Сен-Прим, ферма Клутье, тот же день, вечер

Старый дом, сколоченный из грубых досок ели, был погружен во мрак, окутан благотворным спокойствием после беспокойного дня. Визит полицейских посеял в семье опасения и глухое ожесточение, а также послужил причиной нервного недомогания Альберты, от которого она так пока и не оправилась.

Жасент, уже успев обосноваться в своей бывшей комнате, подводила печальные итоги этого дня. По возвращении с кладбища она обнаружила на кухне Сидони. Ее сестра старательно месила в миске тесто для блинов, терпеливо раздавливая комочки деревянной ложкой.

– Куда ты снова ходила? – недружелюбным тоном спросила Сидони. – Кажется, здесь осмелился показаться кто-то из семьи Ганье. Господи, я чуть не выбросила его проклятые белые розы в окно.

За этими словами последовала бурная дискуссия, подхваченная спустя десять минут Шампленом и Лориком. В итоге цветы оказались в куче навоза, за сараем.

– Нас не подкупить, – до хрипоты в горле кричал хозяин дома, избавившись от букета. – Скоро нам предложат денег, чтобы Мюррей оказался на свободе.

Матильда предпочла уйти, чтобы не видеть разыгравшейся семейной бури.

Успокоившись, Жасент размышляла под монотонное кваканье лягушек: «Маму можно понять, папа за это время ни разу к ней не обратился. Похлебав вечером миску овощного бульона, мама поднялась отдыхать к себе, умоляя отца ложиться спать, где он хочет, но только не в одной с ней комнате».

Сидони, все еще дуясь, заявила, что проведет ночь на диване в своей мастерской. Шамплен и Лорик снова выпили лишнего.

«Уже поднимаясь по лестнице, они все еще продолжали брюзжать, оба пьяные», – думала девушка.

Она металась в простынях, изнывая от удушливой спертости воздуха. Ветер стих с наступлением сумерек, уступив место влажной духоте. Чтобы сделать хоть глоток свежего воздуха, Жасент широко распахнула окно, защищенное старой москитной сеткой. Обычно ее обновляли здесь каждое лето, однако с того времени как Жасент два года назад уехала в Роберваль, сетку никто не менял.

Собака Жактанса Тибо залаяла; из деревни ей ответила другая. Лягушки смолкли.

«Все было как тогда, когда Эмма жила под этой крышей и целомудренно спала в своей постели, – вспоминала Жасент. – Наша малышка Эмма, с косичками, украшенными розовыми лентами… Которой было всего девять… Боже мой, я не могу поверить в ее тайную беременность, в этого брошенного ребенка! Кто может быть отцом? Это наверняка кто-то из местных».

Жасент вздрогнула. Ее преследовали, словно кадры из фильма, обрывки семейной сцены этого мрачного дня, перипетии которого никак не давали ей отдохнуть. В ее голове промелькнул стоящий на крыльце Валлас Ганье, вооруженный букетом роз, затем – Эммина могила, безлюдное кладбище, мистический ужас, который она испытала, представив, как тело сестры навеки заключено под землей. Затем из воспоминаний выплыло лицо отца, искаженное ненавистью. За ужином, жадно осушив два стакана джина, он вновь принялся обвинять Жасент, тыча в нее указательным пальцем:

– Кем ты себя возомнила, чтобы везде рыскать, выведывать грязные тайны, которые совсем не обязательно было предавать огласке? Если бы не ты, моя дорогая Жасент, мы бы сейчас не опасались того, что опозоримся на весь Сен-Прим. Если бы не ты, память об Эмме была бы чиста, не запятнана липкой грязью, ведь утонуть во время больших паводков – это естественно!

Никто не вступился за Жасент. Виной тому была то ли трусость, то ли усталость, то ли страх еще больше рассердить огромного Шамплена Клутье. Погруженная в свои мысли Сидони казалась необыкновенно рассеянной. Лорик одурел от горя и алкоголя. Что же касается Альберты, то она только и делала, что с отсутствующим взглядом покачивала головой.

Жасент свернулась калачиком. Из ее глаз текли слезы.

– По сути, они правы, что злятся на меня! – с прискорбием произнесла она очень тихо. – Я посеяла бурю против своей же воли… Но я ни о чем не жалею.

Соседская собака снова залаяла, ее лай постепенно перешел в короткое тявканье, за которым последовал протяжный вой. Вскоре Жасент встрепенулась от негромкого шума, словно москитную сетку задело какое-то животное. Она приподнялась на локте и стала всматриваться в окно. Ничего. Однако внезапно вновь послышался тихий удар, затем еще один.

«Кто-то бросает камни, маленькие камушки. Однажды так делал Пьер. Пьер – это он!»

