Глава семнадцатая

действие которой происходит большей частью в воздухе

— О подобном давно не думаю, — я, признаться, немного опешил. — Годы мои не те. Опять же — взлет я предпочитаю в кресле переносить, потому как перегрузки и все такое прочее.

Я не понял — она что, тоже прослушивает, о чем мы с Викой говорим? Ну ладно Азов, даже Валяева с Зиминым я готов в этот список включить, с ними тоже все ясно. Но она-то здесь с какого бока?

— Выдохни, — засмеялась Марина и толкнула меня локтем в бок. — Это фраза из фильма. Этого, как его… Забыла. Там герой с героиней отправляются в полет, и она как раз ему такую фразу и говорит. Я думала, ты поймешь.

— Не оправдал надежд, — проворчал я. — Ты поосторожней с такими цитатами. А если бы я всерьез эти слова воспринял и потащил бы тебя в туалет? Женщина ты красивая, все при всем, а у меня с рефлексами все в порядке.

Мы подошли к машине, и я открыл ей дверь.

— Сам себе противоречишь, — Марина погрозила мне пальчиком. — То годы твои не те, то у тебя с рефлексами все в порядке. Определись уже.

— Не вижу противоречий, — пожал плечами я. — Ты спросила — думаю ли я о таком. Я сказал — нет, не думаю. Но "не думаю" еще не означает "не делаю".

И хлопнул ее по заднице. Ну, а что? Каков вопрос, таков ответ.

— Нахал! — совершенно искренне возмутилась Вежлева и погрозила мне пальцем. — И вот еще что — давай-ка садись на переднее кресло. Все эти "в тесноте да не в обиде" хороши только в детских сказках.

На улице вьюжило — февраль в Москве редко бывает другим. Даже если декабрь с январем больше похожи на март, этот месяц почти всегда напоминает горожанам, что на улице все-таки зима.

— Спать буду, — сообщила нам Вежлева почти сразу после того, как мы отъехали от здания "Радеона". — Как к "Шереметьево" подъедем — разбудите.

— Хорошо, — пискнула Танюша и уставилась в окно.

Интересно, а эта симпатяшка — она кто? Секретарь Марины, что ли? Собственно — что гадать?

— Таня, а вы с нами летите или так, провожающая? — поинтересовался я у нее.

— С вами, — хлопнула длиннющими ресницами девушка. — Я переводчик.

— С какого на какой? — опешил я. — Неужто Марина по-английски не понимает?

— Понимает, — не открывая глаз, сообщила мне Вежлева. — А вот по-чешски нет. Не люблю, когда кто-то что-то говорит, а мне невдомек, о чем речь идет. Может, люди мне улыбаются, и при этом обсуждают то, что у меня задница толстая.

— Да ну, не может такого быть, — недоверчиво протянул я. — Что угодно, только не это. Твоя задница — произведение искусства, созданная матерью-природой и тренажерами "Кеттлер". Нет, нет и еще раз нет, такого никто сказать не может, так что спи спокойно. Танюша, а вот еще вопрос…

— Никифоров, угомонись, — потребовала Вежлева. — Это ребенок еще совсем, умерь свой пыл. А ты, Танюша, не слушай эту облезлую лысеющую личность, не стоит он того. Что ты глазами хлопаешь? Тебе принц нужен, а не отбракованный конь с королевской конюшни.

— Марина Александровна, зачем вы так? — даже опешила девушка. — Он же просто спросить что-то хотел.

— Вот-вот, — я провел ладонью по волосам. Ничего и не лысеющий, просто причесаться забыл. — Ты меня, по ходу, с Валяевым спутала, соблазнение непорочных девиц — это по его части.

Я повернулся к ним спиной и уставился на дорогу. Не то, чтобы мне было обидно, просто услышать правду, пусть даже и не полную, а частичную, всегда неприятно. Ну да, чуть-чуть распушил хвост, так и девушка симпатичная. Ничего такого у меня и в планах не было, на самом деле, просто невинный флирт. И то если повезет. Но зачем сразу так крылья-то подрезать? Пусть и поредевшие.

— Перетопчется Валяев, — лениво сказала Вежлева и зевнула. — Да и не до того ему сейчас, поверь мне. Есть у меня ощущение, что девушек он на долгое время оставит на потом. Танюша, не надо краснеть, все в порядке. Привыкай, иначе в этой поездке тебе не выжить. Правда, Киф?

Вместо ответа я издал что-то вроде храпа, давая понять, что меня сморил здоровый сон.

— Обиделся, — констатировала Вежлева. — Ну и шут с тобой.

Самое забавное, что минут через пять мои глаза начали слипаться, и я вправду закемарил.

— Харитон Юрьевич, — меня крайне деликатно потрясли за плечо. — Харитон Юрьевич, мы уже приехали.

