5. «Вы уверены, что никто не пострадает?»

…После памятного случая на дороге посол – называть его «Святым» больше не хотелось – заинтересовался темой повстанцев и изрядно ужаснулся, узнав, для чего именно они используются нами, да и всеми остальными.

Пожалуй, я в чем-то разделял это чувство. Размен человеческих жизней, пусть и жизней преступников и слуг в меру кровавого диктатора, на фрукты – не то, чем хвастают в приличном обществе.

В неприличном тоже.

У него хватало полномочий, чтобы изменить задачи миссии, – и я с радостью забыл ананасы. Предстояло по новой крестить эту страну, медленно сползавшую в пучину дохристианских суеверий и почитания плохо загримированных под святых индейских богинь смерти.

Почему-то казалось, будто это что-то оправдывает. Цель и средства, цель и средства, ненавижу вас.

…И вот после встречи с отцом Диего на крыше я спустился вниз, на улицу. Посольская машина ждала, а в ней, как обычно, находился пошедший в народ посол под личиной водителя.

…Машина с трудом протискивалась через толпу в масках, освещенную карнавальными огнями. Здесь и там – мексиканские сомбреро и скелеты, местные шляпы гаучо и яркие одежды.

– Как прошло? – спросил посол.

– Успешно, но забавно. Красные хотели обменять сотрудничество на вашу голову, Кирилл, – ответил задумчиво. – Им было очень интересно, что за птица посол и правда ли, что у него есть какие-то права на престол.

– И во сколько вы оценили меня? Надеюсь, не дороже тридцати сребреников?

– Ну что вы. Это же коммунисты, к тому же здешние. Они с удовольствием скушали версию о том, что вы ставленник богатых родителей, купивших вам теплое местечко.

– Что за чушь?

– Ну да, в Империи такого не бывает, но они-то судят в меру собственной испорченности и марксистских предрассудков.

Мы помолчали.

Я ведь не соврал. И действительно ушел от легкого решения. Зачем?

Чтобы отвлечься, произнес:

– Агент сказал интересную вещь. Мол, он слышал, что у нас собираются возвести на трон живого святого…

– Мне неприятны такие речи.

– Интересно не это. Он сказал, что это дурацкий подход. Что Ватикан со своими средневековыми Борджиа, красные со Сталиным и местные давно поняли простую истину. И процитировал Шварца. Кажется, неправильно: «Единственный способ избавиться от дракона – это иметь своего собственного». Либо дракон, либо пища для дракона. Среднего не дано. И только, вдумайтесь, демократия избавит всех от прыщей и драконов.

– Логичный подход. Ему не приходило в голову, что демократия – тот же дракон о тысяче голов?

– Я спросил то же самое. Диего ответил: мол, именно поэтому красные предпочитают иметь одного конкретного дракона над драконом демократии. И если мы не озаботимся своим, их дракон закусит нашим святым. Что думаете?

– Они не правы. Но и те, кто орет про святых, ошибаются. Обсудим когда-нибудь потом, хорошо? План в силе? Вы уверены, что никто не пострадает?

– Как можно быть уверенными с ними? По идее, все должно пройти без сучка. Полицию отвлекут поджогами припаркованных авто. Войдут внутрь. Достанут оружие, объяснят, что та Санта Муэрте, в которую верят прихожане, капризная и гневливая, в жизни бы не допустила такого, выведут народ – и взорвут капище. Все под утро. В разгар карнавала.

– То есть это безопасно для населения?

– Насколько возможно. Святой Владимир, полагаю, в свое время желал вложить меч в ножны и никогда не казнить смертью, но даже сама Церковь оказалась против: некоторые вещи неизбежны. Побочные жертвы – одна из таких штук, – напрасно я сказал это тогда.

Но узнал я об этом, когда исправлять нанесенный вред было уже поздно.

– Почему, – пробормотал посол себе под нос, – почему мы не умеем действовать словом? Идти на смерть, как первые христиане?

