Глава тридцать шестая

В сказках братьев Гримм, собрании наиболее известных жутковатых преданий Западной Европы, действие почти всегда происходит в лесу. Ну да, там обитают самые жуткие и злобные твари. Стоит герою той или иной истории выйти из дома — и он оказывается в лесу, цитадели тьмы, а там за приключениями дело не станет.

Разгуливать по лесу ночью бывает до тошноты жутко. Мало того, это действительно опасно.

Во-первых, вы почти ничего не видите. Зато вокруг вас полным-полно звуков, от шелеста ветра в кронах и до хруста ветки под лапой какого-то зверя. До вас постоянно — и каждый раз неожиданно — что-то дотрагивается: древесные сучья, паутина, листья, кусты. Земля как живая то уходит из-под ног, то вырастает горбом, так что каждый шаг вам приходится делать с опаской. Камни сами собой подворачиваются под ноги. То же самое делают стелющиеся по земле ползучие стебли, как правило, все в колючках, просто ветки и корни. Темнота укрывает от взгляда ямы, ручьи и обрывы, в которые можно провалиться на шесть дюймов, а можно и на шесть футов.

В сказках герои ухитряются перемещаться по ночному лесу бегом. Не верьте, это полнейшая лажа. Нет, такое, конечно, возможно в настоящих старых сосновых лесах, почти лишенных подлеска, или в тех дубравах, где так любят снимать фильмы про Робин Гуда и экранизации шекспировских пьес. Но если вы попали в нормальный густой американский лес, мой вам совет: лучше возьмите сук потяжелее и раздробите себе коленку сами, чем бежать сквозь него вслепую.

Я очень осторожно двинулся вверх, мимо полуразвалившихся хибар, составлявших некогда городок у причалов. С тех пор как люди ушли отсюда, его захватили деревья, проросшие сквозь полы и выбитые окна.

На острове водятся олени, хотя одному Богу известно, как они сюда попали. Впрочем, он достаточно велик, чтобы здесь жили крупные животные. Я находил следы лис, енотов, скунсов и рысей — ну и, разумеется, обычных для этих мест кроликов, белок и сурков. Еще здесь встречаются одичавшие козы — возможно, потомки тех, что завезли сюда бывшие обитатели городка.

Чье-то враждебное присутствие я начал ощущать, стоило мне пройти шагов двадцать. Началось это с неясной, беспочвенной тревоги, едва различимой на фоне обычной, вполне рациональной настороженности. Однако по мере того как я поднимался вверх по склону, тревога усиливалась, превращаясь в настоящую панику, от которой учащается сердцебиение и становится сухо во рту.

Я заставил себя не поддаваться психическому давлению и продолжал подниматься все тем же ровным, спокойным шагом. Стоило мне уступить, удариться в панику, и я вполне мог пасть жертвой обычных угроз, которые таит в себе ночной лес. Собственно, именно этого и добивался, так сказать, дух острова.

Стиснув зубы, я продолжал свой путь; глаза тем временем привыкали к темноте, и я начал различать очертания деревьев и камней. Передвигаться стало чуть легче.

Подъем на верхнюю точку острова недолог. Зато ближе к вершине склон становится круче, и подниматься можно только по старым ступеням, вырубленным в скале. С самого первого раза, когда я поднимался по ним, они показались мне до странного знакомыми и удобными, да и в последующие посещения это ощущение не изменилось. Даже сейчас я мог бы подняться с закрытыми глазами; ноги сами приспосабливаются к неровностям и сбитому ритму лестницы.

Одолев последние ступени, я оказался на голой плоской вершине. Посередине площадки стоит башня — старый каменный маяк. Вернее, две трети башни: часть ее обрушилась, а камни использовали для строительства маленького домика у ее основания.

Дух острова ощущался здесь сильнее — гнетущий, опасный, безжалостный к чужакам.

Я окинул взглядом залитую лунным светом площадку, кивнул сам себе, вышел на ровное место перед домиком и опустил сумку на землю.

То, что я собирался проделать, восходит корнями к древнему шаманскому ремеслу. В те времена шаман, или заклинатель, или как его там ни называли, уходил в глушь и искал место, отмеченное присутствием магических сил — вроде вот этого. В зависимости от особенностей местной культуры он тем или иным способом призывал духа этого места и привлекал к себе его внимание. То, что следовало далее, не сводилось ни к знакомству, ни к поединку, ни к претензиям на обладание этой землею, ни к состязанию на сообразительность, хотя элементы всего перечисленного и присутствовали. Если ритуал венчался успехом, между шаманом и духом устанавливалось пусть не партнерство, но по крайней мере некоторое взаимопонимание.

