Ной

Уайт-Плейнс, октябрь

– Ну вот и все. Почти дошел.

Держась за параллельные брусья, я волочил ноги, медленно переставляя одну за другой. Плечи простреливало острой болью, сухожилия рук страшно ныли. Ноги двигались исключительно благодаря силе воли, стопы еле держали вес тела. Пот капал с кончика носа, ручьями бежал по спине. Футболка липла к коже. Я с кряхтением сдвинул на дюйм правую ладонь на перекладине, затем левую. Правая рука согнулась, и я чуть не упал. Харлан тут же подхватил меня сзади за пояс.

– Отпусти, – просипел я. Стиснул зубы и сосредоточился. – Отпусти. Меня.

Физиотерапевт убрал руки.

Я выпрямился и продолжил мучительное путешествие к концу брусьев. Харлан, судя по звукам шагов, обошел меня и встал спереди. Я рухнул на него, едва достигнув конца тренажера. Физиотерапевт осторожно опустил меня на мат – синий, как рисовало мое воображение. Униформа Харлана представлялась мне белой, а его кожа темной.

Лежа на спине, я хрипел, как буйвол.

– Ты никогда не сдаешься, – присоединился ко мне на полу Харлан. – Именно эта черта характера поможет тебе справиться со всем этим, дружище. Больше, чем что-либо другое.

Он неправильно меня понимал. Я упорствовал не для того, чтобы со всем этим справиться. К чему это? Никакого света в конце тоннеля не будет: ни в переносном, ни в буквальном смысле. Я упорствовал, потому что беспомощность невыносима. Мои глаза искалечены, или та часть мозга, которая отвечает за зрение, но я добьюсь того, чтобы тело функционировало как раньше, даже если это убьет меня. Хотя бы это я возьму под контроль.

Короткое молчание подсказывало, что Харлан наблюдает за мной.

– Не хочешь поговорить для разнообразия? Облегчить душу? – он по-дружески похлопал меня по плечу.

Я дернул плечом, сбрасывая его ладонь.

– Нет.

– Ладно. Сделаем растяжку, прежде чем сковывать тебя. Твое любимое кресло подождет.

Ну и шутник этот Харлан, но он был прав. Я люто ненавидел свое кресло-каталку. И лелеял грандиозный план выкинуть его к чертям из окна или с лестницы, когда снова смогу нормально ходить. Мне, конечно, не позволят этого сделать, но помечтать-то можно?

Харлан взялся за растяжку моих ног, поочередно прижимая колени к груди.

– Толкайся назад, – велел он, согнув мое колено и не убирая руки с ноги.

Я толкнулся под давлением его ладони, зная, что Харлан не выпустит мою ногу. Он запросто мог дать мне по носу моей же коленной чашечкой, и я ничего бы не смог сделать. Естественно, ему это даже на ум не приходило, ведь Харлан – хороший парень. Однако это не мешало мне его ненавидеть.

Пока мы выполняли «легкие» упражнения, мой разум блуждал, выискивая что-нибудь в бесконечной тьме. Оттенок посветлее. Сероватое пятно. Пылинку на черной пелене. Хоть что-нибудь.

– Что-нибудь.

– Что говоришь, шеф?

Черт. Я сказал это вслух? Устал, наверное. Меня вымотал ночной кошмар. Или физиотерапия. Или неослабевающий гнев на все, что превращает меня в тряпку и нытика.

Я сжал челюсти, мысленно заставляя губы и язык делать то, что им полагается.

– Что… угодно… будет лучше… чем нич… чего, – я провел пальцами по глазам, показывая, о чем говорю.

– Эй! – воскликнул Харлан. – Ты быстро говоришь, дружище! Но я не совсем понимаю, о чем ты… А, понял. Тебе хочется хоть что-нибудь увидеть? Но прошло всего сколько? Два месяца? Говорят, шанс есть?

– Нет… шанса.

– Это тяжело, шеф. Но было бы хуже, если бы перед глазами стояла дымка или все расплывалось.

«Не может быть хуже», – хотелось закричать мне. Хуже будет, только если тело полностью не восстановится. Но я этого не потерплю. Скинусь с лестницы вместе с гребаным креслом.

– Хуже? – разозлился я.

Харлан, наклонившись, старательно растягивал мои ноги. Те словно медленно пробуждались от вечной и раздражающей спячки. Параллельно он разговаривал, и его глубокий спокойный голос заполнял темное пространство моей новой вселенной.

– Представь, что вместо черной пустоты у тебя перед глазами дымка или размытое пятно. И это не менялось бы. Каждое утро ты просыпался бы, надеясь на улучшение. Сегодня дымка светлее? Пятно менее размыто?

Мне представилось, как он качает головой с посеребренными сединой волосами.

– Бесконечный мрак – инструмент. Инструмент, который ты должен использовать, чтобы принять неизбежное.

– Чушь собачья.

Я так часто произношу эти слова, что они выходят идеально.

– Надежда – чудесная вещь, – произнес Харлан. – Я никогда и никому не скажу перестать надеяться. И тебе есть на что надеяться, даже если ты этого пока не осознаешь. Надежда – это «может быть». Это оттенки серого вместо черного. У тебя этого еще нет, Ной, но уже есть объективная действительность. Данность. И порой она столь же могущественна и даже более значима. В ней есть покой и честность. Никаких «может быть», только правда.

Он снова накрыл ладонью мое плечо.

– Тебе решать, когда перестать цепляться за свою надежду.