Глава двадцать седьмая

Я захватил посох, жезл, трость Широ и сделал себе зарубку на память купить сумку для гребаных клюшек для гольфа. На такси мы доехали до МакЭнелли. Голубой Жучок благополучно ждал на стоянке — не угнанный и даже не обчищенный мародерами.

— Что у тебя с задним стеклом? — поинтересовалась Сьюзен.

— Один из мордоворотов Марконе выпустил в меня несколько пуль у студии Ларри Фаулера.

Сьюзен невольно улыбнулась:

— Что? Ты снова выступал у Ларри Фаулера?

— Я не хочу об этом говорить.

— Ну ладно. А крышка багажника?

— Мелкие дырки — с того же случая. Большая вмятина осталась от дендрозлыдня.

— Кого-кого?

— Растительного монстра.

— А… Почему ты сразу не назвал его «растительным монстром»?

— Профессиональная гордость не позволяет.

— Бедная машинка.

Я вынул из кармана ключи, но Сьюзен положила руку мне на локоть. Она обошла машину кругом и заглянула под днище.

— О'кей, — кивнула она наконец.

Тут до меня дошло.

— Спасибо, ноль-ноль-семь, но «фольксвагены» не взрывают. Слишком они для этого хорошенькие.

Сьюзен подошла к пассажирской дверце.

— Конфетти тоже красиво смотрится. Осторожнее, Гарри.

Я хмыкнул, задним ходом вывел Жучка со стоянки и погнал его к Майклу.

Утро выдалось холодное, ясное. Зима еще не отпустила Великие озера из своих оков, а значит, стояла и в Чикаго. Сьюзен выбралась из машины и, хмурясь под темными очками, окинула взглядом палисадник.

— Как это ему удается заниматься своей непосредственной работой, биться с демонами и еще поддерживать дом и участок в таком порядке?

— Ну, наверное, смотрит передачи про дом и сад… — предположил я.

Она нахмурилась еще сильнее.

— Трава такая зеленая. Февраль ведь на дворе, а трава зеленая. Тебя это не удивляет?

— Неисповедимы пути Господни.

Она недовольно фыркнула и следом за мной пошла к входной двери.

Я постучал. Мгновение спустя из-за нее послышался голос отца Фортхилла.

— Кто там?

— Донни и Мэри, — откликнулся я. — Перец-с-Солью просили нас представлять их интересы.

Он отворил дверь, улыбаясь из-под очков с золотыми дужками. Привычный низенький, коренастый, лысеющий старичок Фортхилл казался в это утро напряженным, усталым. Морщины на его лице сделались глубже.

— Привет, Гарри.

— Добрый день, отец. Вы знакомы со Сьюзен?

Он задумчиво посмотрел на нее.

— Только понаслышке, — кивнул он. — Заходите, заходите.

Мы вошли в дом, и Фортхилл поставил в угол бейсбольную биту, которую, оказывается, все время держал в руках. Я удивленно поднял бровь, переглянулся со Сьюзен и поставил свой посох и трость Широ рядом с битой. Следом за Фортхиллом мы прошли на кухню.

— А где Черити? — спросил я.

— Поехала отвозить детей к матери, — объяснил Фортхилл. — Она скоро вернется.

Я облегченно вздохнул.

— А Анна Вальмон?

— В гостевой. Спит.

— Мне надо позвонить Мартину, — сказала Сьюзен. — Извините.

— Кофе, пончики, — предложил отец Фортхилл.

Я присел на край стола.

— Отец, вы еще никогда не были так близки к тому, чтобы обратить меня.

Он рассмеялся.

— Фантастический Фортхилл, спасающий душу за душой. — Он выставил на стол нектар богов в пластиковом стаканчике и пакетик с пончиками от «Данкин Донатс», взяв стаканчик и для себя. — Я всегда восхищался вашим умением шутить перед лицом неприятностей. Дела-то неважнецкие.

— Я типа заметил, — пробормотал я с набитым ртом. — Так где Майкл?