Ну, а если не венчался… Я бы не завидовал тому, кто обратил на себя внимание опасного духа, тем более такого, который в состоянии полностью контролировать окружение. Этот, например, дух, питающийся темной энергией из пролегавшей аккурат под руинами маяка жилы, запросто мог свести меня с ума или скормить своим зверям и деревьям.

— И все-таки я собираюсь щелкнуть тебя по носу, — пробормотал я. — В конце концов, наглец я, или где?

Я уткнул конец посоха в землю, нагнулся и расстегнул сумку.

Первым делом круг. Маленьким веничком я наскоро смел пыль и грязь с клочка земли примерно трех футов в диаметре. Потом деревянным циркулем с мелком на конце, какой используют обычно на уроках геометрии в школе, очертил на каменной поверхности правильную окружность. Мелок у меня не простой, а флюоресцентный, поэтому окружность слегка светилась в темноте. Вообще-то для сносного функционирования кругу не обязательно быть абсолютно ровным, но работа мне предстояла серьезная, здесь даже мелочь может оказаться подспорьем.

Затем я достал из сумки пять белых свечей и сверился с компасом, чтобы расставить их правильно. Стрелка компаса бестолково моталась из стороны в сторону. Должно быть, ее сбивало поле магической жилы. Я убрал бесполезный компас и сориентировался по звездам. Расставленные по окружности свечи составили пентаграмму, острие которой целилось строго на север.

Покончив с этим, я достал старый добрый нож из арсенала морской пехоты, простую серебряную чашу-потир и серебряный же колокольчик с черной деревянной ручкой, некогда принадлежавший Армии Спасения.

Потом на всякий случай проверил-перепроверил круг и принадлежности, отошел на несколько шагов и разделся догола, оставшись без колец, браслета и прочей магической амуниции за исключением висевшего на шее серебряного амулета-пентаграммы. Опять-таки, правила не требуют проделывать ритуал в чем мать родила, но я хотел снизить до минимума опасность того, что наложенные на мою амуницию заклятия каким-либо образом повлияют на сложный процесс.

Все это время психологическое давление местного духа продолжало нарастать. Разболелась голова, что в сочетании с недавно набитыми шишками гарантировало кучу ощущений. Волосы на шее стали дыбом. Вокруг меня начинали звенеть комары, и я поежился при мысли о том, в какие места меня успеют укусить, пока я занимаюсь своим делом.

Я ступил в круг, проверил все еще раз, достал из сумки коробок спичек и опустился на колени. Ну да, я мог бы зажечь свечи и с помощью нехитрого заклятия, но это оставило бы на них след магической энергии, также способный повлиять на исход ритуала. Поэтому я проделал все старым добрым способом. Стоило мне чиркнуть первой спичкой и наклониться, чтобы зажечь северную свечу, совсем рядом послышался дикий, наводящий ужас крик совы — от неожиданности я подпрыгнул, едва не потеряв равновесия и не опрокинув свечу.

— Дешевый прием, — пробормотал я, зажег новую спичку и начал все сначала. Когда все пять свечей загорелись ровным, устойчивым пламенем, я повернулся лицом к северу и осторожно коснулся рукой мелового круга. Лёгкое усилие воли замкнуло его, и давление на психику, которое я испытывал последние полчаса, разом исчезло.

Я закрыл глаза и начал, размеренно дыша, расслаблять одну за другой все мышцы, одновременно сосредоточивая мысли на предстоящей мне работе. Где-то рядом, но за пределами круга снова прокричала сова. Потом подала голос рысь. Визгливо затявкали в кустах лисы.

Я не обращал на них внимания, пока не почувствовал, что собрал в кулак все имевшиеся у меня силы. Тогда я открыл глаза и взял с земли колокольчик. Я встряхнул его раз, коротко прозвонив, а потом возвысил голос, сообщив ему всю возможную властность.

— Я не какой-нибудь случайный смертный, которого ты можешь отпугнуть своими штучками, — заявил я, обращаясь к вершине холма. — Я маг, один из Мудрых, и я заслуживаю твоего уважения.

С озера налетел порыв ветра. Деревья вздыхали и бормотали что-то, раскачиваясь под его порывами; звук напоминал сердитый морской прибой, только громче.

Я снова позвонил.

— Слушай меня! — воззвал я. — Я маг, один из Мудрых, и я знаю природу твою и твою силу.