Это была Танюша. Никто другой меня по имени-отчеству звать не стал бы. Откуда она его вообще узнала? Хотя и так понятно, откуда.

— Быстро, — хрипло сказал я и провел рукой по лицу, как бы стирая с него остатки сонливости.

— Какой там, — возразил мне водитель. — Два часа ехали. По этому времени суток — долго. Погода ни к черту, аварий полно. День жестянщика.

— Вот потому и выехали с запасом, — со значением произнесла Марина. — Все, идем в аэропорт. Мы еще даже успеваем выпить кофе. Киф, открой мне дверь и не забудь проконтролировать, чтобы охрана не забыла наши вещи.

— Я сама могу свою сумку… — пискнула Танюша и тут же замолчала под взглядом Марины.

Все устроилось лучшим образом — дверь мне открывать не пришлось и советы охране давать тоже. Они сами все знали и сделали как надо — открыли двери, взяли вещи, причем даже мои, и разве что только от снега, летящего с неба, не закрыли. Единственное — пришлось выдержать ожесточенную схватку с Ватутиным, который упорно хотел прихватить мою сумку и не слушал моих: "Да пусть тут останется". Его Вика инструктировала, что ли?

Что любопытно — он с нами не пошел, отправив вместо себя одного из бойцов и на прощание помахав мне рукой.

— Разбушевалась стихия, — заметила Марина, входя в здание аэропорта и отряхивая воротник шубки. — Как бы рейс не задержали.

— Уже, красавица, — печально сообщил ей грузин в кепке-"аэродроме", проходящий мимо нас. — Перенэсли рейс на Амстэрдам. Гурустно!

— Грустно, — согласилась с ним Марина. — Не без этого. Но Амстердам нам безразличен, нас интересует Прага.

Она подошла к табло, на котором то и дело обновлялась информация, и стала его изучать.

— Пока все по расписанию, — наконец сообщила она нам. — Это вселяет надежду. Но на посадку пока не приглашали, это плохо. Вперед, я хочу кофе. И, возможно, шоколадку. Танюша, ты хочешь шоколадку?

Бедная Танюша, судя по ее виду, хотела только одного — чтобы на нее перестали обращать внимание, ей было дискомфортно. Судя по всему, она была девушкой с камерным домашним воспитанием, не привыкшей к компаниям вроде нашей.

— Купи и ей, — не дождавшись ответа, велела мне Вежлева. — Не мелочись. Или ты предпочтешь пирожное, Танюш?

И она направилась в сторону "Шоколадницы".

— Я бы с большей охотой котлету съел, — хмуро сообщил я охраннику, невозмутимо наблюдающему за происходящим. — С капустным салатом.

— На третьем этаже есть столовая, — неожиданно для меня подал голос охранник. — Неплохая, на мой взгляд.

— Ты ей предложи пойти в столовую, — показал я пальцем на спину Марины. — Потом вместе посмеемся.

— Я вообще не знаю, чего она сразу в ВИП-зал не отправилась, — доверительно сообщил мне охранник. — Хотя здесь, в "Шереметьеве", она всегда так поступает. Каждый раз она сначала сюда идет, пьет кофе и только потом отправляется в зал ожидания. Примета у нее такая, наверное.

Действительно, странно. Я сам в ВИП-зоне "Шарика" никогда не бывал, но уверен — там менее многолюдно, чем здесь, и наверняка уютнее. Впрочем — какая разница? Хочет она кофе в общем зале пить — пусть ее.

Видимо, это и в самом деле была традиция, поскольку в кафе мы не задержались. Марина быстро прикончила свою чашку, с сомнением посмотрела на меня, пьющего газировку, заботливо протянула салфетку Танюше, изрядно перемазавшейся шоколадом, который она ела со страдальческим видом, и сообщила нам:

— Ну, а теперь пошли в зал ожидания. Будем ждать этих двух гуляк до последнего.

— У обоих телефоны не отвечают, — сказал ей я, допив стакан. — Вызывал только что.

— Я видела, — поморщилась Марина. — Надеюсь, что они еще в Москве и живы.

— В смысле? — даже икнул я. — Если ты сейчас шутишь, то неудачно. Прости уж за фразу-штамп, просто она лучше всего подходит к моменту.

— Что хотела сказать — то сказала, — передернула плечами Марина. — Они могли и раньше улететь, с них сталось бы. В два ночи есть рейс на Прагу. Или влипнуть в аварию, видишь же, что на дорогах творится. Просто я не помню такого, чтобы у обоих телефоны были недоступны, да еще и так долго. Я им ночью звонила, и не раз, но с тем же результатом.

— Ты меня не пугай, — попросил ее я. — Не надо.

