Я в «детстве»
В заглавии детство взято в кавычки, так как его у меня не было.
После того, как я описал жизненный путь своей семьи насколько у меня сохранилось в памяти, перейду к описанию своего детства. И можно ли назвать мое детство «детством»? Это было голодное, безрадостное время. Хоть меня родители и любили, как мезиника, но ласки я был лишен. Я не помню детских игр, и у меня не было друзей. Может быть еще и потому, что примерно лет в восемь меня поразил недуг. Тогда его в народе называли лишаем (Правильное название — псориаз или чешуйчатый лишай — болезнь хроническая, но не заразная). Может быть и поэтому дети, под влиянием их родителей, меня сторонились. Вначале эти розовые чешуйки появились на локтях, а затем перекочевали на руки. Пораженные места не болели, но чесались. Что еще важно — мне было стыдно моих красных рук.
Надо было лечиться, но ближайшая больница была примерно на расстоянии 8 км от нашего села. Однажды отец посадил меня на телегу и повез в больницу. По дороге он мне говорит: «Хорошенько присматривайся к дороге, так как в последующем будешь ходить в больницу сам. У меня для этого не будет времени, так как мне надо будет работать». В больнице меня осмотрел фельдшер и прописал мазь, которую тут же и изготовили. Мазь была бесплатной, но за каждой дозой надо было еженедельно приходить в больницу до начала приема больных, к 7 часам утра.
Несмотря на то, что прошло столько лет, я с ужасом вспоминаю те дни, когда еще в темноте мама будила меня, чтобы я шел в больницу за очередной дозой мази. В особенности мне было страшно в первые дни. Я даже не знал, по той ли дороге я иду. Дорогие! Представляете себе восьмилетнего еврейского мальчика, буквально бегущего по темной дороге? Иду и все время плачу. А тут еще приходилось проходить мимо костра деревенских мальчишек, пасших лошадей. Увидев меня, они с улюлюканьем поднимали крик: «Жиденок, жиденок!» и делали вид, что бросаются за мной в погоню.
За этой мазью я долго ходил и в осеннюю грязь, и в жестокий мороз. А ходил потому, что мне было стыдно моих красных рук. В конце концов я понял, что мазь эта бесполезна и перестал за ней ходить.
Обстоятельства с учебой у меня были не лучше, чем с лечением. Когда я подрос меня определили в хедер. (Слово хедер на иврите — комната. Это традиционная еврейская школа для мальчиков в Восточной Европе и России). В хедере учили только молиться и не учили русскому языку. Годовая стоимость обучения в хедере была равна всего трем рублям, но у отца и этих денег не было. Оплату за мое обучение взяла на себя наша еврейская община. (В этом нет ничего необычного. В обязанности общины по Талмуду входит оплата общиной начального религиозного образования неимущих членов общины. В Талмуде есть раздел правовых положений иудаизма). Взять-то она взяла, но платила она по 50 копеек ежемесячно и не аккуратно.
После очередной ежемесячной неуплаты учитель хедера — меламед брал меня за руку и выводил на улицу с напутствием: «Иди домой и придешь, когда мне за тебя заплатят». И так повторялось часто. Как-то меня позвали к самому богатому человеку в нашем селе — хозяину магазина. В магазине кроме хозяина Мэира был еще и наш раввин. Они стали меня экзаменовать по Торе. Из-за моих вынужденных пропусков занятий я, естественно, на многое не смог ответить. Этот экзамен и все что произошло потом, я запомнил на всю жизнь. Раввин и говорит Меиру: «Разве у Лейбы может быть прилежный ученик, знающий Тору?» Я заплакал и говорю им: «Как я мог хорошо учиться, если за меня неаккуратно платили и меламед меня постоянно отправлял домой?». Такой ответ явно не понравился экзаменаторам.
Когда вечером отец вернулся домой, я ему со слезами рассказал все о том, что со мной случилось. Отец мне сказал: «Бедному человеку от богачей не следует ждать ничего хорошего».
Впоследствии всю жизнь я пытался выбраться из бедности. Больше я в хедер не ходил.