо:

— Попросишь у папы с мамой, они дадут. Если что, вернёшь мне завтра мобилку, только не поцарапай, а я тебе — твои деньги.

— Дадут, — радостно заголосил Юра. — Сорок рублей мне каждый день на жвачки дают.

— Тогда давай, — приказала Лина.

Хлопец с готовностью выложил уже выровненные и рассортированные бумажки. Птица зажала пачку в кулаке и показала ему на диван:

— Сиди здесь. Там папины компаньоны приехали, а они не разрешают, чтобы чужие к складу подходили. Поэтому, я сейчас спущусь, возьму мобилку и принесу её сюда.

— Анжела, можно я в подъезде тебя подожду? — заканючил Юра, которого нетерпение буквально разрывало на части.

— Нет, — отрезала Птица. — Дядя Игорь тебя вдруг увидит, начнёт расспрашивать — кто ты такой, да что тут делаешь. Я же мобилку вроде как для себя беру, а он может догадаться. Понимаешь?

— Ага, — нехотя сказал Юра, хотя, замороченный Птицей, не понимал вообще ничего, кроме того, что ему обещана новая мобила с супернаворотами.

— Вот и жди здесь, — приказала Лина. — Я скоро.

Изнывающий Юрик всё же протащился за ней хвостом до самой двери, умоляя вернуться побыстрее. И ещё долго стоял в дверях, выстанывая свои просьбы, пока Птица спускалась вниз. И, лишь когда она дошла до площадки второго этажа, наверху хлопнула закрывающаяся дверь.

Из подъезда Лина вышла не сразу. Сперва, привстав на цыпочки, осторожно выглянула в запылённое окошко на входной двери. Затем, ещё осторожнее, высунула голову наружу. В машине никого не было.

«Спасибочки», — беззвучно сказала Лина, благодаря судьбу за удачу, и медленно вышла на залитый солнцем двор.

Вот теперь и бежать бы. Бежать без оглядки, радуясь, что всё обошлось, что случай или неизвестная безбожной душе Лины святая покровительница, уберегли её от страшной опасности. Но, вместо этого, она смерила взглядом расстояние от дверей подвала до машины и от машины до выхода со двора, а затем, закусив губу, подошла к ней и распахнула дверцу.

Её сейчас волновали не вещи; в конце концов она только что заработала больше, чем всё содержимое её рюкзака. Но, оставлять мамину фотографию этим гадам…

Теперь уже Птица действовала так быстро, как только могла. Машина была незаперта, значит эти бандюки могут появиться в любую секунду. Она запрыгнула на переднее сиденье, схватила лямку своего рюкзака и потянула его к себе. Под ним оказалась плоская чёрная сумка с длинным ремнём, которую Лина без тени сомнения потащила вслед за рюкзаком.

Она выскочила из машины и, повесив одну добычу на левое плечо, а другую — на правое, припустила бегом прочь со двора.

Последнее, что увидела Птица, оглянувшись на бегу, было лицо Юры, который наблюдал за этими странными действиями из окна своей квартиры. Его широко раскрытый рот воплощал собой полное непонимание происходящих внизу событий.