— Неужто тебе их так жалко? — изумилась Марина. — Ну да, ты с ними вроде как ладил, и все-таки — они твое руководство. А чем руководству хуже приходится — тем сотрудникам веселее живется.

— На провокации не поддаюсь, — я хмыкнул. — Меня на таком не подловишь. Что же до всего остального — боюсь, нам в Праге без них будет хуже, чем с ними.

— С Валяевым, особенно если он пьян, везде невесело. Точнее — так весело, что плакать хочется, — возразила мне Марина. — Ты не путай — одно дело с этим проказником находиться в закрытом помещении, и совсем другое выйти в люди. Хотя тут рассказывать — это не то. Если он появится, то сам все увидишь.

— Будем ждать, — подытожил я. — Как ты и сказала — до последнего, пока стюардессы не заругаются.

Насчет Валяева она права, это без вариантов. Но эти двое были звеном, связующим меня с целью поездки, со Стариком. Я им не доверял, но Марине веры было еще меньше. И потом — из двух зол выбирают более знакомое.

Нет, у меня было предостаточно опыта в том, как найти что-то нужное в незнакомом городе, это часть моей профессии. Но вот только раньше я искал простые и понятные вещи — информацию, полицию, укрытие от полиции, больницу, приключения на свою задницу, наконец. То есть — все было в рамках штатных ситуаций, которые сопровождают в меру неугомонного репортера в его жизни. И потом — это все было на родной земле, где люди непредсказуемы, но добры и душевны. Ну да, были и загранкомандировки, но там все вообще было заточено под работу в команде. А здесь… Пойди туда, не знаю куда, предстань пред тем, лучше не знать кем. Я готов пойти и предстать, но лучше всего будет, если меня доставят в нужное место те, кто знает, как и куда ехать. И Марина не в этом списке.

Врать не буду — поволноваться пришлось. Если честно, я уже даже подумал, что все, кранты, летим втроем, но как раз тут в зале и раздался радостный вопль:

— Пршишити заставка — Прага!

Этот голос спутать с чьим-то другим было сложно.

— Надо же, а я думала, что они так и не придут, — с чувством удовлетворения произнесла Марина. — Тот случай, когда ошибиться приятно.

— Вот они, Макс, — рядом с нами как из-под земли появилась растрепанная фигура. Выглядел Валяев так, как будто бомжевал минимум месяца два. — Сидят. Ждут. Воистину, верный друг — самый большой клад на свете. Родненькие вы мои!

И он попытался обнять нас всех одновременно. Получилось это у него не ахти, руки у него были коротки, потому основная часть объятий досталась опешившей Танюше.

— А ну, брысь! — хлопнула его по ладони Марина. — Эту девочку даже не думай трогать, понятно?

— Марина. Мариночка. Маринеско ты мое ненаглядное, — Валяев даже губами поплямкал, изображая что-то вроде поцелуев. — Да когда кого я трогал против его воли? Ведь этого делать нельзя, сама знаешь. Все всегда происходит только по доброй воле. Человек — он же сам творец своей судьбы, кто бы что ни говорил. Он ей распоряжается, сам всегда все решает. Человек волен делать что-то или не делать ничего. Он может идти или бежать, ломать или строить, любить или ненавидеть, жить или…

— Ну-ну-ну, — Зимин положил Валяеву руку на плечо. — Вон как тебя в тепле-то развезло. Все, пойдем-пойдем-пойдем, уже посадку объявили. В самолет сядем, там кресла мягкие, удобные! Ты еще "соточку" в себя забросишь — и баиньки до Праги.

— Вот, — Валяев ткнул пальцем Зимина в грудь и залихватски подмигнул Танюше. — Весь фокус в этом. Человек — он, конечно, решает все сам, и никто не может управлять его волей. Ну, не то, чтобы никто, просто… Неважно. Скажем так — право выбора всегда остается за человеком. Но разве кто-то мешает или запрещает навязать ему чужие мысли и желания? Если это делать с умом, не нарушая правил и уложений, так, чтобы даже комар своего носа не подточил…

Тут Валяев замолчал, а после в голос заорал:

А потом он еще и в пляс пустился, махая невесть откуда извлеченным белым платочком и закладывая лихие "коленца".

Не верю я ему. Не в смысле — всегда, хотя и не без этого, а конкретно сейчас. Я видел его пьяным — и он никогда не вел подобных бесед загадками. А тут вот прямо пробило его. Это неспроста. Валяев только выглядит шутом, на самом деле с головой у него все в порядке.

Или же он сейчас надрался совсем уже в лоскуты.

К моему великому удивлению и разочарованию, на рейс мы все-таки успели. В самолете, пока я на пару с Танюшей разглядывал салон бизнес-класса, в Валяева влили обещанную "соточку" коньяку из фляжки, и он уснул, выдав перед этим еще несколько строк неизвестной мне песни про комара и подергав ногами. Как видно, так он обозначил развеселую пляску.

