Глава 24

Я спускаюсь в огромное фойе Уитли, и едва успеваю ступить на холодный мраморный пол, как моментально мое тело оказывается парализовано холодом, который буквально пронизывает меня до костей. Постараюсь описать мои ощущения так, чтобы они точно были понятны всем и каждому: в Орегоне я жила в похоронном бюро – Уитли же гораздо, гораздо хуже.

Финн берет меня за руку, замечая дрожь в моих ногах.

– Ты в порядке? – шепчет он, глядя на меня своими пронзительными голубыми глазами.

Я киваю.

Естественно, мне проще солгать ему. Я не в порядке. Да и с чего мне должно быть хорошо здесь?

Я стою около большого окна фойе и вглядываюсь в поросль мха за стеклом. Меня до дрожи пугают эти английские болота, эти огромные поля, все эти пейзажи, которые нагоняют тоску. Это заставляет меня печалиться, размышлять о Шарлотте Бронте и ее Джейн Эйр.

Не знаю, почему я ассоциирую себя именно с Джейн. Она славилась неброской внешностью, о себе бы я этого сказать не могла. Мои волосы цвета огня, а глаза словно ярчайшие изумруды. Я не чувствую ни капли тщеславия, признавая это, потому что, несмотря ни на что, наша внешность – это то, на что мы никак не можем повлиять. Меня можно назвать хорошенькой, но я этого не заслужила. Я просто родилась такой, унаследовав красоту своей матери. Внутренние качества – вот что, на мой взгляд, по-настоящему важно и достойно уважения. Джейн Эйр невероятно сильна духом, и мне хотелось бы верить, что и я тоже. И эта самая сила заслуживает гораздо большего уважения, чем миленькое личико.

Честно говоря, я почти мечтаю о том, чтобы не быть красивой. Внешность заставляет меня чувствовать себя неловко. Люди часто пялятся, и у меня постоянно возникает ощущение, что они делают это, потому что у меня на лице написано, что я сумасшедшая.

Сумасшедшая.

Прямо как мой брат.

Это похоже на шепчущее эхо, проносящееся по залам и комнатам Уитли, по всем окружающим территориям. Все постоянно так испытующе смотрят на нас: на моего брата и меня. Как будто хотят узнать, кто из нас сломается первым.

– Я пойду прогуляюсь немного, – говорю я Финну.

Он высоко задирает нос.

– Одна? Ты же можешь заблудиться.

– Нет, все будет хорошо. Я просто хочу поскорее освоиться здесь.

– Я пойду с тобой.

– Нет, лучше иди поешь. Мне просто нужно подышать свежим воздухом пару минут, Финн.

На этот раз он кивает, потому что прекрасно понимает меня.

Я выскальзываю на улицу, подальше от жуткой атмосферы этого дома.

Прохладный ветер треплет мои волосы по мере того, как я ухожу все дальше и дальше в поля. Мне кажется, здесь никогда не бывает по-настоящему тепло. Но дождь увлажняет травы и листву, от чего все вокруг выглядит очень пышным. Зеленым, цветущим, пестрым. Это то, что Финн называет «viridem». Зеленый всегда означал жизнь.

Постепенно брусчатка, которой вымощены все тропинки в поместье, сменяется мелкой галькой. Это значит, я далеко ушла от дома. Через минуту я оказываюсь на развилке. Одна дорожка ведет к лесному массиву, а другая – к красивому каменному строению у самой линии горизонта, скрытому туманом и зарослями плакучих ив.

Оно крошечное и загадочное, прекрасное и старинное. И, конечно же, мне нестерпимо хочется рассмотреть его поближе. Без какой-либо задней мысли я направляюсь вперед по тропинке.

Чем ближе я подхожу к таинственному домику, тем сильнее закипает во мне любопытство.

Почти поравнявшись с ним, я чувствую запах мха, отголоски плесени и сырости, которые обычно наполняют комнату, что долгое время пустовала. Вместе со смрадными запахами гниения меня окутывает какое-то гнетущее чувство. Когда я открываю дверь, мне кажется, будто тяжелая ноша наваливается на мои плечи. Мой взгляд падает на надпись «САВАЖ», выгравированную на деревянной доске. Неуверенным шагом я ступаю в комнату, которая, как мне кажется, не видела живых людей уже много лет.

Но определенно она видела смерть.

Я в мавзолее.

