Глава восьмая
Серый туман плотной стеной окутал и лес, и дорогу, и озеро. Небо, казалось, слилось с землей. Цепочкой мы шли по обрывистому склону холма. «Значит так, - мысленно повторял я. - Главное при движении - правильно измерить азимуты на карте и определить расстояния по ней, а затем на местности уточнить направления и правильно вести счет шагов…»
Под ногами угрожающе шуршала каменистая осыпь. Все чаще и чаще скатывались вниз увесистые булыжники. Ребята сталкивали их ради забавы и смотрели, как, подпрыгивая и увлекая за собой попадающиеся на пути более мелкие камни, булыжники летели на дно оврага.
Таболин остановил строй:
- Здесь идти опасно, поэтому - никакого баловства!
- Кто хочет жить - не сорвется, - возразил Федотов.
Он первым, прыгая с камня на камень, продвигался вперед, а Таболин замыкал группу.
Все произошло мгновенно. Позади меня раздался крик. Я оглянулся, но в тумане ничего не мог разобрать,
И тут по цепочке передали:
- Таболин разбился!
Когда я подбежал к месту происшествия, то увидел растерянных ребят. На корточках, в обнимку с березкой, сидел Толя Парфенов. Это он закричал, когда, оступившись, потерял равновесие. Таболин успел подхватить Толю и отбросить к березке, а сам оступился и кувырком покатился вниз по крутому склону.
Мальчишки поодиночке выползали из тумана и, сгрудившись, настороженно смотрели вниз. Широко расставляя ноги, к нам подошел Федотов, распорядился:
- Парфенов, Репухов, Селиверстов, Хатистов - со мной спуститесь на дно оврага. Остальным следовать в безопасное место, к северному склону холма!
Таболин лежал, раскинув руки. Лицо его было в крови.
Мы уложили Ивана Семеновича на березовую волокушу. Его полузакрытые глаза неподвижно смотрели в мутное небо. Казалось, будто он спит. Федотов достал из кармана бинт и наложил на кровоточащую рану у виска Таболина тугую повязку.
К вечеру небо нахмурилось. Пошел дождь. Федотов во время вечерней проверки объявил:
- Завтра продолжим игру в «разведчика-невидимку».
- В слякоть-то? - вздохнул Валя.
- Не сахарный, не растаешь, - произнес Ваня, когда воспитатель ушел из нашей комнаты. - Чтоб обмануть фрицев, играть надо в любую погоду. Главное, до конца продержаться, а там каждый знает, что делать.
- Надоела мне вся эта жизнь. Понимаешь, надоела! Пусть к стенке ставят, никуда я не пойду.
- Ты соображаешь, чем все это может кончиться? - повышая голос, сказал Ваня. - Завтра же на твое место пришлют другого. И тогда весь наш план провалится.
Тут с шумом распахнулась дверь.
- Встать! Селиверстов - три шага вперед! Смирно! За мной, ша-а-гом ма-а-рш!
Я впервые видел у Краузе такие глаза - не глаза, а студеные камни.
Петя Фролов кинулся к окну, зашептал:
- Краузе что-то разнюхал.
И тогда я вспомнил, как вчера каптенармус во время вечерней проверки дольше обычного задержался у стены без окон и с каким-то особым вниманием посмотрел на медвежью морду.
Я забрался на скамейку, заглянул в полураскрытую медвежью пасть и, увидав едва заметную светящуюся щель, отпрянул в сторону.
Женя тоже забрался на скамейку:
- Что, не спишь, косолапый? Покажи-ка свою зубастую морду.
У Жени на лбу выступили капельки пота:
- За нами следят.
Мог ли кто из нас подумать, что зубастая медвежья морда прикрывала щель в стене, через которую фрицы вели за нами слежку?
После отбоя, когда мы все готовились ко сну, вдруг явился Федотов и увел с собой Валю. У порога Валька обернулся и помахал нам рукой.
Когда он скрылся за дверью, Володя Пучков процедил сквозь зубы:
- Доболтались!… Ежели крутанут на всю катушку, тогда держись.
- Без тебя тошно, - сказал Петя.
Через час Валя вернулся. Он был бледен, а глаза, мокрые от слез, по-прежнему улыбались.
- Ну, что там? - спросил у него Женя.
- Нормально.
- А это что у тебя? - я заметил на Валиной шее красную полоску.
- Герман хлыстом стеганул.
Валька задрал рубаху и показал нам спину: красный след проходил наискось от шеи до ягодицы. Мы пересели в дальний от двери угол.
