РУКИ МОРЯКА

Когда последний мешок с сельскохозяйственными удобрениями вместе с шестью десятками ящиков с шариковыми подшипниками и тремя сотнями бочек с маслом были погружены на борт «Софии», на горизонте УЖЕ забрезжил рассвет.

Огромные двойные дизельные двигатели запульсировали и задребезжали, за счет чего по старому кораблю пробежала вибрация, похожая на стон камертона или лопнувшей скрипки. По всей палубе разносились командные выкрики. Вскоре швартовы были отданы. Коричневая вода поднялась с илистого дна. Корабль, рожденный на свет в 1921-м году, чуть накренился, покидая причал, напоминая пожилую даму. «София» — длиной в сто четырнадцать метров — качалась из стороны в сторону, находя равновесие. Ее центральная рулевая рубка состояла словно бы из листов проржавевшей стали, как снаружи, так и изнутри. На двухмачтовом судне паучья сеть проводов оплетала и нос, и корму. Вентиляционные воронки казались прикованными к палубе лишь честным словом, крепления были совершенно незаметны, что вполне являло собой триумф скандинавских судостроителей. При этом вся надводная часть дымчато-серого корпуса корабля, а также якорь и якорная цепь покрывались неопределенными пятнами желтой, бурой и рыжей ржавчины. «София» — несолидная и изрядно потрепанная хозяйка моря — сотрясалась даже от самой невинной волны, и ее проржавевшие суставы болезненно и натужно скрипели. Стонами отдавались все крепления, переборки и палубные доски. Этот корабль был недотрогой, страшащейся любого прикосновения Посейдона — столь любимого когда-то давно.

Корабль покидал свою спокойную гавань с чувством тихого стыда.

В столовой под палубой Майкл Галлатин искоса смотрел на тарелку жареной картошки, буквально плавающей в масле. Приготовленная местным коком яичница тоже была пропитана маслом, и ломтики бекона казались сделанными из жира и коричневого каучука.

Майкл невольно подумал о недавнем кулинарном шедевре — Шатобриане — который ему довелось отведать в Данциге.

Единственным, что на этом корабле можно было не бояться отправить в желудок, был кофе, который оказался вполне сносным. Хорошим, правда, его тоже назвать было нельзя, зато напиток оказался достаточно крепким, чтобы прибавить бодрости… а также, чтобы заставить зубы болезненно заныть, а желудок сжаться.

Полковник Вивиан предупреждал, что пища будет далека от высоких стандартов, поэтому новостью это не стало. В первые дни плавания, пока живот Майкла не привык к морской качке, подставной моряк старался не особенно набивать его и питался крайне умеренно. Как выразился Вивиан, эти бродяжьи корыта качаются, как пьяные шлюхи, так что лучше уж тебя будет тошнить на пустой желудок. Потреблять эту дрянь — уже пытка, а уж блевать ею — пытка вдвойне.

Но сейчас завтрак был подан, а Майкл был голоден. Ему нужно было есть. В столовой, несмотря на ранний час, было людно, и вокруг витали облака дыма от сигарет, которые моряки перекатывали зубами из одного уголка рта в другой. Майкл бегло подсчитал количество человек и понял, что сорок два члена экипажа находилось сейчас в его поле видимости. Грохот и скрежет столовых приборов по тарелкам играл свою дьявольскую симфонию. Работа на судне была тяжелой, времени на отдых оставалось мало, и матросам приходилось работать до самой полуночи. «София» шла со скоростью около пяти узлов в час — Майкл ощущал это по вибрации, пока наблюдал, как подают завтрак, и отслеживал настроение среди неотесанных, грубых и потрепанных жизнью мужчин.