Проведя все свое детство и юность в похоронном бюро, я научилась неплохо разбираться во всем, что касается смерти. Я знаю, как она выглядит, как она пахнет и даже какова она на вкус, потому что все это витает в воздухе.

И здесь она снова сгущается вокруг меня.

Пол вымощен камнем, но, так как сюда не проникает ни единого луча света, мягкий зеленый мох растет повсюду: я чувствую его зыбкую поверхность под своими ногами. Стены тоже сделаны из массивных каменных панелей, и в них обозначились множество ниш, в которых хранятся останки членов семьи Саваж. Должно быть, здесь собраны десятки поколений, и это не оставляет никаких сомнений в том, что наша семья жила в Уитли издревле.

Ближе всего ко мне расположен Ричард Саваж I, мой дед, а следом Ричард Саваж II, мой дядя. Когда он умер? А рядом с ним покоится Оливия.

Оливия.

Я пробегаю пальцами по ее имени, вычерчивая каждую букву, впитывая в себя холод и твердость надгробной плиты.

Что мне о ней известно, кроме того, что она, должно быть, была матерью Дэра?

Почему она занимает такое важное место в моих воспоминаниях?

Может быть, Дэр унаследовал ее глаза или цвет волос? Может, она была для него единственным лучом света в его мрачном мире? Или, может, с ее кончиной исчезло все его желание жить?

Я не знаю.

Касаясь пальцами стены, я прохожу через всю комнату, взирая на своих предков, покоящихся в тишине этой усыпальницы.

Тишина здесь такая абсолютная, что у меня почти звенит в ушах.

Из-за приоткрытой двери на темный пол падает тонкая полоса света, и в тот самый момент, когда я сильнее всего концентрируюсь на этом ярком пятне посреди всеобщей тьмы, я впервые слышу шепот:

– Калла.

Я судорожно оборачиваюсь назад, но не нахожу там ровным счетом ничего.

Мурашки сбегают ледяным потоком вниз по моей спине и покрывают мои руки. Я беспокойно озираюсь по сторонам. Единственные присутствующие здесь люди давно мертвы.

Но… я могу поклясться, что расслышала этот шепот с кристальной ясностью.

Я слышу голоса.

Это пугает меня не на шутку, но не так сильно, как тот факт, что мне кажется, будто я уже где-то слышала этот шепот.

– Эй, – произношу я, отчаянно желая, чтобы кто-то оказался рядом, желая увидеть живого человека, который мог меня окликнуть.

Но никто не отвечает на мой зов.

Конечно же, никого нет.

Я одна.

Я прикладываю ладонь к стене и пытаюсь сделать глубокий вдох. Не может быть, чтобы я оказалась сумасшедшей. Это один из самых главных моих страхов, кроме страха потерять моего брата, конечно же.

Краем глаза я замечаю какое-то движение и тут же пытаюсь сфокусироваться на нем.

Бутоны гвоздик и траурные цветки лилий, белые и красные. Сквозняк разметал их по полу. Похоронные цветы.

С трудом сдерживаясь, чтобы не подпрыгнуть от ужаса на месте, я смотрю на них, а затем наклоняюсь. Я пропускаю один лепесток сквозь пальцы, ощущая его бархатисто-нежную текстуру. Всего какой-то крошечный момент назад его здесь не было. Ни одного цветка здесь не было, но теперь я отчетливо вижу их, они разбросаны повсюду.

Они образуют дорожку к одному из захоронений в стене.

Адэр Филипп Дюбрэй.

Мое сердце отбивает один тяжелый удар за другим, когда я обращаю внимание на эту табличку, когда я пробегаю кончиками пальцев по совсем недавно выгравированным буквам. Его второе имя совпадает с именем моего отца.

Но этой плиты не было здесь раньше.

Что за чертовщина?

Я судорожно глотаю воздух, бросая взгляд на вазу со свежим букетом, стоящую прямо под табличкой с его именем.

Здесь даже нет порослей мха, по чему я могу судить, что захоронение было создано совсем недавно. Но это невозможно, чтобы здесь был захоронен Дэр, потому что я видела его не далее чем прошлым вечером. С ним все хорошо, с ним все хорошо, с ним все хорошо.

Прикасаясь ладонью к его имени, пытаясь разубедить себя в реальности того, что находится у меня прямо перед глазами, я внезапно начинаю видеть картины у себя в голове: передо мной предстают образы, запахи.

Море, утес, машина.

Кровь, скрежет металла, вода.

Дэр.

Он весь в крови.

Все вокруг поглотил огонь.