- Допрос вел унтер, - полушепотом начал Валя. - Он поставил меня на колени. Молись, говорит, проси прощения. Ну, думаю, все. И захныкал понарошке, чтобы пыль им пустить в глаза. Не тут-то было. Герман как рванет меня, а потом уцепился за горло. У меня потемнело в глазах. Когда я пришел в себя, Шварц спрашивает: «Скажи, о чем с тобой беседовал Селиверстов?» Я говорю: «В сад за яблоками договаривались идти». Шварц тогда постучал по столу: «Ну зачем ты врешь? Мы знаем все, но мы хотим, чтобы ты сам во всем признался, начистоту». А Федотов, как змей, шипит: «Даю слово благородного человека: мы тебя в обиду не дадим». Ухватил меня за грудь и потянул к себе: «Ну!» - «Я уже сказал, в сад мы собирались». Тут Шварц подал мне листок бумаги: «Читай!»
«Наш уговор… не бойся… к стенке не поставят». Тут я догадался - фашисты подслушивать-то нас подслушивали, да слыхали не все.
«Так ведь это мы, наверное, о драках. Сколько раз уговаривались не драться, а все равно кто-нибудь да задерется. Ваня им говорит: не хватало, чтоб мы тут дрались. Ну, а пацаны не слушают…»
- Ребята! - сказал Володя Пучков. - Как хотите, а надо спасать Ванюху.
- Как мы его спасем?
- Надо сегодня ночью забраться в сад к помещику, нарвать яблок. Тогда фрицы поверят, что мы, и правда, об этом договаривались.
- А кто пойдет? - спросил Женя.
- Хочешь - ты, еще Володька, Павлик, Димка и я? - Петя посмотрел на нас. - Идет?
- И я пойду, - сказал Валя.
- Сиди уж… - замахали мы на него руками.
На ночь ворота запирались, и возле них расхаживал часовой. Перелезть через трехметровую ограду тоже было нам не под силу. Но мы и не собирались перелезать. Мы знали одно заросшее бурьяном местечко, где под ограду неизвестно кем и для какого случая был сделан лаз.
Темное, сырое небо все ниже и ниже опускалось к земле.
Среди ночи я услышал едва уловимый шепот:
- Буди ребят.
Кто-то из мальчишек метнулся к окну. В следующий миг я вскочил на ноги.
- Часового не видать, - сказал Женя.
Я прыгнул через окно во двор и побежал к потайному лазу…Утром на тарантасе приехал разъяренный помещик. Казалось, он вот-вот лопнет от злости.
Унтер-офицер построил нас во дворе.
- Кто из вас ночью ходил в сад? Я спрашиваю, кто посмел нарушить установленный порядок и дисциплину?
Сквозь стекла очков блеснули ледяные глаза. Позеленевшее от ярой злости лицо покрылось багровыми пятнами.
- Зачинщики хулиганского проступка три шага вперед, марш!
Володя Пучков, переминаясь с ноги на ногу, нерешительно вышел из строя.
- Еще я ходил в сад, - низко опуская голову, признался Павлик Романович.
Сильный удар опрокинул Павку на землю. Упершись руками в песок, Павлик медленно поднял голову, потом стремительно, словно пружина, вскочил на ноги и замер в стойке «смирно».
Обер-лейтенант назидательно сказал:
- За то, что вы натворили, следует очень строгое наказание: пять лет каторжных работ. - Его рука повисла в воздухе, сжатый кулак с хрустом уперся в железный крест на груди. - Но мы есть подлинные ваши друзья. Сохранить вашу безопасность можно, однако, только путем более легкого наказания, и вы должны быть благодарны нам за это.
Указательный палец Шварца, как шпага, повернулся в сторону Романовича и Пучкова:
- Вы сейчас же отправитесь в карцер. Федотов добавил:
- Нашкодили, мерзавцы, и не подозреваете, что господин обер-лейтенант из дружеских соображений взял на себя всю ответственность за ваш хулиганский проступок.
В тот день Шварц и Краузе куда-то внезапно уехали.
Федотов нам сказал:
- Владелец сада жалобу на вас накатал, вот господа и уехали в Берлин.
Тут Женя вспомнил о приемнике, который стоял в кабинете унтера. Запасной ключ от комнаты, мы знали, лежал у Германа в коробке с инструментом, на пожарном ящике. Женя глазами показал на дверь. Я медленно вышел на террасу. Женя протянул мне руку и шепнул на ухо:
- Иди послушай, что творится на фронте.
В кабинет унтера мне сегодня идти не хотелось. Но отказаться нельзя было. Это ведь я вытянул жребий!
Несколько дней назад Женя Хатистов высказал такую мысль: унтер-офицер, этот переодетый гитлеровский офицер-разведчик, почище самого Шварца, частенько отлучается днем из «охотничьего» домика, а в комнате у него приемник… Если действовать осторожно, без шума, наверняка можно пробраться в кабинет. Вот бы послушать наших.
Валя сказал:
- Я пойду! Я знаю, где надо крутить.