Жасент в возбуждении вскочила – на ней была только белая ночная рубашка без бретелек. Она поспешно прижалась лицом к тонкой металлической решетке. В темноте можно было разглядеть силуэт какого-то мужчины, который, заметив Жасент, быстро отошел назад. Показавшийся на горизонте полумесяц бросил тусклый свет на его лицо.

«Пьер, это и впрямь он!»

Жасент набросила широкий сатиновый шарф и вышла из комнаты, соблюдая множество предосторожностей. Она на цыпочках спустилась по лестнице, держа в руке мягкие кожаные туфли. Петли входной двери заскрипели; Жасент не стала закрывать ее за собой. Вне себя от радости, отогнав от себя все дурные мысли, она дрожала в такт своему преисполненному счастья сердцу.

Он действительно стоял здесь, у крыльца, улыбающийся, протягивающий к ней руки. Жасент бросилась к Пьеру и сжала его в объятиях. Они целовались до самозабвения, не заботясь о том, что их могут увидеть.

– Идем, – прошептал он ей на ухо.

– Да, да! Секундочку, я только обуюсь.

Взявшись за руки, они побежали к озеру. Очутившись на берегу, запыхавшиеся, тесно сплетенные, они почувствовали, что их обоих пробирает беззвучный смех.

– Как ты добрался? – спросила Жасент. – На лодке?

– Нет, на своей машине, я оставил ее у причала. Было уже поздно, и я боялся всех перебудить. До фермы я дошел пешком. Жасент, моя дорогая, моя хорошая, я так тосковал по тебе… Ты ничего не писала, не отправила даже телеграммы. И все же…

– Все же?

– Как только я узнал все об Эмме, я пришел в ужас, ошеломленный такой новостью, но решил немного выждать, чтобы не заявиться сюда в самый разгар трагедии. Но больше выдержать не смог – я должен был утешить тебя.

Жасент мягко оттолкнула Пьера и вопросительно посмотрела ему в глаза:

– Кто тебе рассказал? Как ты узнал? Об этом разве уже написали в газетах? Это просто невозможно. Сегодня у нас была полиция – начальник заверил меня, что прессе не сообщили ни слова.

– Я был в Сен-Фелисьене. В школе есть телефон, и Эльфин смогла до меня дозвониться. Трубку снял мой отец, затем позвал меня. Вот и все! Она и сообщила мне эту плохую новость.

– Зачем она вмешивается? Завтра я бы тебе написала сама.

– Да какая разница! Даже если ее звонок был всего лишь предлогом для пятиминутного разговора со мной, это по крайней мере побудило меня приехать и наконец мы снова вместе. Жасент, это же такое чудо, что мы так сильно друг друга любим! Я не выношу разлуки с тобой.

В его голосе слышалась неподдельная искренность. Он ласкал щеки, волосы и плечи Жасент, страстно пожирая ее взглядом.

– Ты прав, это неважно. Ты приехал именно тогда, когда я так в тебе нуждалась! – прошептала девушка, опьянев от неожиданного успокоения.

– Как ты красива в свете луны, вся в белом! Твоя ночная рубашка – словно подвенечное платье! Родная моя, c тех пор как мы с тобой оказались на острове Кулёвр, я постоянно о тебе думаю! А ты этого не забыла?

– О нет! Если бы мы только могли убежать туда, остаться там наедине, будучи уверенными в том, что нам никто не помешает!

Он притянул ее к себе и сжал в объятиях, проведя пальцем по ее соскам, затем спустившись к животу. Она губами попросила у него поцелуй, закрыв глаза, чтобы сполна насладиться дивными ощущениями, пробуждающимися в каждой клеточке ее плоти. Прикосновения Пьера оказывали на нее невероятное воздействие: она постепенно распалялась, кровь в жилах ускорялась, а по телу, отвечая стремительно нарастающему желанию, как будто бы пробегал ток.

– Я хочу тебя, – прошептала она, прижимаясь к нему губами. – Увези меня.

Обезумев от лавандового аромата парфюмов Жасент и запаха ее волос, Пьер осмотрелся вокруг. Его прерывистое дыхание возбуждало Жасент.

– Может быть, пойдем в домик Лорика? – предложил Пьер.

Речь шла о маленькой, наполовину разваленной хижине, которую Лорик построил своими руками, будучи еще юношей, чтобы во время охоты укрываться в засаде. Тогда Шамплен подарил сыну свое старое охотничье ружье, которым уже не пользовался, и Лорик, придя в восторг, пообещал приносить в семью все свои трофеи – водоплавающую птицу и зайцев.

– Да, это хорошая идея, это совсем близко, – ответила она изменившимся голосом: ее снедал любовный пыл.