— Здорово здесь, — тихонько сказала мне Танюша. — Вы до этого летали таким классом?

— Нет, — честно ответил я. — Зато мне доводилось летать на военных самолетах, это тоже очень круто.

Про то, что тем рейсом везли "двухсотых" из одной южной страны, которую не каждый россиянин на глобусе или карте показать сможет, я умолчал. Как и про то, что мы в том самолете, по сути, чуть ли не на гробах в отсеке сидели.

— Вот только как бы другие пассажиры возмущаться не начали, — Танюша показала мне глазами на Валяева, который начал звучно похрапывать.

— А вы видите здесь других пассажиров? — Зимин, накрывавший Валяева пледом, услышал ее слова. — Откуда бы им здесь взяться? Мы выкупили весь бизнес-класс на этом рейсе. Нам попутчики не нужны.

— И сразу возникает вопрос, — Марина откинулась на спинку кресла. — Почему регулярный рейс? Почему не самолет корпорации? Макс, ты ведь наверняка что-то знаешь, может, прояснишь ситуацию?

— Нет, — Зимин тоже хлебнул коньяку из фляжки. — Не знаю.

— Но если бы знал, то мне бы не сказал? — уточнила Вежлева.

— Не сказал бы, — подтвердил Зимин. — С чего бы мне с тобой откровенничать? Тем более, что ты оказалась достаточно неблагодарной особой. Мы тебя подняли наверх, расчистили тебе дорогу — и чем ты нам отплатила?

— Это бизнес, Макс, — широко улыбнулась Марина. — Карьерная лестница. Даже странно, что мне приходится объяснять тебе подобные прописные истины, да еще и штампованными фразами. На моем месте так поступил бы любой.

— Не любой, — парировал Зимин. — Киф бы так не поступил.

— Любой избавившийся от детского инфантилизма человек, — поправилась Вежлева. — Тот человек, который хочет занять свое место под солнцем, по праву ему предназначенное. Киф, без обид.

— Нет-нет, ничего, — выставил перед собой ладони я. — Считайте, что меня тут нет. Одно плохо — попкорн не выдают, без него смотреть на вас не так интересно.

— О чем и речь, — показала на меня Вежлева. — Его головой в дерьмо, а он шутки шутит. Кстати, его дражайшая половина куда лучше соображает в подобных вещах, чем он.

— Виктория, если ты не знаешь, в свое время отказалась от очень выгодного предложения, — заметил Зимин, садясь напротив Вежлевой и откидывая кресло назад. — Так что не надо выдавать желаемое за действительное.

— Всего лишь разумная оценка ситуации, — отмахнулась Вежлева. — Отказаться от первого предложения, чтобы согласиться на второе.

— А Виктория — это кто? — тихонько спросила у меня Танюша.

— Моя приятельница, — ответил ей я. — Тсс, дай послушать, интересно же!

— Было и второе, — не без удовольствия сказал Зимин. — И снова она отказалась. Марина, я отлично знаю, что оно было. Мало того — оно исходило от тебя. И про условия, которые ты выставляла Виктории, я тоже в курсе. Даже про то, как она тебе пощёчину дала и шлюхой назвала, мне и то доложили.

А вот это новости. Все эти разговоры про инфантилизм меня не тронули, поскольку, во-первых, это отчасти правда, во-вторых этот трюк — увести разговор в другую плоскость, чтобы потом превратить его в сторонний конфликт — он не слишком оригинален. Я начинаю возражать, она приводит аргументы, и первоначальная тема разговора уходит в небытие. Фиг тебе, родная, ты сама нарвалась, вот и пожинай плоды.

При этом факт того, что Марина о чем-то пыталась договориться с Викой, меня заинтересовал. Неужто предметом договора был я? Если это так — то тут есть о чем подумать. В первую очередь над тем, что именно превратило меня в некий предмет спора. Скажем так — кое-как я могу обосновать некую борьбу, которую устроили вокруг меня Зимин и Ерема. Это обоснование дикое и неправдоподобное, но хоть какое-то. А здесь-то что? Гендерные закидоны можно сразу убрать в сторону, поскольку ценности, как некий альфа-самец, я точно никакой не представляю. Лет десять назад — возможно, но сейчас… Да ну, чушь. Нет, я вполне еще ничего, и вовсе даже не лысею. Можно сказать — я еще ого-го, но не до такой же степени, чтобы две женщины начали меня делить.

Ладно еще Вика, у нее хоть планы на меня есть, но Марина?

Впрочем, от Вежлевой можно ожидать чего угодно, тем более что Зимин сейчас недвусмысленно дал ей понять, что он знает про то, что она ведет какую-то свою игру.

Вопрос — какую?

