6. «Jure dicere»
…Развод земли и неба проходил как все разводы – в слезах и с грохотом. Мелкий дождь оплакивал несбывшееся, дальний рокот двигателей провожал устремившуюся ввысь «башню».
Цепкий глаз заметил бы лишь одну странность – Небо оставалось здесь, на земле. Плоть, лишенная плоти, улетала куда-то… надеюсь, подальше отсюда.
Мы стояли вчетвером на веранде дома есаула: Халилов с супругой, Рейнмарк и я.
Могильщики.
Слово само запало в голову, вынырнуло из давно читанной книжки – не задушить, не выкинуть.
– Проклятье, до сих пор не верю, что один из наших согласился, – ругнулся есаул. – Как его, Апельсинов?
– Надо поставить кенотаф, – заметил я.
– За оградой, – откликнулась Мариетта Иоанновна тихо. – Самоубийц хоронят за оградой.
– Его место – внутри, – возразил Отто Рейнмарк. – Он умер давно.
– Иногда покойные очень хорошо изображают живых, – вздохнула госпожа Халилова.
Я промолчал. Показалось – не об Апельсинове речь. Обо мне. Не том, что здесь торчит, на дождь глядя – том, который сошел с парохода меньше недели назад.
– А я удивлен, – восхитился есаул: – вы, Отто, не только не последовали примеру большинства своих, но и попросили подданство.
Разведчик пожал плечами:
– Я слишком стар, чтобы отвыкать от своей шкуры. А, как вы выразились, мои… Шестьдесят процентов ушло. Они слишком хотели комфорта. Мы отвыкли ковыряться в грязи и работать руками, вот в чем беда! Думаю, на Земле получится не лучше – наши любимые мертвецы напоследок проорали о себе на всех частотах и дали координаты для связи.
– Попробуем организовать контрпропаганду, – усмехнулся я. – Всё-таки не каждый, посмотрев на то, как выглядят тела, решится.
– Скоро на Землю? – невпопад спросил Халилов.
– Через два часа придёт срочный борт из Владимира. Долечу – сорвут погоны. Впрочем, плевать. Мне достаточно сознавать – бессмертны люди, а не эти… постчеловеки.