Выживет ли французское крестьянство?

Несмотря на все государственные и национальные различия, телевидение все больше становится единым и интернациональным. Миллиарды людей на всем земном шаре видят одни и те же кадры: умирающих от голода стариков, детей и женщин в Сомали и Судане, филиппинских детей, роющихся в мусорных свалках в поисках еды — и в то же время, многотонные грузовики вываливают на французские автострады первосортную картошку, движение блокируется на отрезке нескольких километров, невозможно проехать по картофельной каше. Еще один кадр: рыбаки Бретани сделали налет на рыбные ряды самого крупного оптового рынка во Франции «Ранжис», что под Парижем, — разбиты, растоптаны тысячи ящиков с экспортной рыбой, лангустинами, моллюсками… «Мир сошел с ума», — вздыхает ошарашенный обыватель и переключает телевизор на какой-нибудь полицейский детектив: перестрелки, драки, головокружительные автомобильные погони — все-таки как-то привычнее и спокойнее.

Сослаться на всеобщее сумасшествие проще всего. Действительно, как-то странно: десятилетиями международные валютные фонды помогали африканскому континенту, а в результате во многих африканских странах голод, которого никогда не было при проклятом колониализме. Правда, африканские лидеры разъезжают в роскошных «мерседесах», а их счета в швейцарских банках округляются, но это уж другой разговор. Или взять хотя бы бывший Советский Союз. Ну да, конечно, Сталин душил деревню, но потом, во времена так называемого застоя, миллиарды рублей, тогда еще вполне весомых, вкладывались в сельское хозяйство, в агропромышленность — и все это как в болоте потонуло. Страна, когда-то кормившая всю Европу, не может выжить без импорта сельскохозяйственной продукции. Ни колхозы, ни совхозы, ни фермерские хозяйства — ничто не спасает. Почему? Об этом много пишут в российской прессе, но факт налицо: не работает система, точнее, не работает деревня.

Между прочим, на благополучном Западе сельское хозяйство тоже обходится в копеечку (в доллары, в марки, франки). В Америке из государственной казны, то есть за счет налогоплательщика, платят премии фермерам, которые сокращают количество обрабатываемых земель. В Голландии молочные хозяйства, уменьшающие свою продукцию, получают дотацию. В Германии тоже финансово поощряется сокращение сельскохозяйственного производства. Ну а во Франции если крестьянин превысил квоту, то есть собрал больший урожай зерновых или кукурузы, овощей или фруктов, перекрыл норму по производству мяса и молока, — его штрафуют.

Парадокс, да и только! Во многих странах Третьего мира и на развалинах советской империи правительства мучаются над проблемой — как заставить крестьянина вкалывать? На Западе иные заботы: как бы такое придумать, чтобы крестьянин сидел подольше, сложа руки.

Кажется, так просто одним взмахом руки разрубить все эти противоречия: разрешите западным крестьянам работать столько, сколько они хотят, пусть завалят зерном, фруктами, овощами и мясом весь мир. Исчезнет голод, падет детская смертность, сгладятся социальные противоречия. Кому это мешает? Прекраснейшая, гуманная идея! Все народы мира стоя должны ей аплодировать! Остается только один маленький вопрос: кто за это будет платить?

Увы, мировая экономика сложна и противоречива. Нам, неспециалистам, не понять всего. Однако приведу наглядный пример. Вот сегодня, в очередной раз, показали по телевидению, как один французский крестьянин выбросил на землю тонны отборных яблок. Яблоки — пальчики оближешь. Свой поступок крестьянин объясняет так: в целом, чтобы вырастить каждый килограмм яблок, он затратил три с половиной франка. Все эти годы оптовая цена держалась на уровне пяти франков за килограмм. Сейчас, в связи с исключительным урожаем яблок во Франции, оптовая цена упала до двух с половиной франков. То есть каждый килограмм ему в убыток на один франк. А в его саду созрели десятки тонн яблок. Поэтому, чтобы окончательно не разориться, ему выгоднее яблоки выбросить, а не продавать.

Почему бретонские рыбаки устроили настоящее сражение с полицией и разгромили прилавки в «Ранжисе»? Рыбный экспорт стран, не входящих в Европейский Союз, больно ударил им по карману. Месячный заработок французских рыбаков опустился до двух тысяч франков, в два раза ниже официальной минимальной зарплаты. Конкуренты — рыбаки Африки, Южной Америки, Польши, России. И впрямь, африканский рыбак счастлив, если ему в месяц заплатят сто долларов, то есть пятьсот пятьдесят франков. Для него это неслыханное богатство. А во Франции на две тысячи франков в месяц не проживешь.

