28
Кто-то накрыл меня теплой курткой, кто-то бросил к ногам санитарную сумку, и я принялся бинтовать шею Мисютина, из которой хлюпала кровь.
— Оставь, Кирилл, мне уже ничего не поможет! Ухожу я, брат… Скажи мне, ты нарочно все это придумал?
— Да! — не спрашивая, что именно он имеет в виду (сразу понял), бросил я, старательно прилаживая к ране свежий тампон.
— Я так и знал! Наши ребята проверили, почему мне впаяли такой срок, — оказалось, ГРУ посодействовало… С чего бы это, думаю, они на меня так взъелись? Оказывается, конкурирующее Ведомство имело насчет бандита Мисютина собственные планы…
— Извини, но на лбу не написано, кто ты!
— Не перебивай… Дай выговориться. Времени у меня в обрез. Я ведь все равно не сидел бы. Побег мы задумали изначально. Только предполагали, что это произойдет на этапе. Конечно, можно было вообще отмазать меня от зоны, — но тогда бы у настоящих бандитов неминуемо возникли подозрения, а я хотел еще поработать в Питере! Но комбинацию вашу сразу не просчитал…
— Мы чувствовали, что ты с нами, а не с ними. Почувствовали, но в открытую не успели…
— Спасибо… — и он пожал мне руку.
Рукопожатие оказалось болезненно слабым — жизнь уходила из его тела, недавно совсем еще такого мощного и ладного…
— Да что спасибо, ты меня прости — подставил тебя…
Рядом суетились какие-то люди, некоторые из них подходили ко мне и дружески хлопали по плечу. Тогда я оборачивался и узнавал Пампушку, Грека, Цыпленка. Они выражали восторг по поводу встречи, что-то несли с признательностью и благодарностью о моем особом вкладе в разгром базы киллеров, но я не разбирал их слов — и телом, и душой находился подле Барона, слушал внимательно его сбивчивый рассказ:
— Настоящая моя фамилия — Новицкий. Звать Владимиром. С КГБ связался еще на первом курсе МЭСИСа. Существовал негласный договор с Конторой, согласно которому я должен был стать кадровым сотрудником Управления «А» по окончании института… Но все случилось гораздо раньше. И попал я не во внешнюю разведку, а в секретную группу «С-7», действующую против преступников в родной стране…
— Помолчи, Володя, помолчи, тебе сейчас нельзя напрягаться, а многое нам уже известно…
Мы с Олегом погрузили друга на носилки и понесли к вертолету. Впереди ковылял раненый Степан. Отдавать его в руки правосудия никто не собирался.
Возле геликоптера нас догнал дядя Коля. Протягивая «ТТ», он приговаривал:
— Отличная штука, это я как охотник говорю. Главное — прицел хороший. Ни разу не промазал.
— Оставь его себе! — отмахнулся Вихренко. — О документах позаботимся позже. Как твоя фамилия?
— Калядин Николай Иванович.
— Спасибо, Николай Иванович. Выручил ты нас сегодня. Подсоби еще, коль так добр. Вот ключи от наших машин. Загони их себе во двор.
— Сделаем. Где они сейчас?
— На центральной площади… Через недельку мы вернемся, привезем удостоверение на оружие и заберем технику…
— Пистолет мне, конечно, не помешает, только как-то неудобно…
— Бери, не стесняйся. Это твоя награда за геройство!
Тепло попрощавшись с дядей Колей, сели в вертолет. Винтокрылая машина взмыла в воздух и взяла курс на Москву.
…Спустя несколько часов Новицкого положили в лучшую клинику, прооперировали раз, потом еще раз, мы с Олегом не отходили от него двое суток, но в первый день лета нашего товарища не стало…
Все это время его организм отчаянно боролся со смертью. Будь он чуть послабее — умер бы еще там, на проклятом пирсе, но все же победить смертельную рану Новицкий так и не смог.
То теряя сознание, то приходя в него, Владимир не утрачивал главного своего качества — оптимизма, и как только мог шевелить губами, продолжал рассказывать историю своей жизни, чем-то очень напоминающую мою собственную, а еще больше — судьбу Вихренко:
— Закончить четвертый курс на стационаре мне не удалось. На зимних каникулах подрался с одним подонком. А у того батяня шибко крупный начальник. Наезжать стали по-серьезному. Вот Контора и приняла решение отправить меня от греха подальше в Ленинград. Там как раз набирал вес Кумарин, друг детства, и меня приставили к нему. Благодаря случившейся драке даже не пришлось придумывать легенду. Ознакомившись с моей историей, Кум посоветовал сменить фамилию. Вскоре одного из его бойцов — Мисютина — кокнули. Я принял его имя… Почему связался с Конторой? Мама моя, Антонина Семеновна, в восемьдесят третьем году уехала из Тамбова в Ленинград и не вернулась. Так и числится до сих пор пропавшей без вести. В мирное-то время! Я надеялся, что смогу отыскать ее следы. Потому и принял с радостью предложение поработать в бандитской среде… Сынку тому секретарскому по роже тоже из-за мамки съездил. Он утверждал, что она с хахалем сбежала, вот я и сорвался… Жаль, конечно, что жизнь так сложилась. Все время среди подонков… Даже завести семью не решился… Друзей растерял… Нет, я не жалуюсь и ни о чем не жалею…
Последними словами Владимира были:
— Просто грустно все это…