Хотя — нужен ли мне ответ на этот вопрос, если здраво поразмыслить? Лишние знания в моем положении не то что скорбь могут преумножить, они мне жизнь в состоянии сократить.

Над головой зашуршало, и в салоне раздался приятный мужской баритон:

— Командир корабля пилот международного класса Заславский Юрий Анатольевич и экипаж приветствуют вас на борту самолета, выполняющего рейс по маршруту Москва-Прага.

— Потом доругаемся, — предложил Вежлевой Зимин. — В воздухе.

Он поерзал в кресле и доверительно сообщил мне и Танюше:

— Терпеть не могу летать. Ощущение того, что нет земли под ногами, меня просто убивает.

— А мне нравится, — застенчиво сказала Танюша. — В этом есть что-то такое… Ну, как в детстве, когда во сне розовых слоников видишь.

— Кого? — изумленно поднял брови Зимин.

— Розовых слоников, — зарделась Танюша. — Мне папа всегда желал их увидеть во сне. Иногда получалось. Я тогда счастливой просыпалась.

— Н-да, — Зимин осуждающе глянул на Вежлеву, та демонстративно уставилась в иллюминатор. — Киф, дружище, у меня к тебе просьба. Не подпускай к этому ребенку Валяева. В крайнем случае, наплети, что она с тобой, тогда он ее не тронет. Если это не сработает, скажи мне. Я, конечно, изрядный негодяй, но даже у меня бывают проблески сентиментальности. Розовые слоники!

Собственно, как раз тут Валяев, который, как видно, услышал сквозь сон свою фамилию, подал признаки жизни и гулко испортил воздух. Ровно в этот момент самолет стронулся с места.

— Поддал газку, — вырвалось у меня — Ишь ты!

Вежлева захохотала, Танюша покраснела еще сильнее, Зимин достал из внутреннего кармана пиджака фляжку и хотел было из нее отхлебнуть, но тщетно, она оказалась пустой.

— А где бортпроводницы? — поинтересовался он громко. — Почему они не проведали нас, не рассказали, где аварийные выходы, и все такое прочее?

— Вот-вот, — поддержала его Марина. — Они нам вообще сразу, еще до взлета, должны были предложить прохладительные напитки.

В этот момент Валяев вторично испортил воздух, причем, как только он это сделал, в салон вошла миловидная девушка в форме.

— Фига себе. Он что, маг? — практически без иронических ноток поинтересовался у Зимина я. — Один раз — случайность, два совпадение. До закономерности остался один… э-э-э-э-э… Раз.

— Никита полон сюрпризов, — флегматично сообщил мне Зимин и прервал девушку, которая начала вещать на тему того, что она рада видеть нас у них на борту. — Милая, мы все знаем. Нам бы коньячку, и поприличнее. Да — сразу бутылку несите, и лимончика нарезанного. Знаю, что не положено, но что мы вас гонять будем с бокалами, правда? А винную карту мне не надо, я и так знаю, что там есть.

— Плюс бокал белого вина и хорошего сыра к нему, — попросила Вежлева. — Сорт вина на ваше усмотрение.

— И шоколадку, — я посмотрел на Танюшу. — Даже две.

— Мне одной хватит, — пискнула девушка.

Зимин и Вежлева переглянулись и вздохнули.

— Я же говорю — дети, — произнес Зимин. — Танюша, вы что пить будете? Может — шампанского?

— Ой, нет, — окончательно сникла девушка. — У меня от него голова болит. Я подумаю еще.

— Все принесу сразу после того, как мы поднимемся в воздух, — покладисто сказала стюардесса. — А сейчас — пристегнитесь пожалуйста.

Самолет двигался все быстрее, потом замедлился, как это обычно бывает перед тем, как он возьмет разбег.

— Терпеть не могу, — страдальчески сморщился Зимин. — Все-таки поездом передвигаться куда лучше.

— Конфеток не дали, — расстроенно шепнула мне Танюша. — Леденцов.

— Да, это повод для грусти, — признал я. — О, на взлет пошли!

Что мне больше всего не нравится в полетах — так это то, что уши на взлете закладывает. И еще я никогда не смотрю в иллюминатор в этот момент. Потом — что, потом все однообразно — над тобой небо и солнце, под тобой — облака. А вот когда земля становится безликой, похожей на контурную карту — это мне не нравится. Летом она хотя бы зеленая, яркая, а зимой и вовсе все печально.

Самолет набрал высоту, раздался мелодичный звук, означающий, что можно расстегнуть ремни.

— Ффух, — Зимин, изрядно побледневший, щелкнул пряжкой. — Ну, и где мой коньяк?

— Ты Валяева потереби, — посоветовал я ему и зевнул. Меня всегда тянет в сон в полете — Он ка-а-а-ак… Ну ты понял. И все будет.