Толком он еще ни с кем не пересекался — его определили на погрузочные работы, но там он для всех так и остался незнакомцем. Он сидел за одним столом с жилистым мужчиной лет пятидесяти с изборожденным морщинами лицом, который умудрялся одновременно есть и курить, перекатывая сигарету во рту и чудом не откусывая от нее кусок. Вторым за стол уселся плотный парень с песчано-коричневыми волосами и в пропитанной потом синей рубахе. Этот человек почти постоянно ухмылялся и хихикал по поводу и без. Третьим был тощий чернокожий мужчина примерно лет тридцати с бритой головой, лишившийся части кожи на правой половине носа вследствие травмы или болезни — часть кожи была срезана и теперь грубо зарубцевалась розоватой плотью. Похоже, он работал слишком острой бритвой, подумал про себя Майкл, пробуя на вкус одну из полосок бекона. На чернокожем человеке красовалось три ожерелья — одно грубоватое, из раковин каури, другое из бисера и черного дерева, а третье с одним шестигранным синим камнем. Его глубоко запавшие глаза никого не удостаивали своим взглядом, однако, похоже, улавливали многое периферийным зрением.

— Ах, йа! — вдруг прогремел голос позади Майкла. — Фот тот сукин сын, которого я искал!

Майкл повернулся на своем сидении. Над ним возвышался огромный плечистый гигант, которого, как он успел услышать, звали Олаф. Он тоже работал на погрузке сегодня. Майкл уже извинился за какое-то нарушение, в котором был обвинен, пока ходил за очередным тяжелым ящиком, но так и не понял, чем именно так прогневал этого Олафа, что тот разорался и принялся изрыгать проклятия и ругательства на палубе. Майкла проинструктировали и подготовили к подобным ситуациям, но все же инструкции, информация и уроки, которые давались на суше, не имели ничего общего с тем, какая работа на самом деле ожидала его на судне.

— Я с тобой говорю! — прорычал Олаф так, словно Майкл еще этого не понял. Беспорядочная болтовня в столовой смолкла. — Так и будешь рассижифаться, или мне тебя тащить?!

Выступающий огромный лоб великана покрылся красными пятнами гнева. Его темно-карие глаза раскраснелись от ярости и стали походить на раскаленные лавой вулканические камни. У него были грязные, свалявшиеся, сальные волосы, спутанные в совершенно непреодолимые колтуны на затылке. На огромных бедрах были закреплены крюки для мяса, и он угрожающе потянулся к ним в ожидании решения Майкла.

У Майкла же было огромное желание просто проигнорировать угрозу и вернуться к своему завтраку, но он рассудил, что разумнее будет подняться.

— Слушай сюда, ты! — палец гиганта с грязным ногтем уткнулся в грудь объекта его гнева. — Никто не смеет преграждать путь Олафу! Никто не смеет пихать Олафа! А? Никто не смеет заставлять Олафа выглядеть медлительным перед кем-то! А?

— Я ведь уже сказал, что я…

— А ну заткнись! — проревел Олаф, вновь довольно болезненно ткнув Майкла в грудь. Затем окинул его презрительным взглядом с головы до пят. — Ты не моряк.

Майкл ничего не ответил. А ведь ситуация накалялась. Каким образом этому тупице удалось так легко сделать столь верный обличительный вывод о подготовленном агенте?

— Не моряк! — повторил Олаф. — Я видел, как ты совсем не соображаешь, что делаешь! И эти руки! Это не руки моряка! Вот, — хмуро произнес он, демонстрируя свои огрубевшие, пересеченные шрамами и ожогами ладони. — Руки моряка! Так что отвечай, какого настоящего моряка ты лишил работы, когда записался сюда? А? Какого из моих друзей ты оставил на берегу без гроша… а у него, может быть, жена и три-четыре ребенка! — он казался настолько суровым, что чернокожий человек наморщил свой искалеченный нос, глядя на великана. — Ты плохой! Я чую, как от тебя воняет!

У Майкла не было ответа на эту тираду, искаженную сильным акцентом. Он счел, что выказал уже достаточно сожаления…

Олаф сжал левую руку в кулак и ударил ею в раскрытую правую ладонь. На лице его появилась жуткая злобная гримаса.

