I
6 июля 1900
Дорогая, милая сестра Джуди,
Прошлой ночью мне приснился ужасный сон. Я проснулась от собственного крика. Несчастье сидело, как гигант, прямо у меня на груди. Я начала плакать. Ко мне зашел Нил в наспех одетом халате. Ты знаешь, как Нил выходит из себя, когда я плачу, так что я тут же замолчала. Я надеялась, что он вернется в постель. Но он не стал. Он настоял на том, чтобы остаться, пока мы не разберемся, почему я кричала посреди ночи. В итоге после небольшой беседы мы выяснили, что, скорее всего, это был страх. Страх потерять К-2.
А разговоры о страхе обычно выводят Нила из себя. Прошлой ночью он сказал — в последнее время он постоянно пестрит сарказмами, но дедушка по секрету мне рассказал, что это лишь еще одно проявление его возраста, — что крик — самое «мудрое» решение, которое можно принять лицом к лицу со страхом или опасностью. Он рассказал, что, когда Тедди[16] помчался по холму Сан-Хуан, он испугался, что они проиграют сражение; он просто остановился посреди холма и начал утирать свои горькие слезы о гриву лошади. Он сказал, что это был один из способов выиграть в битве: посидеть и поплакать, как делает Олимпия, и составить план действий.
Я сказала Нилу, что если назвать нашу ситуацию битвой, то Ирен должна быть противником, и что она почти все время плачет — особенно в присутствии Кристофера или отца.
Нил ответил мне, что слезы — это ее оружие, к которому мы, он надеется, прибегать не будем.
Я объяснила ему, что не пользуюсь слезами как оружием. Они мне нужны для выражения горя, которое охватывает меня при мысли об уезде из К-2.
Нил спросил, а кто это собирается уезжать. Он не собирался. В самом худшем случае он останется на К-2 в качестве помощника конюха у какого-нибудь шведского фермера. Он сказал, что останется здесь так же, как останется в Америке и будет звать себя Американцем, если какая-то иностранная сила, даже Испания, однажды нас завоюет. Он так же заявил, что нет ничего, на что бы он не пошел, включая кровопролитие, чтобы спасти свою страну от иностранной узурпации, и так же ничем не поступится для защиты К-2 для Квилтеров (думаю, что он так разошелся, потому что только позавчера было Четвертое июля).
Что мы должны делать, по словам Нила, так это то же самое, что дядя Финеас пытался сделать во время своих попыток уладить все с поездкой в Ном: разделить Ирен и Кристофера. Он считает, что Кристофер забудет о мыслях о продаже К-2, если его избавить от того, что Нил называет «ядом близости Ирен».
Я думаю, что разделять их было бы неправильно, ведь они любят друг друга. Нил сказал, что это не любовь. Это просто страсть. И назвал меня идиоткой. Мне это не понравилось, возможно потому что я не такая.
Я сказала Нилу, что мне трудно понять, как столько проблем может сложиться вокруг каких-то денег. Деньги реальны. Их можно подарить, заработать и потерять. Людям они нужны, чтобы их хранить или тратить. Я-то всегда думала, что проблемы могут возникать только из-за каких-то неясных вещей, вроде любви или ненависти; или из-за недостижимых, как здоровье для дорогого отца и Грега или ребенок для дяди Финеаса и Олимпии; или непредотвратимых, как война или смерть.
Только что вошел отец. Меня зовет тетушка Грасия, так что пора мне заканчивать свое письмо. В последнее время отец выглядит очень уставшим. Недавно он сказал Нилу, что не может одновременно работать и сражаться, и что ему нужно работать. Он просил передать, чтобы ты не волновалась из-за номинации Брайана. И что его бы выбрали еще в 1896, если бы он этого хотел. Папа передает вам с Грегом пламенный привет и чек и наказывает не думать о том, откуда они взялись.
Надеюсь то, что я написала тебе о деньгах, не будет тебя тревожить, милая. Тетушка Грасия на днях сказала: то, что мы присылаем вам с Грегом на жизнь, никак не отражается на Крисе, а уже тем более на Крисе и Ирен.
Я люблю тебя, Джуди. Я люблю Грега. Я люблю вас обоих вместе.