— Ха-ха-ха, как смешно, — язвительно отреагировал на мои слова Зимин. — Нет, серьезно, что такое? Это бизнес-класс или нет?

И он вдавил кнопку вызова стюардессы. Причем она как будто этого ждала, тут же появившись в салоне с подносом, на котором было все, что мы заказали. И даже чуть больше — она нам еще и меню вручила, по которому мы могли заказать себе обед. Не "мясо или рыба", а вполне себе настоящий обед, даже с мороженым.

— Давай, — Зимин набулькал коньяка себе и мне. — Для нервов полезно.

— За то, чтобы долететь туда, куда мы направляемся, — произнесла Марина, поднимая бокал с вином.

— Тогда уж лучше за то, чтобы там хорошо приземлиться, — скорректировал я ее тост.

— Оба неправы, — Зимин подцепил зубочисткой ломтик лимона. — За то, чтобы обратно вернуться.

И мы выпили.

— А что, может случиться так, что мы все останемся там? — изумилась Танюша. — Я больше чем на две недели не могу, у меня потом преддипломная начнется.

— Тебе беспокоиться не о чем, — заверил ее Зимин. — Можешь мне поверить. Кто-кто, а ты точно вернешься домой. Причем целой и невредимой, это я тебе гарантирую.

Танюша явно начала нервничать. Ее можно понять — нанималась она в переводчицы к респектабельной даме, которая не вызывала никаких опасений. И тут — на тебе. Странные попутчики, странные разговоры. При таких раскладах любой человек душевный покой потеряет.

— Не психуй, — сказал я, развернул шоколадку и протянул ей. — На, погрызи, успокаивает. Прага — не Мельбурн, туда лететь всего ничего, пара часов. Сейчас мы еще выпьем, потом нас покормят — и все, мы на месте.

— Да меня не полет беспокоит, — жалобно сказала девушка, хлопая ресницами. — Я ничего не понимаю.

— Ну-у-у-у, — протянул я и цапнул бокал, который вновь наполнил Зимин. — Это нормально. Я давно уже потерял нить событий, потому в нужные моменты просто поддакиваю или говорю: "Вот-вот". И ничего, вот сижу здесь, пью коньяк. Так что — не переживай.

— Нагло врет, — заявил Зимин, чокаясь со мой. — Все он понимает. И много чего знает. Причем многое из того, что он знает, следовало бы рассказать и нам, но этого наш друг Киф не делает. Несомненно, исключительно из-за нехватки времени или рассеянности. Например — почему вчера… Хотя нашим дамам наверняка это неинтересно. Пойдем-ка вон туда, пошепчемся.

Марина хотела что-то сказать, скорее всего — возразить, но Зимин уже встал, прихватил бутылку и направился к креслам, расположенным у самой стены небольшого, по сути, салона бизнес-класса.

— Скажи мне, дружище Киф, — задушевно спросил у меня он, как только мы сели в кресла. — Что это вчера случилось с троллями на плато Фоим? Отчего они воспылали к тебе любовью? Это, знаешь ли, противоестественно. Тролли — и кого-то не сожрали. В первый раз вижу такую доброту от этого племени.

— Да по той же, что в свое время мне темные дварфы помогли, — на голубом глазу, даже не моргнув, ответил ему я. — Страннику спасибо.

А что теперь врать? Если уж попал — так попал, все равно до правды докопаются. И если во лжи уличат, то только хуже будет. Я это еще вчера просчитал, потому к данному вопросу был готов. Правда, с темными дварфами все случилось немного по-другому, я там предмет активировал, но и на этот счет у меня заготовочка имелась.

— Ну вот, я же говорил, — Зимин удовлетворенно хохотнул. — А Костик мне: "Это какой-то глюк, надо программный код проверять". Меня не проведешь.

— А кто тут кого проводить собирался? — даже вроде как обиделся я. — И в мыслях не было. К тому же это получилось полностью случайно. Если бы знал, что так все сложится, то и к помощи наемников прибегать не стал, нафиг они мне тогда бы сдались? Когда тот здоровенный тролль на меня упал, а потом проявил дружелюбие, то я сам крайне удивился. Потом понял — он каким-то образом учуял, мы со Странником не враги.

— Учуял он, — Зимин помрачнел. — Это в игру Ставрос, паскуда, заложил. Почти все темные расы, за редким исключением, автоматически считают Странника своим повелителем. Нет, ему, конечно, тоже надо что-то делать для укрепления авторитета — репутацию зарабатывать, какие-то задания выполнять. Но при этом они изначально расположены к нему, а это серьезный благоприятный фактор. Уж как мы только ни пытались программу скорректировать — и все без результата. Есть только два варианта, и оба практически невозможно реализовать. Первый — откатить игру к тому моменту, когда изменения Ставроса вступили в действие. Второй — полностью заменить ядро программы.

