Белый дом, Вашингтон, округ Колумбия
Пятница, 17 февраля 1961 года
Уже сгущались тучи над американо-западногерманскими отношениями, когда министр иностранных дел Генрих фон Брентано ди Тремеццо вошел в Овальный кабинет со своим портфелем, забитым проблемами Аденауэра.
На протяжении нескольких лет американцы испытывали расположение к западным немцам. Однако теперь, когда в средствах массовой информации появились сообщения о приближающемся суде над нацистским военным преступником Адольфом Эйхманом и вышла в свет книга Уильяма Ширера «Взлет и падение Третьего рейха», моментально ставшая бестселлером, в которой были новые отвратительные подробности не столь отдаленного прошлого Германии, сформировалось негативное общественное мнение.
В начале года министерство иностранных дел Западной Германии предупредило Аденауэра, что «все еще есть некоторое негодование и подозрение, которые пока не проявляются, но могут вспыхнуть от одного толчка».
Западногерманский посол Вильгельм Греве, не желая скрывать раздражения, спросил журналистов на совещании «Атлантик-Брюке», организации трансатлантического сотрудничества, что им следует выбрать, «рассматривают ли они нас как союзников или как безнадежную нацию нарушителей спокойствия».
В инструктивных документах, подготовленных для встречи Кеннеди с Брентано, президента предупреждали, что посол приехал, чтобы выразить беспокойство Аденауэра относительно того, что правительство США может предать западногерманские интересы в Берлине ради соглашения с Советским Союзом. «Немцам хорошо известно, что важные аспекты их судьбы в чужих, а не в их руках», – говорилось в памятной записке, подписанной государственным секретарем Дином Раском. Он советовал Кеннеди заверить Брентано в том, что США не собираются отказываться от обязательства защищать Западный Берлин и не оставляют мысли о проведении переговоров о Берлине с Москвой.
Однако, учитывая прошлый опыт, американские чиновники не верили в умение своих западногерманских партнеров хранить тайну. Американские разведывательные службы полагали, что их западногерманские коллеги не заслуживают доверия. «В то время как была бы желательна искренность, особенно ввиду хронической немецкой подозрительности, – говорилось в записке Раска, – правительство Германии не заслужило репутации правительства, умеющего хранить секреты».
Критики говорили, что 57-летний холостяк Брентано – чья жизнь была посвящена работе – был не более чем благородным, культурным орудием решительного Аденауэра, и министр иностранных дел не слишком старался изменить это мнение. Аденауэр был полон решимости лично руководить внешней политикой своего государства, и ни один независимый деятель не смог бы долго оставаться на месте Брентано. Они расходились во взглядах только по одному вопросу – европейской интеграции. Брентано был представителем более молодого поколения, которое рассматривало Европу как естественную судьбу Германии, а Аденауэр рассматривал европейскую интеграцию скорее как средство для подавления немецкого национализма.
Кеннеди тяжело дался разговор с Брентано, особенно относительно «оценки американским правительством сотрудничества и дружбы с правительством Германии на протяжении прошлых лет». Кеннеди сказал, что очень хочет в скором времени встретиться с Аденауэром и надеется, «что все взаимные проблемы будут решены удовлетворительно».
Политический соперник Аденауэра Вилли Брандт умудрился, опередив Аденауэра, первым прилететь в Вашингтон в марте для личной встречи с Кеннеди, нарушив протокол, согласно которому первым наносит визит глава союзного государства. Раск поддержал визит Брандта, чтобы лишний раз показать «миру нашу решимость поддержать Западный Берлин любой ценой». Он хотел, чтобы встреча с Аденауэром состоялась как можно скорее, чтобы не создалось впечатления, что на предстоящих выборах в Германии Кеннеди отдает предпочтение Брандту.
Кеннеди заверил Брентано, что тот факт, что он не упомянул название Берлина в инаугурационной речи и в своем послании к нации, факт, раздутый немецкой прессой до немыслимых размеров, «ни в коем случае не говорит о потере интереса Соединенных Штатов к берлинскому вопросу». Кеннеди сказал, что просто не хотел провоцировать Советы во время относительного спокойствия в городе. Кеннеди предупредил министра иностранных дел, что ожидает, что в ближайшие месяцы Москва возобновит давление на Берлин, и он хочет услышать предложения Брентано относительно того, что лучше всего противопоставить «хитроумному давлению» Москвы.
Брентано ответил, что отсутствие в речах Кеннеди упоминания Берлина не вызвало особого беспокойства, и Аденауэр даже не включил этот вопрос в тему беседы с президентом. Брентано согласился, что пока не было причины поднимать берлинский вопрос, но добавил, что «рано или поздно нам придется его поднять». Он, нахмурившись, сказал, что «администрация советской зоны не сможет допустить символ свободного Берлина внутри своей красной зоны». Он пояснил Кеннеди, что восточногерманские лидеры «сделают все, что в их власти, чтобы побудить Советский Союз к действиям в отношении Берлина».
По оценке Брентано, 90 процентов населения Восточного Берлина выступало против восточногерманского режима, который он назвал второй по жесткости коммунистической системой после Чехословакии. Люди в обеих Германиях в основном отдают предпочтение западной системе и, следовательно, поддержат объединение, сказал Брентано.
Кеннеди постарался глубже вникнуть в проблему. Он высказал беспокойство, что Советский Союз в одностороннем порядке подпишет сепаратный мирный договор с Восточной Германией, а затем лишит свободы Западный Берлин, сохраняя статус-кво в течение короткого периода, чтобы успокоить Запад.
Брентано согласился, что такой вариант возможен. И что в таком случае должны делать натовские союзники? – спросил Кеннеди.
Брентано объяснил Кеннеди основную идею «политики силы» своего канцлера и сказал, что Советы «не решатся предпринять решительные шаги по Берлину, пока понимают, что западные союзники не потерпят подобных шагов». Пока Кеннеди будет вести себя решительно, сказал Брентано, Советы «возможно, не прекратят угрозы, но не перейдут к решительным действиям». Однако Брентано признал, что последние неудачи Соединенных Штатов в Конго, Лаосе и Латинской Америке увеличили шанс, что Советы проверят Кеннеди относительно Берлина.
Словно подтверждая мнение Брентано, Хрущев стал наращивать давление на Аденауэра в Бонне.