5

Наконец меня отвязали.

– Встань! – приказал Пауль мамалыжнику из Теннесси.

– Если вы хотите проделать со мной то же, что с ним, – криво ухмыльнулся мамалыжник, кивнув на меня, – это не пройдет.

– Вот как? – Пауль оторопел. – Йооп, этот тип отказывается идти.

– Ну так помоги ему!

Все три находившихся в вагоне малайца подошли поближе и с интересом уставились на взбунтовавшегося мамалыжника. Фермеры, сидевшие рядом с ним, не отодвинулись, вообще они смотрели на несчастного с сочувствием – мне это понравилось.

Пауль спросил:

– Почему ты отказываешься?

– Я эпилептик, – ответил мамалыжник. Левая бровь его быстро дергалась.

– Вот как? – Пауль был полон темных подозрений. – Тогда иди ты. – Он ткнул пальцем в одного из мормонов, и тот, побледнев, поднялся.

– Чего вы от нас хотите? – спросил я Йоопа.

Ответил опять Пауль:

– Читай газеты.

– Где я их возьму?

– Нам принесут все, что нам потребуется! – Он явно заводил себя.

– Пауль! – крикнул кто-то из малайцев из тамбура. – Солдаты нам не верят. Роджер приказывает привести еще одного заложника.

– Кого? – Пауль откровенно уставился на меня, но Йооп холодно приказал:

– Эпилептика.

– Иди!

Мамалыжник заплакал.

И я сказал себе: «Вот второй».

Человек, который называл себя мамалыжником, ничуть меня не трогал. У него, конечно, хорошая ферма, хорошие поля. Его земли всегда окупают затраченный на них труд. Даже на малайцев мамалыжник смотрел как на потенциальных потребителей его кукурузы.

– Триммер, – беспомощно попросил он, оглянувшись, – помолитесь за меня.

Триммер – коротышка из местных, тощий, длиннолицый, но с мощно выдающейся вперед нижней острой челюстью – глянул на мамалыжника маленькими старческими глазками и кивнул. Он сидел за фермерами, но я хорошо его видел. И он снова кивнул, когда мамалыжник беспомощно произнес:

– Ну, я пошел.

Все молчали.

– Если солдаты начнут стрельбу, – хмуро предупредил нас Йооп, не желая слушать наше молчание, – падайте на пол.

А Пауль, раскуривая сигарету, сплюнул:

– Не успеете упасть – ваши проблемы.

Вновь в вагоне воцарилась тишина, но вдруг приоткрыл глаза бесцветный сосед, которого я принимал за Шеббса.

– Отвернувшиеся от духа, – произнес он негромко, – должны испытать всяческие несчастья, иначе как же им вернуться?

– Вы знаете, где находятся эти Молукки? – спросил я.

– Конечно.

– Тогда расскажите нам.

Кое-что я уже сам вспомнил. Но мне хотелось услышать его голос. Острова, разбросанные в океане между Калимантаном и Новой Гвинеей. Хальмахера, Моротай, Миссол. Когда-то впечатанные в память, они забылись, но сейчас одно за другим всплывали из забвения.

– Зачем вам это? – медленно спросил сосед.

– Как – зачем? – удивился я. – Чтобы знать, откуда явились коричневые братцы.

– Зачем вам делаться их соучастником?

– Разве знание делает соучастником?

– Почти всегда.

Я пожал плечами. Если это действительно был Шеббс, он изменился. Он стал философом. Нечастое перерождение, особенно для хронических постояльцев таких мест, как тюрьма Ливенуорт.

В свое время мы с Беррименом хорошо поработали с неким Джекки, приятелем Шеббса по Ливенуорту, давно завязавшим и осевшим подальше от старых друзей в Каскадных горах. Ну, озеро Мервин, вулкан Худ, река Колумбия, красные леса – не худшее место в мире.

Это к Джекки постучался однажды Шеббс.

Они сразу узнали друг друга, хотя встреча была в общем случайной.