Пламя охватило каменные стены.

Словно оно отчаянно жаждет вырваться наружу.

Едкий дым душит меня, и я сгибаюсь от приступа кашля.

Мои губы жадно глотают воздух.

Я моргаю, и видение рассеивается.

Моя рука лежит на гладкой пустой стене, на ней больше нет имени Дэра.

Цветы тоже исчезли.

Я снова одна.

На полу не видно разметавшихся лепестков и бутонов.

Я не могу дышать.

Я сумасшедшая.

Это единственное разумное объяснение.

Я бросаюсь к двери и в следующую секунду остаюсь под знойными лучами солнца. Только бы оказаться подальше от этого мавзолея, подальше от смерти. Я стремительно кидаюсь обратно к замку Уитли, но спотыкаюсь о камни.

– Калла, – кто-то зовет меня по имени, и я боюсь оборачиваться, боюсь, что снова никого не увижу там, боюсь, что этот оклик опять окажется плодом моего воображения.

Неужели именно это испытывает Финн изо дня в день? Неужели я тоже ступила на эту скользкую дорожку? Это словно кроличья нора, и я тот самый кролик: я безумна.

Но затем я вижу Дэра, он такой же высокий, такой же сильный, как и всегда, и я бросаюсь в его объятия, не думая о том, что должна держаться от него подальше.

Он обвивает меня руками, и я утопаю в его запахе, таком приятном и таком знакомом. Мои веки блаженно опускаются.

– Ты в порядке! – говорю я ему, говорю я самой себе. – С тобой все хорошо.

– Да, я в порядке, – отвечает он в замешательстве, а его руки тем временем успокаивающе поглаживают меня по спине, прижимая мое тело так близко к себе. – Тебе показалось, что со мной случилось что-то плохое?

Я снова воскрешаю в своей голове то видение, в котором его имя было высеченно на могильной плите. Я вздрагиваю, изо всех сил пытаясь оттолкнуть эту страшную картину прочь, прочь из моего подсознания.

– Нет. Я… нет.

Он обнимает меня еще несколько минут, а затем отстраняется, заправляя выбившуюся прядь волос за мое ухо.

– С тобой все нормально? Тебя не было несколько часов.

Несколько часов? Как такое возможно? Небо над нами начинает вращаться тысячей вихрей, и я снова прижимаюсь к нему, чтобы устоять на ногах.

Я слышу биение его сердца, оно колотится очень быстро, потому что Дэр напуган.

Он боится за меня, потому что ему знакомы эти симптомы: он уже видел их, когда общался с моим братом.

– Все хорошо, Калла, – бормочет он, но я отчетливо слышу беспокойство в его голосе, – все хорошо.

Но по его интонации я могу сказать, что на самом деле это не так.

Ментальные заболевания передаются генетическим путем.

Я кролик.

И я безумна.

– Твоего отца звали Филипп? – спрашиваю я неуверенно, и он смотрит на меня сверху вниз.

– Да.

– И моего так же.

– Я знаю, – говорит он, – но вещи не всегда являются тем, чем кажутся, Калла. Ты ведь помнишь об этом?

Это звучит так глупо. Моего отца зовут Филипп, и его отца тоже звали Филипп. Это стоит просто принять как факт. Дэр приобнимает меня одной рукой за плечи, пока мы возвращаемся к дому, и я чувствую, как время от времени он бросает на меня тревожные взгляды.

– Прекрати, – наконец говорю ему я, когда мы проходим через сад, – со мной все нормально.

– Я понял, – соглашается он, – конечно же, с тобой все нормально.

Но он знает меня достаточно хорошо, чтобы в глубине души понимать, что это не так.

Сабина сидит, опустившись на колени перед дверью библиотеки, и копается, в богатой почве английских земель. Она оборачивается на нас через плечо. Когда ее взгляд падает на мое лицо, ее глаза превращаются в узкие щелочки, и она поднимается на ноги.

– С вами все в порядке, мисс Прайс? – спрашивает она своим низким голосом.

Мне хочется солгать ей, сказать, что я в полном порядке, но я уверена, что она без труда заметит разницу. Если честно, когда она вот так пристально смотрит на меня своими внимательными темными глазами, мне кажется, что она видит меня насквозь.

Поэтому я не утруждаю себя враньем.

Я просто встряхиваю головой.

Она понимающе кивает.

– Пойдем со мной.