- Не сдрейфишь? - спросил Ваня. Валька даже обиделся:
- Иди ты! Сдрейфишь…
- Дело-то рискованное. По совести надо, - возразил Женя.
- Как это - по совести? - переспросил его Валя.
- По жребию - вот как. Выгорит - будем знать, что и как там… Сорвешься - бери все на себя.
Бросили жребий. Моя рука, слегка дрогнув, зажала конец шероховатой палки, по спине пробежал колючий холодок. Витя облегченно вздохнул. Женя украдкой посмотрел на меня:
- Ежели что, откажись.
Но я, конечно, не отказался. И вот теперь с зажатым в руке ключом осторожно прокрался вверх по лестнице. Скрип рассохшихся ступенек заставлял неистово колотиться мое сердце, и, когда я оказался на площадке второго этажа и ступени перестали скрипеть, мне почудилось, что вокруг наступила мертвая тишина. Вскоре я услышал доносившийся снизу дробный перестук: та-та-та, та-та-та… Да ведь это Женька выбивал на крыльце чечетку, «прикрывая» меня!
Почти машинально я вставил ключ в замочную скважину. Дверь бесшумно отворилась.
Вот он, приемник, на деревянной подставке у окна! Рядом стол, покрытый зеленым тонким сукном, и кресло у стены. Знакомая обстановка.
Несколько секунд я оцепенело смотрел на молчаливый приемник и вдруг вспомнил: дверь-то осталась открытой! И снова метнулся к порогу. Прислушался. Внизу, у воспитателя в комнате, тихонечко пел баян.
Закрыв за собой дверь, я облегченно вздохнул и на цыпочках подошел к приемнику. Включил его и, зажав ручку настройки, перевел шкалу в ту точку, откуда при «беседах» у Краузе слышал русскую печальную песню. Затаив дыхание, я уставился на зеленый огонек. Беспокойно подумал: почему он молчит? Но вот издалека послышалась русская речь. Передавали про зверства фашистов на орловской земле. Потом в приемнике затрещало, запикало, и я не мог разобрать начала новой передачи. Когда же трескучие звуки пропали, я снова услышал твердый и сильный голос диктора:
- «…наши войска на Брянском направлении продолжали наступление и, продвинувшись на отдельных участках от шести до десяти километров, заняли свыше сорока населенных пунктов.
На Харьковском направлении наши войска, преодолевая сопротивление и контратаки противника, продолжали наступление и, продвинувшись на отдельных участках от семи до десяти километров, заняли свыше пятидесяти населенных пунктов…»
Я выключил приемник, потом перевел шкалу настройки на прежнюю волну и, не помня себя от восторга, бросился к двери. У порога опомнился. Остановился. На лестничной клетке было тихо. Я осторожно спустился вниз.
Тут же радостная весть облетела всех мальчишек. В их глазах вспыхнул счастливый огонек.
- Наши-то бьют фрицев! Да еще как! - по цепочке передал мне Толя Парфенов, не подозревая, что фронтовую сводку ровно полчаса назад, как эстафету, я передал Хатистову…
Несколько дней на домах немецких обывателей дрожали, извиваясь на ветру, меченные фашистской свастикой флаги с черной каймой. Мы сразу догадались: здесь и Курская дуга, и Орел, и Брянск, и Харьков.
Нас же беда миновала только через два дня. Унтер-офицер самолично освободил из карцера Володю, Павлика и Ивана. Это была маленькая, но наша победа.
Иван, когда пришел в себя, поведал:
- Поначалу меня избили и уже потом в нательном белье бросили в каменный мешок. Там до того тесно, что я не мог ни встать во весь рост, ни сидеть - ног нельзя вытянуть, ни тем более лечь. Как я там столько пробыл, не знаю.
- Самое интересное - меня ни разу не вызывали на допрос, - с улыбкой рассказывал Ваня. - Когда все уходили, Герман даже кофе с бутербродами приносил. Говорил, что тайком. Иногда беседовал со мной. Все спрашивал, что я стану делать, если окажусь на Советской земле. Вступай, говорит, сразу в комсомол. - «Ни в жизнь, - говорю, - не вступлю. Сбегу, мол, обратно сюда. Мне, говорю, пока в карцер не посадили, совсем неплохо жилось. Век бы гостил у господина Шварца».
- Смотри, как твой Герман меня разукрасил, - Валька задрал рубаху и показал Ване спину.
- Вот гад! - со злостью сплюнул Ваня. - На пушку, значит, хотел меня взять!
Ребят из карцера раньше срока освободили еще и потому, что на завтра была назначена генеральная репетиция по преодолению «линии фронта». Вечером в особняк прибыло отделение немецких солдат, чтобы охранять этот участок.
Нам объявили трехкилометровый маршрут по сложной местности. Мы должны были скрытно обойти посты охранения и выйти на исходный рубеж.