Ветер продолжал усиливаться, играя пламенем свечей. Усилием воли я заставил их гореть ровнее, и почувствовал, как температура моего тела сразу отреагировала на это, опустившись на пару градусов.

Я положил на землю колокольчик, взял нож и провел острием вдоль запястья левой руки, прочертив по коже тонкую красную линию. Надрез сразу же набух кровью. Я положил нож, взял потир и накапал в него немного крови.

И, делая это, использовал еще одну штуку… собственно, благодаря ей я надеялся — только надеялся — на то, что все мое предприятие может все-таки выгореть.

Огонь Души.

Чуть больше года назад один архангел решил сделать инвестиции в мое будущее. Уриил возместил мне ту силу, которой я лишился, отринув искушения одной из Падших. Адский огонь демонов обладал в буквальном смысле слова адской разрушительной силой. Огонь Души, судя по всему, представлял собой ангельский эквивалент этой энергии, оборотную сторону той же монеты — силу, служащую не разрушению, а созиданию. Я почти не экспериментировал с ним. В качестве источника энергии огонь Души использовал мои же собственные жизненные силы. Стоило мне накачать в него больше этих сил, и это могло бы меня убить.

Наблюдая за капавшей в потир кровью, я нашел в моем сознании то место, где хранился дар архангела, и добавил толику его в кровь. Из пореза на кисти в потир посыпались бело-серебряные искры, наполняя его сверхъестественной энергией.

Правой рукой я поднял вверх потир, левой — колокольчик. Капли крови и искры огня души коснулись серебра, и когда я встряхнул его еще раз, тот прозвенел так пронзительно, так чисто, что этот звук мог бы раздробить стекло.

— Слушай меня! — вскричал я, и голос мой прозвучал так же мощно и звонко. С разбитой стены маяка посыпались мелкие камушки. — Я маг, один из Мудрых! Я приношу эту свою кровь в дар тебе, в знак уважения к твоей силе! Явись! — Я положил колокольчик на землю и приготовился взломать круг, высвобождая заклятие. — Явись! — взревел я еще громче. — ЯВИСЬ!

И, разрушив ногой меловой круг, плеснул кровь и серебряный огонь на камни.

Лес вокруг меня взорвался звериными воплями и воем. Птицы, проснувшись, взмыли в небо и закружились надо мной. С полдюжины сучьев разом сломались под напором ветра, и треск этот послышался мне ружейным залпом.

Мгновение спустя абсолютно чистое, безоблачное небо вдруг прорезала ослепительная молния, ударившая в землю прямо посередине разрушенных стен маяка.

Внутри старой каменной скорлупы вряд ли нашлось достаточно горючих материалов, но все же там росли какие-то кусты. По стенам заплясали багровые отсветы огня — а потом на их фоне вдруг обрисовался массивный силуэт.

Я медленно перевел дух и поднялся с колен лицом к маяку. Подобные духи редко принимают материальную форму, и я настолько не учитывал такую возможность, что это оказалось для меня полной неожиданностью.

Лес вокруг меня наполнился шорохами и треском, и я лихорадочно стрелял взглядом направо-налево, не поворачивая головы.

На вершину холма вышли звери. Олени выделялись размерами; рога в лунном свете казались еще больше и грознее. Я увидел и лис с енотами, и кроликов с белками, и всех прочих лесных тварей, и хищных, и травоядных. Все смотрели на меня глазами, слишком разумными для нормального лесного зверья, и все стояли неестественно неподвижно.

Я постарался не думать о том, что будет, если все они разом навалятся на меня со своими копытами, рогами и зубами. Я снова устремил взгляд на маяк и принялся ждать.

Темный силуэт, почти неразличимый в тени, пошевелился и двинулся в мою сторону. Теперь я мог разглядеть его чуть лучше — фигуру, похожую… и все-таки не совсем похожую на человека. Слишком широкими были его плечи, слишком сутулой спина, и шел он медленно, подволакивая одну ногу — шварк-топп, шварк-топп. Одежду его составляло что-то вроде просторного темного балахона… ну да, и еще роста он имел футов одиннадцать или двенадцать.

Ого…

Из-под темного капюшона горели глаза — того же неестественно-зеленого цвета, что и недавняя молния. Нашарив меня, глаза разгорелись ярче, и внезапный порыв ветра едва не сбил меня с ног.

Я стиснул зубы, прищурился, чтобы пыль не попала в глаза, и спустя мгновение ветер улегся.

Я снова посмотрел на темную фигуру и кивнул.