Мы следуем за Сабиной в заднюю часть дома, туда, где находится ее комната. Она маленькая и мрачная, окна занавешены цветастыми шторами, повсюду какие-то загадочные символы и пестрые украшения, зеркала, ловцы снов и звезды.

Я потрясена увиденным и замираю на пороге, разглядывая все это буйство мистицизма и мрачных красок.

Она замечает мое выражение лица и пожимает плечами.

– Я румынка, – объясняет она мне, но, заметив мое замешательство, со вздохом продолжает: – я из Румынии. Цыганка. И я ни капли этого не стыжусь.

Ее голова высоко поднята, а ее подбородок уверенно выдвинут вперед, поэтому я могу точно сказать, что она ничего не стыдится. Она гордится.

– Вы и не должны, – уверяю я ее слабым голосом, – это ваше наследие, и это потрясающе.

Она выглядит удовлетворенной моим ответом: тем, что я не смотрю на нее свысока из-за ее происхождения.

В ее глазах множество нерассказанных историй и неразгаданных тайн, в них я вижу, что она знает гораздо больше, чем я. Возможно, она знает даже больше обо мне, чем я сама.

Я понимаю, это звучит безумно.

Но совершенно очевидно, что я сама безумна.

Сабина отводит меня к бархатному креслу и мягко подталкивает меня к нему. Она бросает взгляд на Дэра.

– Оставь нас, – спокойно просит она его, – пусть она побудет со мной. С ней все будет хорошо.

Он немного колеблется, глядя на меня, но я киваю ему.

Со мной все будет хорошо.

Я в это верю.

Он выскальзывает за дверь, и мне совсем не хочется, чтобы он уходил, но так нужно. Потому что Дэр – важное действующее лицо во всем, что творится вокруг, – я это чувствую. И я не могу ему доверять. Мне говорит об этом мое сердце.

Сабина суетливо возится вокруг, и пока она занята этим, у меня есть немного времени, чтобы оглядеться по сторонам. На столике рядом со мной разложены карты Таро, образуя какую-то странную фигуру, словно своим появлением я прервала сеанс гадания.

Я тяжело сглатываю подступивший к горлу комок, потому что нечто висит в воздухе.

Нечто таинственное.

Спустя пару минут Сабина протягивает мне чашку:

– Выпей. Это лимонный бальзам с ромашкой. Он помогает пищеварению, а также успокаивает нервы.

Я не утруждаю себя лишними расспросами. Наверное, это было слишком ясно написано на моем лице.

Я делаю глоток отвара и буквально через секунду ловлю на себе ее взгляд.

– Лучше?

Я киваю.

– Спасибо.

Она улыбается, выставляя напоказ свои жуткие зубы. Я отвожу взгляд, а она что-то ищет в своем шкафу. Наконец она достает оттуда то, что искала, и протягивает мне коробку:

– Принимай каждую ночь. Это поможет тебе уснуть. – Я вопросительно смотрю на нее, и она добавляет: – В ночи ты свободна, дитя.

Я понятия не имею, что она подразумевает под этим, но принимаю эту неподписанную коробку в дар, и она качает головой.

Я снова бросаю взгляд на ее стол.

– Вы можете предсказывать судьбы, Сабина? – Я чувствую себя довольно странно, так серьезно рассуждая об этом. Но на лице старушки не дрожит ни один нерв, когда я это произношу.

– Я читаю карты, – кивает она, – как-нибудь я прочитаю и твои.

Даже не знаю, хочу ли я знать, что они расскажут ей обо мне.

– Вы читали карты Дэра? – спонтанно спрашиваю я, даже не знаю зачем.

Сабина смотрит на меня своими всезнающими черными глазами.

– Этот мальчик не нуждается в предсказаниях. Он сам творец своей судьбы.

Я не имею ни малейшего представления о том, что она имеет в виду, но я киваю так, будто прекрасно все поняла.

– Теперь с тобой все будет в порядке, – говорит она мне.

Ее лицо всегда выражает какую-то неземную мудрость, и это внушает мне доверие. В ее ауре есть что-то очень успокаивающее, нечто, что создает особую атмосферу. Раньше я почему-то не замечала этого.

– Моя мама никогда не говорила мне о вас, – бормочу я, – мне это кажется странным, потому что я думаю, что она наверняка любила вас.

Сабина смотрит куда-то вдаль.

– У твоей мамы не осталось приятных воспоминаний, связанных с этим местом, – тихо произносит она, – но я хорошо знала ее.

