Конспект лекций полковника жандармского корпуса Герасимова Александра Васильевича, начальника петербургского Охранного отделения в отставке

Приятно было видеть знакомое лицо с расплывающимся синяком. Выглядел Шмель слегка удрученным, помятым и притихшим, крылышки ему подрезали основательно. Долетался агент-невидимка. Во всем этом была капелька дегтя: взяли беглянку не мы, а сыск. Впрочем, это одно и то же. Работаем ради одного дела и сохранения спокойствия в нашем отечестве. Чтобы не устраивать при посторонних ненужных сцен, мои люди взяли барышню накрепко, наручники надели наши, английские, а не хлипкие браслеты полиции. Она еще пыталась красиво уйти, кричала что-то вроде: «Да здравствует Польша», ну и тому подобные глупости. Можно понять ее состояние: такую умницу взяли. Подробности задержания я и хотел выяснить.

Когда крики ее на лестнице затихли и мы с Ванзаровым остались вдвоем, я спросил, как вышли на след.

— При расследовании смерти господина Наливайного удалось выйти на секретаря американской миссии господина Санже. Он заподозрил, что его хотят отравить и ограбить, указал, где можно взять преступницу. Я вам докладывал.

Умеет господин Ванзаров отвечать так, что и не придерешься. Однако так просто отделаться у него не получится. Спрашиваю:

— Какое отношение к этому имеет профессор Окунёв?

— Входит в круг подозреваемых.

— Что удалось о нем установить?

— Самодовольная личность. Улик и фактов недостаточно для ареста.

Какие они все-таки наивные, в сыске. Если бы мы об уликах беспокоились, борьба с врагами отечества давно бы уже встала на тормозах.

— Что-нибудь особенное заметили? — спрашиваю.

Ванзаров смотрит на меня чистыми и наивными глазами:

— Только одно: Наливайный — гермафродит. У него редкая форма полного двунастия, как уверяет господин Лебедев.

— Обстоятельства его смерти до удивления похожи на смерть мистера Санже и некой купеческой дочки Толоконкиной. Не находите?

— Именно так, — отвечает Ванзаров. — Все следы ведут к Окунёву, но пока не можем его взять крепко.

— Шмель какое имеет к этому отношение?

— Скорее, к господину Санже. Она хотела его тривиально обокрасть.

— Да, это на нее похоже. Вспомнила воровскую молодость. Что-нибудь еще она вам рассказала?

— Это было невозможно. После меткого удара ротмистра Джуранского она минут пять как очнулась. Думали уже карету «Скорой помощи» вызывать.

— В банке она от вас ушла, трое агентов убито. Где же вы ее поймали?

— Убит один, двое ранены. Взяли в «Польской кофейне». При помощи логических умозаключений.

Умен и хитер, извивается, как карась на сковородке. Никак его не прихватишь. Подумал: что время терять, все, что надо, Шмель и так расскажет, а потом, в случае чего, побеседуем с чиновником Ванзаровым.

Благодарю и прошу выдать дело гермафродита. Он заявляет:

— У меня этого дела нет.

— То есть как? — спрашиваю.

— К смерти Наливайного проявил интерес Особый отдел полиции и лично его заведующий господин Макаров. Вчера Николай Александрович лично изъял у меня дело, дав приказ прекратить по нему любые разыскные действия.

Взял себя в руки, спрашиваю спокойно:

— Что было в деле?

— Прошу простить, господин полковник, не имею права раскрывать обстоятельства. На этот счет имею строгий приказ от вышестоящего начальства. Я привык четко выполнять все распоряжения.

Что тут поделать! Прохвост Ванзаров строго следовал букве служебных инструкций Департамента полиции. И даже я, при всей своей власти, не мог отменить приказ Особого отдела. Пробую зайти с другого конца, ласкового:

— Родион Георгиевич, ценю вашу порядочность. Но хоть пару словечек, что вам удалось узнать о роли моего агента в этом деле? Приватно.

— Ну, разве приватно. Полонская имела контакты с убитым, но никаких улик ее виновности в смерти Наливайного я не нашел. А допрашивать вы запретили.

Изъяв фотографию Шмеля, я попрощался, но намекнул, что наша встреча, возможно, не последняя. Он выразил готовность оказать любую помощь. Скользкий господин, очень скользкий. Нам бы такой очень пригодился.