— Я не специалист, но сдается мне, что оба варианта ведут к тому, что может накрыться сама игра, — уставился я на собеседника. — В первом случае, с прогрессом всех игроков за длительный период, во втором — вообще. Или это не так?

— То-то и оно, что так, — Зимин снова взялся за бутылку. — Нет, наши умники говорят, мол, можно что-то сохранить, потом все откатить, а после на откаченное по новой сохраненное залить. Но при этом у них вид достаточно неуверенный, а в голосах сомнение есть. Я распорядился, чтобы они это в тестовом режиме проделали и результат мне показали, так они глаза отводят. Оказывается — они до этого и без моей команды додумались.

— И что? — с интересом спросил я.

— А ничего, — Зимин аппетитно выпил. — Все просто не работает. Какой-то там конфликт происходит у игры внутри. Хотя даже случись такое, что все удалось довести до ума, то все равно Старик не дал бы нам этого сделать.

— Почему? — изумился я.

— Тоже конфликт получился бы, — Зимин снова взялся за бутылку. — И тоже в каком-то смысле внутри. Правда, уже не игры.

— Дела, — дипломатично заметил я, догадываясь, о чем идет речь.

— Они, — вздохнул Зимин. — Вот и выходит, что лучше пусть остается все как есть, чем мы начнем что-то менять. Лучшее — враг хорошего. Слишком много всего на кон поставлено, и эксперименты тут ни к месту. Да и толку в них? С того момента, как выяснилось, что именно происходит, всем понятно — самым разумным и действенным решением будет все начать с самого начала. То есть — вернуться на точку "зеро". Убить игру и воскресить ее снова, с нулевой точки. Только это даст гарантию того, что будут уничтожены все последствия вмешательства Ставроса.

— Плохая идея, — я недоверчиво посмотрел на Зимина. — Очень плохая. С одной стороны, вы игру этим воскресите, с другой — убьете ее нафиг.

— Вот то-то и оно, — Зимин протянул руку и потрепал меня по голове. — Кто нам даст такое сделать? Да и не так все страшно. Это все муторно, это привносит в нашу работу некий дискомфорт и элемент непредсказуемости, но не страшно. Ну да, есть теперь в игре "мертвые зоны", которые нам неподконтрольны. Что еще? Иногда вылезают какие-то квесты, о которых мы понятия не имели, это вообще пустяки, тем более что они не массовые, а скрытые, их еще поди возьми. Изменился ряд старых квестов, но опять же не простых, а редких, которые не всякому игроку по зубам. Все это неприятно, но не смертельно. А что до Странника — раньше или позже мы его все равно прищучим, никуда он, сволочь такая, не денется.

— Наделал делов этот Ставрос, — заметил я. — Наворотил, понимаешь.

— Он был гений, — печально сказал Зимин. — Из тех, что человечество рождает не каждый год и даже не каждый век. И у него были обычные для гениев недостатки — гипертрофированное ощущение того, что именно он сам выбирает ту дорогу, по которой идет в этой жизни, и уверенность в том, что все получится именно так, как он задумал. Гении в большинстве своем наивны как дети, это их слабое место. Вот, в результате, все и вышло как обычно.

— Иллюзии сократили ему жизнь, — утвердительно произнес я.

— Именно, — кивнул Зимин. — Ну и изношенная сердечная мышца, разумеется. Не берег он себя, не берег.

— Само собой, — я поднял бокал. — Не чокаясь.

Мы выпили.

Наивны гении или нет, но Ставрос-то в итоге вас переиграл, поскольку получилось все именно так, как он задумал. И ничего вы сделать не можете, поскольку вариант у вас есть только один — полностью удалить игру. А этого игроки вам не простят, и "Файроллу" настанет если не конец, то что-то вроде того. Я уж молчу про вой в сети, погубленную репутацию и прочие радости подобного локального постапокалипсиса.

И — да, Старик, кем бы он ни был, такого не простит.

Вот интересно — он вообще всю правду про сложившуюся ситуацию знал? Вот так, чтобы всю?

А если — не знал, но узнал? Скажем, от одной очень амбициозной сотрудницы, решившей сыграть не на стороне команды? Вполне логично, что с этого момента сотрудница сразу стала неприкасаемой, то есть — словом ее уколоть можно, а чем-то другим — ни-ни. Один из функционеров, тот, что умеет держать себя в руках, он кое-как с ней общается, а второй, тот, который поимпульсивнее, предпочел нахрюкаться вусмерть, лишь бы ее не видеть.

Не исключено, что сотрудница эта донесла до руководства не все, а только то, что знала, а потому было решено вызвать на ковер не только ее и функционеров, но и некоего человека, который тоже в курсе ситуации. Как свидетеля вызвать.