– Понятно, – неуверенно говорю я. – Сабина, и все же почему моя мама уехала отсюда? И почему моего папу зовут так же, как отца Дэра?

Сабина выглядит такой всезнающей, когда она опускается обратно в свое кресло.

– Твой отец, если говорить о том человеке, которого ты имеешь в виду, фактически не является твоим отцом, – просто отвечает она, и я пораженно глотаю воздух, а по рукам пробегает мелкая дрожь, которую я чувствую, даже крепко вцепившись в подлокотники своего кресла.

– Что вы имеете в виду?

– Филипп вырастил тебя как собственную дочь. Но на самом деле ты являешься дочерью другого человека – Ричарда Саважа.

Мое дыхание.

– Моего дяди?

Я не могу.

Сабина кивает, и в ее движениях нет ни малейшего колебания, словно это всего лишь одна из неотъемлемых сторон жизни, словно в этом нет ничего противоестественного.

– Да. Так было необходимо. Твоя мама поступила так, как требовалось.

– Требовалось для чего?

Я все еще слишком потрясена, меня начинает тошнить, и Сабина протягивает мне миску, в которой оказывается все содержимое моего желудка.

– Твои мама и дядя были вместе: так ты была зачата, – рассказывает она, – а потом твоя мама полетела во Францию со своим любовником, и там она зачала еще одного ребенка. Позже она родила двойню… Тебя и Финна. Но вы рождены от разных отцов.

– Филипп, – не отстаю я, – Филипп отец Финна? И в то же время он также и отец Дэра?

Сабина кивает, довольная тем, что я уловила ее мысль:

– Да. Они сводные братья.

– И Финн мой близнец только наполовину?

Она вновь кивает:

– Так бывает очень редко, так что ты смело можешь считать себя особенной.

Я боюсь спрашивать что-то еще, но я все равно делаю это:

– Но почему?

Сабина наливает еще чаю в мою кружку и протягивает мне, и я не могу не выпить его, потому что он успокаивает меня, успокаивает меня, успокаивает меня, а в данный момент я на грани истерики и могу надеяться только на его чудесную помощь.

– Потому что ты наследница Иуды, а также Авеля. Кровь, которая течет в твоих жилах, настолько древняя и могущественная, насколько это только возможно. Твой брат же одновременно наследник Каина и Авеля. Если он будет принесен в жертву, круг наконец замкнется.

– Какой еще круг? – спрашиваю я, и мои губы немеют, немеют полностью.

– Каин убил своего брата, – отвечает она, – после того, как Авель принес жертву Господу, Каин так ему завидовал, что не смог придумать ничего лучше, кроме как убить его. Тогда Бог потребовал другую жертву от этой семьи, настоящую жертву: того, кто будет рожден среди ярости и страдания, чтобы расплатиться за прегрешения отцов.

– Я не понимаю, – шепчу я, – я ничего не понимаю.

– Естественно, ты не понимаешь, – покачивает головой она, – хотя Дэр все прекрасно понимает, потому что он происходит от Саломеи. Она заточила проклятие Иуды в кольцо. То самое кольцо, которое ты вернула Дэру. Вы все прокляты, и только ты можешь положить этому конец, сделав правильный выбор, не предав наших предков. В Румынии говорят, что проклятия реальны, Калла. И, конечно же, теперь я тоже в это верю.

– Я…

Я не могу даже пошевелить губами.

– Все сходится один к одному, Калла, – добавляет Сабина, – так было испокон веков. Сделай правильный выбор, и тогда все это закончится.

Возможно, она добавляет снотворное в свои чаи, потому что я обнаруживаю себя послушно кивающей ей в ответ. Я замечаю, что сама начинаю верить каждому ее слову.

Но когда я возвращаюсь к себе в комнату, мне в голову приходит мысль, что, наверное, то, что только что произошло в комнате Сабины, было плодом моего воображения. Саломея? Каин и Авель? Иуда? Древние библейские проклятия и могила Дэра?

Это все слишком невероятно. И верования румынов не имеют ничего общего с реальностью.

Я в полном замешательстве, как любой здравомыслящий человек. Все эти дни мне не удавалось хорошенько выспаться.

Очевидно.

Это кажется мне логичным объяснением.

Я поднимаю руку, чтобы заправить прядь непослушных волос за ухо, и в этот момент замираю на месте.

Мои пальцы пахнут гвоздиками и лилиями, цветами, которые я видела на могиле Дэра.

Это все произошло на самом деле.

Глава 23 | Люмен | Глава 25