…Ночь. Душно. Жарко. Томно.

Не спится. И не спиться – алкоголь не пьянил. Вечер выпал занятой. Сначала пришлось связываться с майором Сантьяго, чтобы достать товарищей Диего из тюрьмы для политических. Потом обсуждал по закрытому каналу со столичными взрывотехниками задачу. Передавал подробную инструкцию с картинками – чтобы и дебил разобрался – мятежному патеру.

Вернувшись, наконец, в свою конуру, выключил свет и завалился на кровать с бутылкой дурной текилы и сигаретой.

Начинался День мертвых. Где-то рвались фейерверки. Местные верят – в этот день умерших отпускают на побывку домой.

Чувствовал я себя погано. Собственная рожа казалась мне харей как раз такого, несвежего, трупа, вылезшего из могилы и непонятно что забывшего среди живых.

Хотелось, но не хватало духу достать из ящика стола медальон с голопортретом: я стыдился заглянуть в мудрые глаза девушки, чей облик хранила невзрачная медяшка.

Что я с собой сделал? Во что превратился?

Я, православный, чуть не выдал невинного человека – пусть и опасного – врагам. Хуже, человека, который прикрыл меня, козла, от пули.

Час полз за часом, а я грыз себя.

По идее, следовало ненавидеть соперника. Это извиняло бы, пусть и не оправдывая. Но мне было слишком хорошо известно, что о конкуренции здесь речи не идет – у меня нет шансов, а «оппонент» – кандидат на политический брак, не более.

Было глухое раздражение – но это не повод убивать.

Вообще, я стал слишком легко отправлять людей на смерть. Повстанцы – ладно, полиция тоже, все здесь одни миром мазаны, но какой-нибудь несчастный вояка-рядовой из охраны порта, купившийся на единственный для парнишки из баррио шанс получить регулярное питание и мягкую койку…

Пусть даже не я организовал ту атаку и предотвратить вряд ли бы смог. Но узнав о планирующемся теракте, использовал смерть вот таких обычных ребят в своих целях.

В чем они виноваты? В том, что не подняли оружия против начальства?

Да. Именно так. В приличных странах таких многоходовочек не прокручивают. По крайней мере, не ради ананасов и не там, где дежурят люди, не участвующие каким-то боком в наших играх.

А Империя – приличная страна? Каким боком посол в «наших играх»? Его-то вина в чем?

Святой на троне – опасность? Как же Феодор Блаженный? Возможно, сам Александр Первый, если верить легендам? У них с правлением все складывалось отменно.

Нет, Шталь ошибся. Он профессиональный параноик, при его роде деятельности без этого никуда, но смутные подозрения все-таки не причина ликвидировать невинного человека.

И более того: даже если в данном конкретном случае он прав, долг состоит не в том, чтобы вершить суд скорый и неправедный.

Противостоять ошибочному решению, показывать его сущность и надеяться на лучшее – вот все, что мы можем себе позволить, если не хотим из Имперской Безопасности превратиться в ГПУ. Хуже – в тиранов, поставивших себя над законом Божьим и людским.

Кричать караул и предупреждать – вот наше право.

Не больше.

Итак. Если местные виновны, то виновен и я – в том, что не поднял оружие против Шталя. Человека, который, скажем прямо, спасал мне в прошлом шкуру.

Dixi.

«Найдете в себе силы сделать правильное», – подсказала память.

Помолчала и донесла строки, звучавшие у замерзшего пруда, где мы стояли со Стариком и обсуждали грядущее убийство:

И сразу же эхом пришли строфы продолжения, вспомнить которые тогда не хватило смелости и, быть может, честности:

Я не был волком. Не хотел им быть, хотя всякий день и час вынуждали к этому. А потому взял в руки комм и начал готовить письма. Первое отправится Шталю. Потом – во флотскую Дальнюю Разведку, ведомство вечного конкурента и заклятого врага Шталя Кронина.