Они побежали вдоль пляжа, где с шелестом умирали плавные волны, прозрачные, как кристаллы. Затем, не обращая внимания на липкую землю, пристающую к их ногам, и на грязь, достающую до щиколоток, они свернули на луг, который теперь превратился в болото. Добравшись до хижины, Пьер, задыхаясь от бега, снова обнял Жасент, срывая с нее прикрывающий плечи платок. Упиваясь друг другом, они обменялись страстным поцелуем. Их руки слепо скользили под одеждой в поисках тела.

– Давай зайдем, – сказала Жасент, сгорая от желания.

Ей не терпелось лечь, чтобы всем телом почувствовать Пьера, отдаться ему.

Пьер согласно кивнул и толкнул хлипкую дверь, за которой оказалась удручающая темнота, а в придачу – неприятный запах заплесневелости. Они с отвращением сделали невольный шаг назад.

– Должно быть, на днях хижину затопило. Лучше остаться снаружи, ночь теплая. Дорогая моя, я бы так хотел, чтобы здесь оказалась большая и мягкая кровать, только для нас с тобой! – проникновенно произнес Пьер.

– Однажды у нас она будет, и ждать осталось не так долго!

Пьер кивнул, прерывисто дыша. Он сбросил с себя свою холщовую куртку и расстелил ее на влажной траве, постелив сверху шарф Жасент. В это время она сбросила с себя ночную рубашку и по примеру Пьера разложила ее на земле.

– Я благодарю небеса, – наконец сказал Пьер, увидев Жасент голой. Она склонилась на колени, словно кающаяся грешница, великолепная и лишенная всякой стыдливости.

В полном молчании Пьер в свою очередь снял с себя одежду. Жасент, подняв голову, посмотрела на него. В свете луны его мускулы казались еще более совершенными; на его торсе и бедрах были видны вьющиеся волосы. Едва не плача от предвкушения удовольствия, Жасент коснулась его напрягшегося от возбуждения члена. Он вздрогнул, издав сладострастный стон.

Он увидел, что Жасент, словно вторя ему, гибко выгнулась назад – восхитительная скульптура из слоновой кости, совершающая чувственные движения.

– У тебя божественная грудь! – прошептал Пьер, ложась рядом с Жасент. – Самая красивая на свете! Твои округлые плечи, словно гладкие камушки, а живот такой теплый, а это, вот здесь…

Его искреннее восхищение ее телом сопровождалось утонченными ласками. Теперь его пальцы играли с пушистым руном, которое защищало ее пылающий сокровенный алтарь, где Пьеру предстояло предаться исполнению древнейшего ритуала человечества: мужчина и женщина, обнаженные, как в начале времен, под звездным небом сливаются в одно целое на благодатной земле.

Сгорая от вожделения, Жасент помогла направить достоинство Пьера в то таинственное место, которое являет собой чашу жизни, источник бесконечного наслаждения. Он погрузился в нее, выгибая спину, полуприкрыв веки, затем усилил свой натиск, сопровождая его глухими стонами, доводя их до исступления. От наслаждения она стонала, вскрикивала и извивалась, охваченная неистовством своего удовольствия. Любовная битва длилась больше часа, и на протяжении всего этого времени они не отделялись друг от друга, за исключением тех мгновений, когда уступали желанию видеть друг друга, предаваясь подогревающим их пыл фантазиям.

Протяжный и монотонный крик совы вернул их в реальность. Лунный серп стоял высоко в небе, воздух стал более влажным и свежим.

– Любовь моя, я больше не хочу с тобой расставаться, – вздохнула Жасент, прислоняясь щекой к груди Пьера.

– Я тоже. Ты моя женщина, моя жена.

– Да, я готова стать ею как можно скорее. В сентябре.

Пьер поцеловал молодую женщину в лоб:

– Сентябрь – это далеко, но мне нравится этот месяц.

Строя планы, они чередовали свои слова, мечты и бытовые разговоры с нежными поцелуями, как делают все молодые пары, задумав пожениться.

– Мне нужно возвращаться на ферму, – наконец сказала Жасент, дрожа от предрассветного холода, даже несмотря на то что Пьер закутал ее в свою куртку. – Знаешь, отец хотел, чтобы ты помог им с Лориком постричь наших овец. Поспи немного в машине, приведи себя в порядок. Субботу мы проведем вместе.

– Договорились, любовь моя. Скорее беги, милая, я буду в вашем дворе ровно в восемь.

Поцеловав Пьера на прощание, Жасент натянула ночную рубашку, помятую, влажную и испачканную землей. Затем обула свои кожаные туфли и побежала, счастливая, вопреки всему.