Очень может быть, что все не так. Но в принципе — выглядят эти выкладки более-менее логично. И объясняют некоторые странноватые фразы из разговоров моих спутников.

— Эй, ты еще со мной? — отвлек меня от раздумий Зимин. — Еще коньяку?

— С тобой, — сказал ему я. — Будь уверен.

— Я в этом и не сомневался, — Зимин улыбнулся. — Ты не гений, а потому точно знаешь, что лево — это лево, а право — это право. И ты всегда сделаешь правильный выбор, исходя из логики событий, а не каких-то мифических велений сердца.

— Это так, — подтвердил я. — А что, гении не знают, где "лево" и где "право"?

— Теоретически знают, — Зимин снова налил в бокалы коньяку. — Но поскольку они привыкли все подвергать сомнениям, то иногда им кажется, что все не так, как есть на самом деле.

Эту фразу я до конца не понял, а потому, распив с Зиминым еще один бокал, перебрался на другой ряд, закрыл глаза и моментально провалился в сон, глубокий и крепкий. Меня даже Танюша не смогла разбудить, когда принесли очередную еду, кормили здесь как в санатории. Она, заметим, сама мне что-то заказала и теперь деликатно трясла меня за плечо, но я просыпаться и не подумал.

Впрочем — кто так будит? Вот когда мне зажали нос пальцами, то это оказало необходимый эффект, я сразу проснулся.

— Вставай, боец, — дружелюбно просипел Валяев, нависнув надо мной и источая крепкий запах перегара. — Все, мы на земле Чехии, только что приземлились.

— Да отпусти ты, — я отцепил от своего носа его руку. — Все, уже не сплю.

— Это хорошо, — одобрил он. — Скажи Максу, чтобы он мне похмелиться дал. Может, он тебя послушает? Этот ферт бутылку зажал и стюардессе велел мне ничего не подавать, кроме минералки. И она его послушалась, представляешь? Слушай, давай даже так — ты закажешь "соточку", а выпью ее я.

— И не подумаю, — я потер глаза. — Во избежание. Там, дома — еще ладно, а здесь лучше повременить.

— Вы что, сговорились что ли? Одно и то же у всех на языке, — насупился Валяев. — Ох, изменился ты, Киф, изменился. Раньше-то по-другому себя вел, опасливо, а сейчас — откуда что берется. Волю почуял?

— Крайним быть не хочу, — и не подумал пугаться я. — Это все ваши дела, мне в них лезть резона нет. И еще — не знаю, накой нас сюда вытащили, но с тобой похмельным мне будет все равно спокойнее, чем с пьяным. Ты знаешь, что нас сегодня ждет? Вот и я нет. Может выйти так, что нам друг друга поддержать надо будет, а значит, понадобится трезвый рассудок. У каждого.

Валяев тяжело вздохнул.

— Потому и выпить хочется, оттого что непонятно, чего ожидать, — он потер подбородок. — Сказали, чтобы летели сюда, а что, как, почему — никто не объяснил. Ладно, скоро узнаем. Да, слушай, что это за синеглазка с Вежлевой сидит? Хорошенькая!

— Она с ней, — поспешно сказал я. — И еще — я уже положил на нее глаз. Кто поспел, тот и съел.

— Смешной ты, — Валяев легонько хлопнул меня ладонью в лоб. — Наивный. Когда меня такое останавливало? Другой разговор, что она с Мариной, вот это аргумент. По крайней мере — пока.

Самолет остановился, до нас донеслись аплодисменты из салона эконом-класса. В этот же момент подал голос телефон Зимина, который он, судя по всему, и не подумал отключать.

— Да? — сказал он, поднеся его к уху. — Хорошо. Хорошо. Понятно.

На этом разговор, собственно, и закончился.

— Насколько "хорошо"? — спросил у него Валяев. — Более-менее "хорошо" или так "хорошо", что только пойти и повеситься в туалете?

— Сложно сказать, — ответил Зимин. — Судя по тому, что сначала нас отвезут в отель, то более-менее. Но с учетом того, что велено к вечеру ожидать дальнейших указаний, то все не так и радужно.

— Твою-то мать! — Валяев глубоко вздохнул — Ладно, нет повода не побриться и даже душ принять.

Мне стало не по себе. Танюше явно тоже. Влипла девчонка с нами за кампанию, а ведь она даже не при делах.

— Все, пошли. Время дорого, у нас его осталось не так и много, — Зимин поднялся с кресла. — Машина ждет.

Перед тем, как отправиться к выходу, я залез в рюкзак, нашел там коробочку, достал из нее перстень с черным камнем и надел его. Не знаю, насколько он будет действенен здесь, но лучше с ним, чем без него. Спокойней как-то.