— Они с Саней отправились в Сент-Луис проверить слухи о появлении там динарианцев. Их обоих арестовала местная полиция.

— Что? Арестовала? За что?

— Никаких обвинений, — ответил Фортхилл. — Их арестовали, продержали в участке двадцать четыре часа и освободили.

— Западня, — буркнул я. — Кто-то хотел убрать их с дороги.

Фортхилл кивнул:

— Похоже на то. Я говорил с ними по телефону часа два назад. Они едут обратно и скоро будут здесь.

— Тогда как только они вернутся, нам нужно ехать освобождать Широ.

Фортхилл нахмурился и кивнул.

— Что с вами случилось прошлой ночью?

Я изложил ему сокращенную версию событий: все про аукцион и динарианцев. То, что произошло потом, я опустил — его это мало касалось, да и рассказывать-то я стеснялся. Не то чтобы я отличался особой религиозностью, но мой собеседник все-таки был священником.

Когда я закончил рассказ, Фортхилл снял очки и пристально посмотрел на меня. Глаза его были цвета яиц малиновки, и взгляд их, как оказалось, мог пронизывать насквозь.

— Никодимус, — задумчиво повторил он. — Вы уверены, что он называл себя именно так?

— Угу.

— Точно?

— Угу. Мы с ним очень мило побеседовали.

Фортхилл сцепил пальцы и медленно вздохнул.

— Матерь Божия! Гарри, вы можете описать его как следует?

Я постарался припомнить все как можно подробнее. Старый священник внимательно слушал.

— Да, и еще у него была веревка на шее. Не корабельный канат, а тонкая, вроде бельевой. Сначала я даже принял ее за узкий галстук.

Пальцы Фортхилла потянулись к распятию на шее.

— Со скользящей петлей?

— Угу.

— Как он вам показался? — спросил он.

Я покосился на недоеденный пончик.

— Он навел на меня такой ужас… Он… гадкий, что ли. Неправильный.

— Слово, которое вы ищете, Гарри, — «дьявольский».

Я пожал плечами и, не споря, занялся пончиком.

— Никодимус — древний враг рыцарей Креста, — негромко сказал Фортхилл. — Мы мало что о нем знаем. Раз в столетие или около того он ухитряется уничтожать наши архивы, так что нам неизвестно точно, кто он такой или сколько ему лет. Он запросто мог ходить по земле еще тогда, когда распяли нашего Спасителя.

— Да нет, на вид ему больше пяти сотен лет не дашь, — пробормотал я. — Как так вышло, что до сих пор ни один рыцарь не попортил ему прическу?

— Пытались, — вздохнул Фортхилл.

— Он что, сумел улизнуть от всех?

Выражение лица и голос отца Фортхилла не изменились.

— Он их убил. Он убил их всех. Больше сотни рыцарей. Больше тысячи монахов, монахинь, священников. Три тысячи человек — мужчин, женщин, детей. И это только те, о которых нам доподлинно известно по документам, сохранившимся из уничтоженных архивов. Из всех рыцарей, столкнувшихся с ним в бою, выжили только двое.

Тут меня типа озарило.

— И Широ один из них. Вот почему Никодимус с такой готовностью согласился обменять меня на него.

Фортхилл кивнул и закрыл на секунду глаза.

— Похоже на то. Впрочем, динарианцы набираются сил, причиняя боль и страдания другим. Так они лучше используют возможности, дарованные им Падшими. И больше всего сил они набираются, причиняя боль тем, кто пытается им противостоять.

— Он пытает Широ, — выдохнул я.

Фортхилл коснулся моей руки.

— Мы должны хранить веру. — Голос его звучал тихо, успокаивающе. — Может, мы еще успеем помочь ему.

— Я полагал, весь смысл затеи с рыцарями — восстанавливать справедливость, — сказал я. — Десница Господня и все такое. Почему тогда Никодимусу позволено мочить их направо и налево?

— Наверное, по той же причине, по которой люди продолжают убивать друг друга, — вздохнул Фортхилл. — Он умен. Осторожен. Опытен. Беззастенчив. Как и его покровитель, падший ангел.

