05:13 – девяносто пять минут с начала страха

Дым был живым существом. Роем микроскопических клеток, которые проникали через кожу, чтобы уничтожить его изнутри.

Частицы нацелились на его легкие и продвигались вниз по трахее в бронхи. Но это было ничто по сравнению с пламенем. Красные раскаленные лезвия вырывались из приборной панели, раздирали его рубашку и разрезали кожу, которая покрывалась пузырями. Как плавящийся пластик под зажигалкой.

Он взглянул на себя, затем с силой, которую ему дала невыносимая боль, нажал на педаль газа. Не для того, чтобы машина снова тронулась с места, а чтобы оттолкнуться назад. Он хотел отодвинуться от языков пламени как можно дальше.

Он сплюнул слизь с кровью в огонь и резюмировал события, из-за которых оказался в этом безнадежном положении. Он решил провести лечебный сеанс с Мари, без согласия ее матери, в непоколебимой уверенности, что гипноз не может иметь побочных действий.

А затем у девочки случился инсульт.

Во время сеанса. Мари никогда уже не выздоровеет, никогда не будет смеяться. Ее мозг был настолько поврежден, что можно считать за счастье, если к ней вернется глотательный рефлекс.

Как такое могло случиться?

Он услышал, как под ногами раскололась бутылка, которую он выпил. После того судьбоносного сеанса. Перед своей последней поездкой.

И вот он сидел здесь. Зажатый, в покореженной машине, сжимая в руке фотографию своей дочери, которая никогда не сможет вести нормальную жизнь. И он сгорал одновременно изнутри и снаружи.

Он протянул руки к огню, словно пытаясь задержать смерть, которая уже обнимала его пылающими руками. А потом – в тот самый момент, когда был уже не в состоянии выносить запах паленого мяса, когда он был готов собственными руками сдирать с груди зудящую кожу, – все стало прозрачным. Искореженная машина, которая съехала с мокрой дороги и врезалась в дерево, пока он искал в папке фотографию дочери, исчезла. Дым, огонь и даже боль улетучились, осталась только черная пустота.

«Слава богу, – подумал он, – это всего лишь сон». Он открыл глаза. И ничего не понял.

Кошмар, в котором он только что находился, не исчез, а видоизменился.

«Где я?»

Судя по первому впечатлению, в коридоре какого-то подвала. Перед ним стояли двое мужчин в масках, оба со вскинутым оружием. «ПОЛИЦИЯ» светилось большими светоотражающими буквами на черных маскировочных костюмах.

– Вы меня слышите? – спросил один и поднял забрало. Над левой бровью у него был зигзагообразный шрам.

– Да, – ответил Хаберланд.

«Почему я голый? Почему сижу здесь в одних грязных пижамных штанах, в кресле-каталке и пялюсь на зеленую бетонную стену?»

– Морфеус, посмотри на его зрачки.

Другой полицейский откликнулся на зов. Подошел чуть ближе, опустил свой пистолет и тоже откинул забрало.

– Он под наркотиками.

– Наверное, поэтому не может говорить, – предположил мужчина со шрамом.

– Могу, – сказал Хаберланд и хотел схватиться за горло. Но у него не получилось.

– Мы обнаружили одного внизу, случай десять/ тринадцать, – передал Морфеус по рации. – Он жив, но не реагирует. Нам срочно нужен врач.

– Как вас зовут? – спросил другой полицейский, опустившись перед ним на колени. Он стянул балаклаву со рта, обнажая неопрятную щетину на подбородке.

– Касп… – хотел ответить он, но тут же исправился.

– Я Никлас Хаберланд.

«Я Никлас Хаберланд. Врач-нейропсихиатр и эксперт в области медицинского гипноза. И я совершил ошибку».

Он повторил это, но спецназовец лишь с сожалением покачал головой.

– Внизу еще кто-нибудь есть? – прошипело из рации.

– Да, похоже на то. Здесь вход в лабораторию. Стекло, видимо бронированное, за ним что-то шевелится.

– Подкрепление спускается.

– Понял.

Морфеус выключил рацию, и через несколько секунд справа от него открылись двери лифта. Как минимум двое мужчин с автоматами вышли из кабины и тяжело зашагали по коридору.

– Проклятье, что здесь произошло, Джек? – спросил новый голос. Очевидно, вопрос был адресован мужчине со шрамом, который теперь стоял за креслом-каталкой Каспара и ответил:

– Без понятия. Этот накачался, ни на что не реагирует.

«Что это значит? Почему вы меня не слушаете?»

Хаберланд почувствовал, как его откинули назад, и он уставился в слепящий верхний свет.

– Тип, которого вы освободили из лифта, уже что-нибудь рассказал? – спросил Джек у новоприбывших.