Меня там тоже не любят, но за шанс схватить за хвост строптивого боярина уцепятся.

Решено. Исчезнуть. Залечь на дно где-нибудь в Аргентине. Там нет Енисея, но тоже хорошо. Без этого нельзя, а то дублер достанет. Отослать сообщение Шталю, дать ему сутки на то, чтобы бежать. Он ошибся, ошибся бесповоротно и окончательно, но долги следует выплачивать.

Потом – связаться с ДыРой.

Дублер… Хм-м. Надо понять, кто именно этот дублер. Если не устранить его перед исчезновением – все будет зряшно. Посла убьют без меня…

Мысленно я перебирал новые и старые лица в посольстве.

…Коммуникатор заорал кошкой, которой наступили на хвост. Проклятье. Что-то срочное – общегражданский канал отключен. Не хотелось, чтобы мешали. Повстанцы бы связались по другому аппарату – одноразовой предоплаченной дешевке, скучавшей на столе.

Стукнул пальцем по экрану – и обомлел.

Передо мной предстало небесное видение. Черные волосы обрамляли строгое бледное личико. В глазах пылали ярость и… какое-то иное чувство. Жалость? Нет, серьезно?

– Сергей Афанасьевич, – холодно поприветствовали меня.

Я уже стоял навытяжку, одуревший, чуть не проглотивший сигарету, которую в результате выплюнул на пол.

– Ваше Величество… – начал. Перебили.

– Молчите, Сергей Афанасьевич. Игра закончена. Операция отменяется. Вы меня понимаете? У Владимира Конрадовича хватило ума не предпринимать никаких действий, кроме разговора с вами, а сейчас прийти с повинной и взять на себя ответственность. Операция – отменяется, господин… штаб-ротмистр.

Странно. Я ожидал услышать скорее «рядовой». Или «подозреваемый». Положим, решила понять и простить.

Зачем тогда звание?

Ничего не понимаю.

– Ваше Величество, разрешите обратиться?..

– Не разрешаю. Ладно, я ждала этого от Шталя. Гордыня имеет свойство затмевать разум. Но вы-то, вы… У вас была мораль. Этика. Успокойтесь. Владимир Конрадович высказал свои соображения, и они приняты во внимание. Решение отменено. Не из-за бреда о святых. Опасных компромиссов не будет, будьте покойны.

– Вам не нужно отчиты…

Она перебила, сказав то, что я вовсе не ожидал услышать.

– Что ты сделал с собой? Во что превратился? – повторила она мои собственные мысли. – Пусть ты работал со злом, на грани зла, но никогда не переходил ее. Операция окончена, пока никто, повторяю, никто не пострадал.

Одурело потянулся за сигаретами, забыв про этикет. Снявши голову…

Что-то мне эта беседа напоминала. Спецкурс по переговорам с террористами в Конторе, вот что. Рацио, эмоции, посулы – полунамеками, чтобы не казалось, что покупают; повторы для усиления…

Черт! Дерьмо попало в вентилятор.

– Постойте! Никакой операции не было. Повторяю – не было, – заявил громко и четко. – Возможности имелись. Не решился. Если вы изучите логи моего комма, вы увидите…

– Не было?

– Не было, Ваше Величество. Я дурной христианин. Я научился убивать за ананасы. Но только вооруженных противников.

Огонек догорающей сигареты добрался до губ. Захлебнулся, чуть не подавился и пребольно обжег язык. Еще один окурок присоединился к первому на полу.

Государыня не выдержала и улыбнулась – ясно, светло, как умела лишь она.

– Забавный способ гасить сигареты. Пресловутый латиноамериканский мачизм? Теперь серьезно: вы можете ответить на один вопрос?

– Так точно, ваше-ство, – язык, зараза, мешал нормально говорить.

– Если операции не было, какого лешего делает у меня на экране какой-то свихнувшийся ксендз?!

…Мне стало плохо. Я начал понимать, что случилось.