— Тот самый… как там его? Вреднозадиэль?

Фортхилл почти улыбнулся.

— Андуриэль. Он был одним из помощников Люцифера — сразу после Падения. Андуриэль возглавляет тридцать Падших, унаследовавших монеты. Однако Никодимус не из тех, кого Андуриэль соблазном подчинил своей власти. Это партнерство. Никодимус действует с Падшими почти на равных, по собственной воле. И никто из священников, никто из рыцарских орденов, даже рыцари Креста, — никто до сих пор не смог даже оцарапать его.

— Веревка, — сказал я. — Она той же природы, что и Плащаница, — так ведь? Она обладает энергией?

Фортхилл кивнул:

— Нам тоже так кажется. Та самая веревка, которой воспользовался в Иерусалиме предатель.

— Много ли динарианцев работают с ним? Насколько я понимаю, они не очень-то ладят друг с другом.

— Благодарение Богу, тут вы правы. Согласно имеющейся у нас информации, Никодимус редко держит при себе больше пяти или шести динарианцев. Обычно он вообще ограничивается тремя.

— Парень-змея, девица-медуза и Урсиэль.

— Да.

— Сколько всего монет гуляет по свету?

— На сегодня известно только девять. Считая с Урсиэлевой — десять.

— Значит, Никодимус может теоретически набрать под свое начало девятнадцать Падших. Ну, плюс неограниченное число громил.

— Громил?

— Громил. Ну, обычных, нормальных наемников.

— А-а, — кивнул Фортхилл. — Какие они нормальные… Судя по тому, что нам известно, это почти замкнутая каста. Фанатики. Служба передается по наследству от отца к сыну, от матери к дочери.

— Все круче и круче, — хмыкнул я.

— Гарри, — сказал Фортхилл. — Я не знаю вежливого способа задать этот вопрос, поэтому спрашиваю прямо: он дал вам монету?

— Пытался, — ответил я. — Я отказался.

С минуту Фортхилл буравил меня взглядом, потом перевел дух.

— Ясно. Вы не запомнили случайно знака на ней?

Я кивнул, взял из пакета пончик в шоколадной глазури и ногтем нарисовал на коричневой поверхности символ.

Фортхилл вгляделся, склонив голову набок, и нахмурился.

— Ласкиэль, — пробормотал он.

— Ласкиэль? — переспросил я — не совсем разборчиво, потому что слизывал шоколад с пальца.

— Соблазнительница, — поморщился Фортхилл. Он тоже испачкал палец шоколадом, стирая нарисованный мною знак. — Ласкиэль знают еще как Паучиху и Искусительницу. Хотя странно, что Никодимус хочет освободить именно ее. Как правило, она не очень-то слушается Андуриэля.

— Ангел-бунтарь среди ангелов-бунтарей?

— Возможно, — сказал Фортхилл. — Впрочем, не стоит обсуждать это здесь и сейчас.

Сьюзен вернулась на кухню с радиотелефоном в руке.

— Хорошо, — произнесла она в трубку и прошла мимо, сделав нам рукой знак следовать за ней.

Отец Фортхилл удивленно поднял брови, но поднялся со стула, и мы перешли в гостиную дома Карпентеров. Довольно просторная гостиная делилась мебелью на несколько зон. Телевизор стоял в самом маленьком закутке, но и для него казался слишком мелким. Сьюзен подошла к нему, включила и пощелкала переключателем каналов.

Местная студия как раз передавала выпуск новостей. Камера, установленная то ли на вертолете, то ли на крыше небоскреба, вела съемку охваченного пламенем здания. С дюжину красно-желтых пожарных машин окружало пожар, но ясно было, что они только сдерживают огонь. Сам дом был обречен.

— Что это? — спросил Фортхилл.

— Черт! — рявкнул я, отвернулся от экрана и зашагал по комнате взад-вперед.

— Это тот самый дом, куда привез нас сегодня ночью Широ, — пояснила Сьюзен. — Динарианцы сидели в одном из расположенных под ним туннелей.