– Нет, он в шоковом состоянии. К тому же у него трахеотомия. Он свистит, как чайник.

Хаберланда покатили на кресле-каталке вперед.

– А как там наверху?

– Дерьмово. Повсюду кровь и следы борьбы. А в радиологии, похоже, был пожар. Пока два трупа. Одному перерезали глотку, другой лежал в холодильнике в отделении патологии.

– Идентифицировали?

– Положительно. Томас Шадек и Самуэль Расфельд. Одному принадлежит опрокинувшаяся машина скорой помощи, другой, видимо, руководил клиникой.

«Шадек? Расфельд?.. Конечно».

Хаберланд увидел в зеркале собственное отражение. Он зарегистрировал пятна крови на полу лифта, в который его завезли, и закричал:

– Я могу вам объяснить. Я знаю, что произошло.

– Ты слышал? – спросил Морфеус. Джек нажал кнопку первого этажа и повернулся. Двери закрылись, и оба полицейских включили карманные фонарики.

– Что?

– Мне показалось, он что-то сказал.

Джек пожал плечами.

– Скорее, это был лифт, – улыбнулся он, но на всякий случай еще раз посветил Хаберланду в лицо.

– Смотри.

– Что?

– Его руки. Там что-то есть.

Хаберланд почувствовал, как два пальца в черной кожаной перчатке осторожно коснулись его ладони.

– Действительно.

– Что это?

Луч лампы переместился с него.

– Записка, – произнес Морфеус.

– Что там написано?

«Боже мой».

Хаберланд в панике искал возможность обратить на себя внимание.

– Странно.

– Что?

– Этот тип держит в руке загадку.

– Черт, ты думаешь…

– Да, да, да! – закричал Хаберланд и, к своему ужасу, увидел в зеркале лифта, что его губы ни на миллиметр не пошевелились. – Это был Инквизитор. Нет. Инквизиторша. София Дорн.

– «Брось меня, если я тебе нужен. Подними, если не нужен», – прочитал Морфеус.

– Хм?

– Наверняка это плохая шутка. Или какой-то подражатель.

– Почему?

– Сам подумай. Инквизитора интересовали только женщины.

«НЕТ! – закричал Хаберланд и от безысходности хотел закрыть глаза, но даже это ему не удалось. – Пожалуйста. Это не шутка, – мысленно кричал он. – Вы должны разгадать загадку. Вы должны вытащить меня отсюда. Не из клиники, а из меня самого. Неужели вы не понимаете?»

Нет, конечно нет.

Он знал, что в настоящий момент не может ни говорить, ни читать, ни писать. Она лишила его всех возможностей коммуницировать. На латунной табличке зажглась кнопка первого подвального этажа. Скоро они поднимутся наверх.

«Это сделала София. Она загипнотизировала меня и вернула в самую страшную мою травму. В горящий автомобиль. Время от времени я просыпаюсь от своего кошмара и возвращаюсь в реальность. Тогда мои глаза открываются, и у вас есть шанс восстановить потерянный раппорт. Назвав ответ к загадке. Неужели вы не понимаете? Если вы упустите момент, я снова погружусь в кошмар. И спираль непробудного сна закрутится с начала. Пожалуйста, вы должны мне помочь».

– Есть какие-нибудь идеи, что имеется в виду? – спросил Джек.

– Брось меня, если я тебе нужен. Подними, если не нужен?

– Без понятия, – послышался голос другого полицейского, но уже откуда-то издали. Хаберланд уже не почувствовал, как двери лифта открылись на первом этаже и его передали врачу скорой помощи.

Невидимая сила опять протянула к нему свою холодную руку и начала затягивать обратно. В то место, в которое он никогда больше не хотел возвращаться и которое покинул всего несколько минут назад: в горящий ад своего автомобиля.

Он еще попытался подать знак полицейским, что они должны искать Софию. Его бывшую подругу, к которой он тайно пришел пятнадцать дней назад, чтобы все объяснить. Он хотел попросить прощения и показать заключение врача, у которого лечился после своей аварии. По компетентному мнению доктора Йонатана Брука, инсульт у Марии произошел бы и без гипноза.

Но София не захотела его слушать. Бросила конверт с заключением в камин и выгнала его к псу, которого он привязал перед клиникой. Он помнил, как натянулся поводок, потому что Тарзан – или Мистер Эд, как его все здесь называли, – кого-то почуял, а затем он споткнулся и упал. Прямо на висок.

Но всего этого он уже не мог рассказать полицейским и врачам, очертания которых медленно расплывались перед его глазами, в то время как он сам падал в свой гипнотический кошмар.

Назад в горящий автомобиль. В пылающее пламя, которое София назначила ему в качестве вечного наказания.