Джекки еще в тюрьме подозревал Шеббса в частых преувеличениях, но в историю с угоном самолета поверил сразу. Тем более об этом тогда писали все газеты. «А деньги? Где твои 200 000? – жадно заинтересовался Джеки. – Ах, ты их обронил во время прыжка с парашютом, их вырвало воздушным потоком из твоих рук? Звучит убедительно. Тебе нужна помощь? Ты хочешь отыскать пластиковый мешок с деньгами?» Конечно, он, Джекки, поможет. Он не настолько богат, чтобы отказаться от предлагаемой доли.

Джекки с большим пониманием отнесся к старому приятелю: как не растеряться на трапе на такой высоте? В лицо – ледяной ветер, под ногами далеко внизу, очень, очень далеко – земля. Он, Джекки, наверное, тоже бы машинально поднял руки к лицу. Неудивительно, что сумку сорвало с ременной петли. Мешок с деньгами, конечно, никуда не денется. Лежит себе в лесу, если, конечно, не влетел в печную трубу какого-нибудь лесника.

Джекки с удовольствием примкнул к поискам.

Позднее он утверждал, что время от времени меланхоличного Шеббса охватывало чрезвычайное волнение. Что они будут делать с деньгами, когда найдут мешок? Шеббс начинал нервно подмигивать Джекки: «Мы ведь не братья Флойд, помнишь таких по Ливенуорту? Их посадили на электрический стул».

А временами Шеббса совсем заносило. Он будто забывал, что в Ливенуорте сидел не один. Вдруг становился невероятно серьезным, загадочно намекал: ему, Шеббсу, есть о чем рассказать.

«Помнишь, Джекки, залив Кочинос?»

Джекки помнил.

«Помнишь этот залив Свиней, самый свинский залив в мире?»

Это, конечно, далеко от тюрьмы Ливенуорт, аж на Кубе, но Джекки помнил.

Ну, шестьдесят первый, загадочно намекал Шеббс. Шестьдесят первый вонючий год. Он тогда здорово поработал, только не очень расскажешь об этом. Тогда он впервые прыгал с парашютом.

Явное вранье расстраивало Джекки. Оно бросало неверный свет на сами поиски денег. Как так? – беспокоясь, напоминал он. В заливе Кочинос высадка шла с моря, а не с неба.

Попавшись, Шеббс не искал лазеек.

Он ухмылялся. Уж он-то знает, что говорит.

Ну да, главная высадка шла с моря. Но кому-то надо было прыгнуть, а потом докладывать по радио о складывающейся обстановке. Вот всегда так. О тех, кто работал, стараются не говорить. Но на высадке с неба Шеббс уже не настаивал.

«А Мемфис? Помнишь ту историю в Мемфисе?» – загадочно намекал он, когда они бродили по старым руслам и боялись поднимать голову, так ослепительно, так грозно сияла над ними грандиозная ледяная пирамида вулкана Худ. В Мемфисе тоже было не просто. Ты, Джекки, и подумать не можешь, но он-то, Шеббс, знает, что говорит. В Мемфисе вместе с Джеймсом Эрлом Рэем действовал еще один стрелок. Рэй стрелял в доктора Кинга из ванной комнаты, снятой в третьеразрядном отеле, а его напарник, оставшийся неизвестным, находился в мотеле «Лоррейн», в крыле, выходящем прямо на окна номера доктора Лютера Кинга. Шеббс прямо не утверждал, что вторым стрелком был именно он. Ну, скажем так, он координировал действия стрелков. О таких вещах тоже не говорят. А потом он гнал один из тех белых «кадиллаков», которые сбивали со следа полицию.

Джекки посмеивался, но вранье Шеббса его огорчало.

Впрочем, в потерянные деньги он верил. И считал, что они должны принадлежать им.

Шеббс ли это?

Я внимательно присматривался к соседу.

В вагоне заметно похолодало. Кое-кто уже натянул всю имеющуюся при себе одежду. Человек, похожий на Шеббса, опять решил подремать. Он подложил под голову темную шляпу. Она немедленно смялась, но это его не смутило. Вытянувшись на двух креслах (подлокотник между ними он опустил), он не пожалел и пальто, укрывшись им. «Прогуливался тут один, – вспомнил я слова кассира со станции Спрингз-6. – Ну, шляпа. Довольно потрепанная. Длиннополое пальто». Оно даже тертому бобру из кассы показалось старомодным.

Я не спускал глаз с Шеббса.