— Больше не сидят, — сердито буркнул я. — Они смылись и заметают следы. Черт, сколько у них было времени? Шесть часов? Да они могли уже два штата пересечь.

— Никодимус, — кивнул Фортхилл. — Это в его духе.

— Мы их отыщем, — негромко произнесла Сьюзен.

— Как? — спросил я.

Она сжала губы, отвернулась и тихо сказала что-то в трубку. Слов я не разобрал, но судя по тону, это был конец разговора, и она выключила аппарат.

— Что мы можем сделать сейчас?

— Я могу спуститься в Преисподнюю, — предложил я. — Поискать там ответы на кое-какие вопросы. Только я не могу заняться этим до захода солнца.

— Вы не должны этого делать, — тихо возразил Фортхилл. — Это слишком опасно. Никому из рыцарей не хотелось бы…

Я резко взмахнул рукой, останавливая его.

— Нам необходима информация, иначе Широ умрет. И не только это: если мы не прищемим хвост Никодимусу, он осуществит ту пакость, которую он задумал с помощью Плащаницы. И если мне и искать ответы на интересующие меня вопросы, так именно там.

— А что Майкл? — спросила Сьюзен. — Разве он не может найти Широ так же, как Широ нашел Гарри?

Фортхилл покачал головой.

— Не факт. Эти способности не из тех, которыми он может управлять. Время от времени рыцарям даруется такая способность, но они не могут вызывать ее по своему хотению.

Я сверился с часами и прикинул в уме расстояние.

— Во сколько Майкл с Саней должны быть здесь? Не пора еще?

— Возможно, у них новые неприятности, — предположил Фортхилл.

— Класс! Ладно, посмотрим, захотят ли те ангелы, что считаются на нашей стороне, вмешаться в игру. Если нет, я призываю Шонзи — сразу же, как солнце зайдет. — Я взял у Сьюзен трубку и вышел.

— Ты куда? — спросила Сьюзен.

— Поговорить с Анной Вальмон. А потом надо еще моему клиенту позвонить. На случай, если я накроюсь медным тазом, я хочу, чтобы обо мне думали, что я хотя бы пытался быть профессионалом.

Гостевая комната в доме у Черити медленно, но верно превращалась в склад всевозможных тканей. Вдоль одной из стен выстроились коробки с нитками всех мыслимых и немыслимых цветов; на почти полностью скрытом от глаз рулонами столе разместилась небольшая швейная машина. Еще больше рулонов частоколом окружали кровать, на которой лежало нечто, с головой укрытое несколькими пледами.

Молясь, чтобы комната не вспыхнула ярким костром, я включил настольную лампу.

— Анна? Проснитесь.

Комок под пледами чуть пошевелился и затих. Я включил телефон и поднял его так, чтобы гудок был отчетливо слышен в тихой комнате.

— Я знаю, что вы не спите, мисс Вальмон. А вы знаете, что там, в «Мариотте», я спас от нехороших парней вашу задницу. Так что, если вы сейчас не сядете и не поговорите со мной, я вызываю копов, и они забирают вас отсюда к себе.

Она не пошевелилась. Я набрал номер и дал ей послушать пару гудков.

— Ублюдок, — пробормотала она. С ее британским акцентом это прозвучало как «у-ублю-юдок-к». Она села, с опаской косясь на меня, натянув плед до подбородка. Голые плечи, правда, были видны все равно. — Ладно. Чего вы хотите?

— Мою куртку для начала, — ответил я. — Но поскольку я сомневаюсь, чтобы вы держали ее в кармане, меня вполне устроит имя вашего покупателя.

Пару мгновений она молча смотрела на меня.

— Если я скажу вам это, — произнесла она наконец, — он меня убьет.

— А если не скажете, я сдам вас полиции.

Она пожала плечами:

— Что, конечно, неприятно, но они по крайней мере меня не убьют. И потом, вы ведь в любом случае меня сдадите.

Я угрюмо уставился на нее:

— Я спас вам жизнь. Дважды.