— Что ж, — произнес я. — Попался. — Я снова собрал волю в кулак, сдобрил ее хорошей порцией огня Души и выбросил правую руку вперед. — Veritas servitas!

Вихрь, пронизанный лентами серебряного света, сорвался с моей вытянутой руки и врезался втемную фигуру. Фигура не шелохнулась — дух оказался для этого слишком массивен, — но ветер поймал его серый плащ и резко рванул назад. Так трепещет на сильном ветру флаг. Ткань затрещала.

Заклятие угасло, и плащ снова окутал духа. Глаза его еще раз вспыхнули, и земля под моими ногами словно взорвалась. Мелкие осколки скалы полетели во все стороны; ноги и спину обожгло десятком мелких порезов.

— Уфф, — пробормотал я. — Надеюсь, не в слишком чувствительные места. — Я снова сосредоточился, нацелившись на этот раз на землю под ногами у духа. — Veritas servitas! — выкрикнул я, и скала со скрежетом подалась, образовав глубокую трещину.

Дух даже не пошевелился. Он продолжал стоять на месте — точнее, висеть в воздухе, словно ничего и не произошло.

Глаза его снова вспыхнули, но на этот раз я уже успел подготовиться. Ко мне устремился язык огня, оставлявший за собой на земле белый след льда и изморози. Однако мои магические силы устремились в глубь земли и нашарили там подземный ручей, из которого питался маленький колодец рядом с маяком. Спасибо духу, раздробившему скалу у меня под ногами — так мне оказалось гораздо легче выплеснуть эту воду на поверхность.

— Aquilevitas! — скомандовал я, и передо мной выросла водяная завеса. Огонь ударил в нее и исчез в облаке пара.

Я поднял руку, не забыв про новую порцию огня Души.

— Fuego! — выкрикнул я, послав в духа сноп серебряно-голубого пламени. Разряд угодил ему точно в центр тяжести.

Он подался назад от удара. Не сильно. На какие-то полдюйма, хотя такими разрядами я и кирпичные стены сносил. И все же я подвинул его на полдюйма. Точно подвинул.

Тело мое медленно наливалось усталостью, а дух уже снова поднимал на меня взгляд. Я заставил себя выпрямиться и не моргая смотреть на него. Главное — не подавать вида…

— Хочешь продолжать? — спросил я. — Я могу заниматься этим хоть до утра.

Дух смотрел на меня. Потом шагнул ближе. Шварк-топп. Шварк-топп.

Я не боялся. Ни капельки. И во рту у меня пересохло единственно потому, что вокруг полыхало столько огня.

Он остановился, не доходя до меня футов пять, возвышаясь надо мной темной громадой.

И тут до меня дошло, что он ждет.

Он ждал, что я сделаю дальше.

Сердце мое забилось чаще, когда я почтительно склонил голову. Я не знаю даже, почему я сказал то, что сказал — знаю только, что все мои инстинкты буквально в голос кричали, что так надо, а голос мой словно сам произнес эти слова.

— Меня зовут Гарри Дрезден, и я даю тебе имя, почтенный дух. Отныне и до скончания веков имя тебе будет Духоприют.

Глаза его вспыхнули еще ярче, и язычки зеленого пламени окутали его голову светящимся нимбом.

А потом Духоприют повторил мой жест, склонив голову в ответном поклоне. Распрямившись, он резко повернул голову к домику. Снова налетел ветер, и вершину холма окутала тьма.

Когда она рассеялась, я стоял один. Дух и животные исчезли, словно их и не было. Я дрожал от холода.

Шатаясь, добрел я до своей одежды и подобрал ее. Меня трясло так сильно, что я едва стоял на ногах. Распрямившись со своим инвентарем в руках, я увидел, что в домике мерцает свет.

Я нахмурился и похромал к двери. Дверь и окна давным-давно прогнили и вывалились, да и от крыши осталось одно воспоминание, но одна вещь все еще действовала.

Камин.

Аккуратно выложенные колодцем сучья горели в камине, и от него исходило уютное тепло. Огонь горел ровным, золотым, чуть зеленоватым по краям светом.

С полминуты я, не веря своим глазам, смотрел на это, потом доплелся до камина и уселся в блаженном тепле. Чуть придя в себя, я поискал присутствие духа. Он обнаружился немедленно — такой же чужой, такой же опасный, хотя гнать меня прочь он больше не собирался.

Я собрался с силами, чтобы голос мой не дрожал.

— Спасибо, — просто сказал я.

Легкий ветерок, прошелестевший в кронах Духоприюта, возможно, был мне ответом.

А может, и нет.