— Ах, я проучу тебя! Олаф тебя выбросит, самодовольный ублюдок! Олаф подправит тебе нос и подобьет оба глаза! Олаф тебе шею растянет так, что тебе новый набор зубов понадобится! Олаф тебя…

Но Олаф был вынужден прервать поток своих угроз, потому что рука Майкла врезалась ему в челюсть справа со всей силой, на которую только была способна.

Олаф повернулся на пятках и рухнул на двоих мужчин, сидевших за соседним столом. Те попытались разбежаться, но не успели, и тело этого борова придавило их всем своим огромным весом. Потеряв ориентацию, Олаф сполз на болезненно зеленые плитки пола, под его губами начала растекаться лужица крови, глаза его двигались под закрытыми веками, а кулак все еще был сжат, но вреда он уже никому причинить не мог. Олаф издал булькающий звук, нижняя губа дернулась, он прикусил ее, а в следующую секунду дал оглушительный вонючий залп из своей необъятной задницы, после чего свернулся на полу и уснул, как примерный маменькин сынок.

Майкл сел на свое место и вернулся к завтраку. Он едва не сломал костяшки пальцев об эту мощнейшую челюсть… впрочем, теперь его руки стали чуточку ближе к тому, чтобы называться руками моряка.

Послышались выкрики и смешки. Кто-то уважительно присвистнул, а кто-то нараспев произнес что-то на языке, которого Майкл никогда не слышал. Грохот посуды и скрежет приборов по тарелкам возобновился, сигаретный дым снова наполнил помещение, и чернобородый второй помощник ворвался в столовую вместе с коком, чтобы выяснить, что здесь, черт побери, происходит.

— Что тут, на хрен, творится? Кто дрался?

Никто ничего не сказал. Второй помощник — испанец по имени Медина — стоял и тупо пялился на лежавшего без движения Олафа. Он нахмурился и повторил:

— Я спросил, кто, блядь, здесь кулаками махал?!

— Эй, мон!^[15] — обратился чернокожий человек с изрезанным носом. Он хитро улыбнулся, обнажив белые зубы, заточенные жеванием ямайского сахарного тростника. — Этот увалень споткнулся и сам себе челюсть разбил. Не было никакой драки.

Медина огляделся, надеясь услышать другую версию, но все внезапно полностью предались наслаждению, поедая свой промасленный картофель, яйца и резиновый бекон. Второй помощник схватил чашку кофе с другого стола и выплеснул ее содержимое в лицо Олафа. Гигант начал приходить в себя, отплевываясь кровью.

— Ты! И ты! Отведите его в душ! И воду попросту не тратить, понятно? — вскричал Медина. Два человека, на которых он указал, сморщились так, будто что-то скрутило им позвоночники, однако нахмурились, сжали зубами сигареты и повиновались, подхватив Олафа и потащив его к выходу. Медина попятился от остальных обитателей столовой, словно те были дикими животными. — И чтобы больше никаких драк! — предупредил он перед тем, как выйти.

Ритуал поедания продолжался. Вскоре часть экипажа отправится спать, а другая часть приступит к работе. Майклу в шесть часов предстояло таскать мешки.

Он посмотрел через стол на чернокожего мужчину.

— Спасибо. Я Майкл Галлатин, — он протянул руку.

— Я не спрашивал, — ответствовал мужчина, холодно уставившись на протянутую ладонь. — И не хочу.

Он скрипнул стулом, встал и побрел прочь из столовой гордой павлиньей походкой — настолько гордой, что Майкл невольно изумился. Он не ожидал ничего подобного от неотесанного моряка.

Кофе, наконец, был выпит. Сидящий с другой стороны стола ухмыляющийся тупица продолжал хихикать в воздух.

А «София» тем временем взяла курс на Данию через залитые солнцем волны Северного Моря.