— Я это осознаю, — ответила она. Еще с полминуты она смотрела куда-то сквозь меня. — Так трудно поверить… Даже при том, что все это случилось со мной. Какое-то все это… сумасшествие. Как сон.

— Вы не сошли с ума, — возразил я. — Ну по крайней мере это не привиделось вам в галлюцинациях или чем-то таком.

Она почти усмехнулась.

— Я знаю. Ческа мертва. Гастон мертв. Это ведь на самом деле с ними случилось. С моими друзьями, — Голос ее дрогнул, и она часто-часто заморгала. — Я только хотела довести все это до конца. Чтобы они умерли не совсем зря. Я перед ними в долгу.

Я вздохнул:

— Послушайте. Давайте я облегчу вам задачу. Это был Марконе?

Она пожала плечами, по-прежнему глядя куда-то в пространство.

— Мы общались через посредника, так что я не могу быть уверена.

— Но это был Марконе?

Вальмон кивнула:

— Если подумать, то скорее всего он. Наш покупатель — человек, у которого очень много денег и влияния в местных кругах.

— Он знает, что это вам известно?

— Вряд ли стоит говорить покупателю, что знаешь, кто он, если он принимает меры к тому, чтобы этого не допустить. Это как-то невежливо.

— Если вы знаете хоть что-то про Марконе, вы должны понимать, что он вряд ли заплатит вам и отпустит на все четыре стороны, не получив товар.

Она устало потерла глаза.

— Я предложу ему вернуть деньги.

— Хорошая мысль. Если только он не убьет вас прежде, чем вы успеете сделать ему это предложение.

Секунду-другую она злобно смотрела на меня, всхлипывая.

— Что вы от меня хотите?

Я вынул из-под вороха ярко-желтого бумажного полотна коробочку с нитками и сунул ей в руки.

— Информацию. Я хочу знать все. Вполне возможно, вы слышали или видели что-нибудь такое, что могло бы помочь вернуть Плащаницу. Помогите мне — и я, возможно, смогу купить вам немного времени, чтобы вы успели убраться из города.

Она взяла коробку и уставилась на разноцветные катушки.

— Откуда мне знать, что вы действительно сдержите обещание?

— Раз — ромашка… Два — ромашка… Я дважды спас вашу жизнь. Мне кажется, вы могли бы уже и доверять моей доброй воле.

Она опустила взгляд, прикусив губу.

— Я… я не знаю.

— Мое предложение имеет ограниченный срок действия.

Она сделала прерывистый вздох.

— Ладно. Ладно, дайте мне умыться. Одеться. Я расскажу вам все, что знаю.

— Вот и хорошо, — кивнул я. — Валяйте. Душ — в ванной, в том конце коридора. Я принесу вам полотенце и все такое.

— Это ваш дом?

— Друзей. Но я здесь оставался пару раз.

Она кивнула и пошарила руками вокруг себя, пока не нашла черную водолазку — ту, которую носила вчерашней ночью. Она натянула ее на себя и встала. У нее были длинные, красивые, хоть и изрядно украшенные синяками ноги, и когда она наступила на правую, то сдавленно охнула и чуть не упала. Я поймал ее прежде, чем она рухнула на пол, и она привалилась ко мне, приподняв правую ногу.

— Черт подрал, — выдохнула она. — Должно быть, лодыжку потянула вечером. — Она нахмурилась и покосилась на меня. — Руки!

Я отдернул руку от чего-то приятно гладкого и крепкого.

— Простите. Не нарочно. Дойти сможете?

Она покачала головой, продолжая балансировать на одной ноге.

— Вряд ли. Поможете чуть-чуть?

Я помог ей доковылять по коридору до ванной. Потом достал из шкафа с бельем пару полотенец и сунул ей в высунутую из неплотно прикрытой двери руку. Она заперла дверь и пустила душ.

Я тряхнул головой и двинулся обратно в гостиную, на ходу набирая номер отца Винсента. После пятого гудка он снял трубку; голос его звучал совсем устало.

— Винсент слушает.