И получается, что с одной стороны, свободный рынок выгоден для потребителя (низкие цены), а с другой стороны приводит к безработице, падению производства и в конечном итоге — к большим социальным расходам для государства. Не случайно, все громче раздаются голоса, требующие оградить пространство Европейского Союза таможенными барьерами. Европа боится, что она не выдержит конкуренции с развивающимися странами Юго-Восточной Азии, где зарплата в десять раз ниже европейской, или с Китаем, где до сих пор используется труд заключенных, то есть практически бесплатный.

Но вернемся к французским крестьянам. Кроме экономических и социальных аспектов, есть еще проблемы чисто человеческие. Численность крестьянского населения в стране сокращается из года в год. Старики уходят на пенсию, молодежь уходит в город. А ведь профессия крестьянина наследственная: навыки, опыт, если хотите, понимание своей земли передаются из поколения в поколение. Мне, например, доставляет удовольствие слушать, как винодел рассказывает об особенностях своих виноградных лоз, и почему этот виноград дает вино высшего качества, а рядом, на косогоре, — весьма среднего. Или хозяин молочной фермы, специализирующийся на изготовлении особого фирменного сыра, приоткрывает некоторые тайны своего мастерства: в сырную смесь добавляется трава, которую только он один знает, где искать, а каменные формы для сыров достались ему от его прадеда — прадед понимал, какой камень лучше. Если по каким-то причинам закроет фермер свое хозяйство — исчезнет уникальный сорт. И так во всех крестьянских профессиях. К тому же, практика показывает: пришлые люди, то есть люди, приехавшие из города и купившие ферму, чтоб заняться крестьянским трудом и заработать, как правило, на земле не задерживаются, у них ничего не получается.

Выбить крестьянина с его земли, нарушить преемственность поколений довольно просто. А вот когда приходит пора восстановить крестьянское хозяйство, то это задача почти невыполнимая. Я убежден, что все беды России оттого, что во время коллективизации трудовое крестьянство было уничтожено как класс. Сгинули народные умельцы на рудниках, лесоповалах, на так называемых комсомольских ударных стройках, а теперешний колхозник, у которого вся современная техника под рукой, каких-то тайн земли не знает. Или не хочет знать.

Сейчас в России модно кичиться своим дворянским происхождением. Я из крестьян, все мои предки по отцовской линии жили в Калужской губернии. Гладилин — фамилия довольно редкая, но в Сухиническом районе есть деревня, где почти все — Гладилины. Моего отца в семнадцатом году из деревни забрали в царскую армию, потом он стал красным конником, был тяжело ранен, ему ампутировали ногу. Возвращаться инвалидом в деревню бессмысленно. Отец был очень одаренным человеком, он окончил рабфак, университет, работал на разных должностях, был даже заместителем наркома, потом вернулся к своей первой профессии — юриста. Но это уже другая история, и рассказываю ее потому, что когда волею обстоятельств было выбито из поколений одно звено, то я, внук и правнук крестьянина, даже не представляю себе, как бы я мог вернуться к крестьянскому труду. И не только в России, где ныне стать фермером — равно подвигу, а во Франции, где все налажено, где все под рукой, если бы мне подарили земельный участок, я бы наверно даже огород не смог вскопать — потеряны навыки, утрачен интерес.

Много лет я живу во Франции и все эти годы слышу, читаю и вижу: крестьяне устраивают демонстрации, бьют стекла префектур, перегораживают автострады, выливают из цистерн импортное дешевое вино, жгут туши новозеландских баранов, давят марокканские помидоры, — в общем, всячески безобразничают. И почему-то полиция на это смотрит сквозь пальцы. Более того, большинство французов сочувствуют крестьянам, хотя, казалось бы, странно: ведь все эти товары по дешевым ценам предназначались массовому французскому потребителю. Разумеется, крестьяне могли бы прибегать к более цивильным действиям, разумеется, присутствует некий элемент анархии, разумеется, от конкуренции нельзя слепо ограждаться — надо как-то приспосабливаться к открытому рынку. Все это так. Однако в главном крестьяне правы: доступными им средствами, пускай, несколько архаическими, они борются за свое выживание. И Франция это понимает. Ведь французское крестьянство, крестьянское сословие — национальное богатство страны. Утратить его — не дай Бог…