– Как быть с едо-о-ой? – сильно растягивая гласные, спросил один из пожилых биверов. – У меня ничего с собой нет. Я должен был успеть в ночной ресторан в Спрингз-9. Если я не буду нормально питаться, я испорчу желудок.

– Закажите обед в «Павильоне», – откликнулся кто-то недоброжелательно. – Или вам больше по душе итальянская кухня? Тогда звоните в «Мама Лесне».

Кто-то нервно рассмеялся, а у пожилого бивера дрогнули губы.

Но меня теперь занимал мой сосед.

Шеббс это? Или человек, который должен был подойти ко мне в Спрингз-6?

В течение дня он ведь мог незаметно следить за мной, я мог ему не понравиться, насторожить его, он отказался от встречи, но в поезд сел. Может, именно такие, как он, мешковатые, незаметные люди выполняют роль шестых или седьмых связистов у касты тайных жрецов, скрывающих от человечества опасные открытия?

Но существуют ли хранители?

Это доктор Хэссоп отвечает на такие вопросы утвердительно.

Мир, например, давно обошла история племени догонов. Эти африканцы чуть не с XIII века прячутся в труднодоступных районах пустынного горного плато Бандиагара, живут уединенно, не любят общаться с соседями и знакомы со странноватыми вещами. Например, они уверены, что жизнь их племени во многом зависит от состояния системы звезды Сириус. Непонятно, где, когда, от кого и каким образом получили они столь точные (свидетельство астрономов) сведения об этой звезде. Может, впрямь общались с пришельцами?

Доктор Хэссоп не раз ссылался и на некоторые древние святилища Англии и Шотландии. Они построены из огромных камней, особым образом расставленных. О Стонхендже я читал даже сам – это в Солсбери, юго-запад Британии. По словам доктора Хэссопа, стонхенджские сооружения – доисторическая обсерватория, и люди, ставившие ее, хорошо знали, что только узкий пояс именно в этой местности годится по своим астрогеографическим параметрам для подобных сооружений, а любой самый ничтожный сдвиг по широте может дать значительные искажения при наблюдениях…

Доктор Хэссоп не раз напоминал: Пифагор (есть такие сведения) учился у друидов, а они были высшей кастой кельтских жрецов. Юлий Цезарь, завоевав Галлию, в отличие от Пифагора, не испытывал никакого уважения к друидам – он сжег их огромную библиотеку и вырезал самих жрецов. Но всех ли? Откуда столько невозможных, столько удивительных открытий рассыпано по страницам неистового Джонатана Свифта?

А йоги? Они пьют дымящуюся серную кислоту, ложатся на битое стекло, пропуская по себе тяжелый грузовой автомобиль, умеют останавливать собственное сердце. Они взглядом могут двигать предметы. Кинокамера подтверждает это, а ведь она не подвержена гипнозу. Я спорил с доктором Хэссопом: тайны йогов – особая статья. Что, кроме тайн собственного организма, они могут хранить и передавать? Доктор Хэссоп возражал: а почему деревни, рядом с которыми селится йог-отшельник, считают себя счастливыми? Какими знаниями обладает йог, если эти знания сразу оказывают некое положительное воздействие на целую округу? И вообще. Доктор Хэссоп задумчиво качал головой. В Древней Индии, в Тибете, в Перу люди издавна имели ясное представление о множественности населенных миров, а в Древнем Шумере знали, что звездный свод совершает свой полный оборот за 25 920 лет. Откуда, черт побери, такая точность? Кто это вычислял, какими способами? Почти 26 000 лет – это не тот период, который могут вычислить три-четыре поколения.

А в Читамбираме, городе танцующего Шивы, указывал доктор Хэссоп, до сих пор функционирует храм Неба. Он принадлежит общине, члены которой живут крайне замкнуто. Почему бы им не оказаться как раз отделением некоей тайной мировой касты, скрывающей от легкомысленного и агрессивного человечества такие игрушки, как греческий огонь, оружие Замамы, или тайну ядерных трансмутаций?

Я смотрел на спящего человека, укрывшегося долгополым старомодным пальто. А если ко мне должен был подойти он? Я чувствовал себя ослом, поставленным между двумя охапками сена. Обе манили, я не знал, какую хватать. К тому же все это сейчас зависело не от меня, а от суетливых коричневых братцев.