— Это Гарри Дрезден, — сказал я. — Я знаю, как Плащаница попала в Чикаго и кто покупатель. Однако сейчас ее перехватила третья партия, так что она у них.

— Вы уверены? — спросил Винсент.

— Угу.

— Вам известно, где она?

— Не совсем, но я рассчитываю узнать это. К сегодняшнему вечеру… возможно, даже раньше.

— Но почему только к вечеру? — удивился Винсент.

— Ну… гм… Это немного сложно объяснить, — сказал я.

— Может, с заключительной частью расследования справится полиция?

— Я бы посоветовал не рассчитывать на это.

— Почему?

— У меня имеется кое-какая информация, подтверждающая обоснованность некоторых ваших подозрений.

— О! — произнес Винсент. Оптимизма в его голосе заметно убавилось. — Нам, наверное, нужно встретиться и поговорить, мистер Дрезден. Мне не хотелось бы обсуждать это по телефону. В два часа, в том же номере, где мы встречались в прошлый раз.

— Пожалуй, выберусь, — согласился я.

— До встречи, — сказал Винсент и повесил трубку.

Я вернулся в гостиную. Сьюзен сидела и читала утреннюю газету за кофе с пончиком. Одна из створок откатной двери, ведущей на задний двор, была сдвинута. С другой стороны ее громоздились штабеля досок и пластика: Майкл сооружал пристройку к дому. Со двора слышался ритмичный звук пилы.

Я вышел и увидел работающего отца Фортхилла. Он снял пальто и воротничок и остался в черной рубахе с короткими рукавами. Еще он надел кожаные рабочие рукавицы и защитные очки. Он допилил доску, сдул с нее опилки и распрямился.

— Как отец Винсент?

— Судя по голосу, изрядно устал, — сообщил я. — Я, наверное, сегодня еще пересекусь с ним — если только прежде ничего такого не случится.

— Я за него беспокоюсь, — признался Фортхилл. Он приладил доску поверх проема, который, судя по всему, должен был превратиться в окно. — Помогите-ка.

Я послушно взялся за доску. Фортхилл взял из коробки несколько гвоздей и принялся заколачивать первый, зажав остальные в зубах.

— А мисс Вальмон? — поинтересовался он, покончив с этим.

— Принимает душ. Похоже, она все-таки будет с нами сотрудничать.

Фортхилл нахмурился и взял из коробки еще один гвоздь.

— Честно говоря, по первому впечатлению я такого от нее не ожидал.

— Вы недооцениваете моего личного обаяния, — возразил я. — Леди трудно устоять перед таким.

— М-м-м, — с сомнением произнес Фортхилл, снова зажав в зубах гвозди.

— Да нет, для нее это единственный разумный выход. Мы же приперли ее к стенке — так ведь?

Фортхилл забил гвоздь и нахмурился еще сильнее. Потом посмотрел на меня.

Я принял беззаботный вид, потом все-таки посмотрел на него.

— Пойду погляжу, как она там, — буркнул я так, словно с самого начала собирался это сделать.

Я как раз дошел до середины гостиной, когда услышал хлопок автомобильной дверцы и знакомый рык мотора. Бегом бросился к входной двери и распахнул ее как раз вовремя, чтобы увидеть стремительно удаляющееся от меня по улице разбитое заднее стекло Голубого Жучка.

Я сунул руку в карман и застонал. Ключей в нем не было.

— Сукина дочь! — зарычал я и злобно пнул ногой дверной косяк. Пнул не слишком сильно: злость злостью, а калечиться я не хотел. — И ты козел. Трюк, старый как мир, и ты, конечно же, на него купился.

Сьюзен подошла ко мне и вздохнула.

— Нет, Гарри, ты все-таки идиот. Хороший ты человек, но во всем, что касается женщин, — идиот, да и только.

— Сначала куртка, теперь еще и машина. И это, блин, называется благодарностью…

Сьюзен кивнула:

— Никакое добро не остается безнаказанным.

— Ты надо мной еще смеешься?

Она постаралась сохранить серьезное лицо. Голос ее, правда, звучал чуть сдавленно: — Нет.

— Нет, смеешься.

Она порозовела и замотала головой.

— Смеешься над моими больными местами.

Она повернулась, пошла в гостиную и взяла газету. А потом села и подняла газету так, чтобы я не видел ее лица. Из-за газеты слышались странные, сдавленные звуки.

Покраснев как рак, я ринулся в пристройку. Фортхилл оглянулся на меня, и брови его поползли вверх.

— Дайте мне что-нибудь сломать, — попросил я. — Ну или по чему врезать — чтобы со всей силы.

В глазах его блеснули искры.

— Вы поранитесь. Подержите лучше вот это.

Я поднял и придержал для него еще доску. Фортхилл поднял руку с зажатым в ней молотком. Рукав его рубахи задрался при этом движении, и я увидел на внутренней стороне предплечья две бледно-зеленые линии.

— Погодите-ка, — сказал я и схватил его за локоть. Доска выскользнула из моей руки и, падая, больно врезала мне по башке. Я чертыхнулся, поморщился, но задрал рукав ему чуть выше.

На внутренней стороне правого предплечья у Фортхилла красовалась татуировка. Глаз Тота.

— Что это? — спросил я.

— Ха! Татуировка.

— Это я и сам вижу. Что она означает?

— Ну, это я в молодые годы чудил, — ответил он. — Было у нас одно общество.

Я пытался сохранять спокойствие, но все равно охрип от волнения.

— Что за общество?

Фортхилл с опаской покосился на меня:

— Не понимаю, что вас так встревожило, Гарри…

— Какое общество?

Вид у него оставался сконфуженным.

— Ну, нас было всего несколько человек: мы проходили послушание вместе. Совсем еще мальчишки, конечно. И мы… Ну, нам довелось встретиться с необычным. В нашем городе вампир убил двух человек… и мы вместе остановили его. Само собой, нам никто не поверил.

— Само собой… — кивнул я. — А татуировка?

Фортхилл задумчиво прикусил губу.

— Я про нее уже и думать давно забыл. Ну, в общем, наутро после этих событий мы пошли и сделали себе эти татуировки. Поклялись друг другу вечно стоять на страже против сил зла, помогать друг другу…

— А что потом?

— Когда прошло похмелье, мы все силы приложили к тому, чтобы никто из старших церковных чинов это не увидел. — Фортхилл мечтательно улыбнулся, вспоминая. — Все-таки мы были очень молоды.

— А потом?

— А потом год за годом не происходило никаких сверхъестественных событий, и постепенно все пятеро разлетелись кто куда. В общем, до прошлой недели, когда я вдруг встретился с Витторио… с отцом Винсентом, я много лет словом ни с кем из них не перемолвился.

— Погодите-ка. У Винсента тоже была такая татуировка?

— Ну, полагаю, он мог ее и свести. От него такого вполне можно было бы ожидать.

— А что стало с остальными из вашей группы?

— Все умерли за последние несколько лет, — вздохнул Фортхилл. Он стащил перчатку и задумчиво посмотрел на свою морщинистую руку. — Впрочем, скажи нам тогда, что мы доживем до такого возраста, не поверили бы.

Шестеренки в моей голове провернулись, зацепили друг за друга, и я все понял. Я понял, что происходит и почему. Повинуясь чистой интуиции, я поспешил к двери на улицу, собирая на ходу свое барахло. Отец Фортхилл старался не отставать.

— Гарри?

Я прошел мимо Сьюзен. Та отложила газету и тоже шагнула следом.

— Гарри?

Я толчком ноги распахнул входную дверь.

Мотор белого Майклова пикапа стих, пыль из-под колес уже почти осела. Они с Саней выбрались из кабины. Вид у них немного помятый и сильно небритый, но вполне здоровый. Майкл изумленно уставился на меня.

— Гарри? Мне показалось, что я только что видел вашу машину… ее гнала по шоссе какая-то женщина. Что происходит?

— Соберите все, что нужно для боя, — сказал я. — Мы выезжаем.