I

В начале сентября генерал-лейтенант фон Паулюс получил новое назначение – занял пост обер-квартирмейстера в штабе сухопутных вооруженных сил. Практически это означало, что он становился первым заместителем начальника генерального штаба и вступал в избранный и ограниченный круг руководящих деятелей германского вермахта.

О предстоящем назначении генерал узнал несколько дней назад. С ним предварительно говорили и Кейтель и Гальдер. Паулюс дал согласие. Предложение льстило самолюбию, но что значат предварительные переговоры! Все может измениться. Последние дни фон Паулюс пребывал в ожидании и тайных сомнениях. Что, если Гитлер отклонит его кандидатуру?

Разговор с Кейтелем происходил в среду на прошлой неделе, сегодня уже вторник. Только сегодня закончились треволнения. Рано утром офицер связи доставил приказ и предписание: с получением сего генерал-лейтенанту Фридриху фон Паулюсу явиться в ставку, к начальнику штаба Гальдеру.

Приказ подписал Кейтель и завизировал советник Гитлера Йодль. Синий карандаш – Кейтеля, зеленый – Йодля, Паулюс, как и любой работник генштаба, мог безошибочно, не разбирая подписи, только по цвету карандаша знать, кем подписан приказ. Не было случая, чтобы Йодль или Кейтель подписали какую-либо бумагу карандашом другого цвета. Это деталь незыблемого порядка «орднунга», который пронизывал громоздкую, сложную военную машину Германской империи. Вскрыв запечатанный и прошитый конверт, Паулюс увидел сразу два цвета – зеленый и синий. А предписание подписал Гальдер – коричневый карандаш. Три цвета – три начальника. Но главное все же не в подписях руководителей вермахта. Приказ – фон Паулюс отлично знал это – исходил из имперской канцелярии, от самого Гитлера. К чему скрывать – это вызывало чувство удовлетворенного честолюбия. Значит, Адольф Гитлер оценил, выделил его среди других генералов.

Несколько омрачил настроение сухой и подчеркнуто официальный тон предписания. Возможно, это тоже часть орднунга, но мог бы Гальдер просто позвонить по телефону, пригласить его к себе, не подчеркивая своего превосходства. Наконец, хотя бы поздравить. Давно ли Гальдер был генерал-лейтенантом и они стояли на равной ноге… Впрочем, надо же знать Гальдера. Педантизм и пристрастие к ненужным формальностям – его вторая натура. Таким он был еще на Доротеенштрассе, в академии генерального штаба. Формализм присущ ему. Посмотреть только на всю его внешность, на подстриженные спереди волосы, торчащие словно щетина платяной щетки, и губы, постоянно сжатые в тонкой улыбочке.

Новый генерал-квартирмейстер попытался отбросить омрачавшие его мысли. Плевать на всякие мелочи! Напряжением воли фон Паулюс заставил себя думать о другом, более важном. И все же мысль о Гальдере возвращалась. К будущему шефу Паулюс питал скрытую неприязнь, о которой едва ли кто мог догадаться, тем более сам начальник генерального штаба. Внешне у Паулюса с Гальдером были самые наилучшие отношения. С новым назначением их придется укреплять и поддерживать, иначе вряд ли удастся долго продержаться на высоком посту.

Ставка сухопутных сил располагалась в Цоссене, под Берлином. Фон Паулюс отправился туда немедленно, как только офицер связи покинул его квартиру. Сначала он хотел приехать к Гальдеру с некоторым опозданием: пусть не думает, что генерал-лейтенанта можно вызвать, как капрала. Но, поразмыслив, Паулюс отказался от этого решения. Зачем с самого начала дразнить гусей? Наоборот! Именно ради того, чтобы прибыть в ставку пораньше, генерал приказал водителю ехать кратчайшим путем. Не через Темпельгоф, мимо аэродрома, как он всегда ездил, а Берлинеррингом – кольцевой автострадой, опоясывающей город. Это сократит время – в городе приходится стоять у светофоров на каждом перекрестке.

Генерал редко бывал в этой части Берлина, но малознакомые места не отвлекали его от мыслей о предстоящей встрече с Гальдером. Представитель замкнутой касты немецкой военной аристократии, Фридрих фон Паулюс придавал существенное, если не первостепенное, значение продвижению по службе. Свою жизнь он посвятил военной карьере. Не напрасно же Паулюс тратил годы В Лихтерфельде, в кадетском училище, натирал там грубым суконным воротником мундирчика тогда еще нежную, детскую шею. В Лихтерфельде было много таких, как он, воспитанников из Ост-Эльбии. Ост-Эльбия – это скорее социальное, нежели географическое понятие, которым обозначают германские земли к востоку от Эльбы. Сюда включают и Пруссию. Это традиционная родина немецких генералов – современных, бывших и будущих. Не случайно говорят, что единственная промышленность Пруссии – ее армия. Ост-Эльбия веками поставляет генералов и высших офицеров. Там генералов воспитывают с детства. И получается толк…

Фон Паулюс улыбнулся охватившим его воспоминаниям. Воспоминания всегда вызывают прилив теплых чувств. Как давно это было, когда мальчуганом он положил вату под воротник! Сукно нестерпимо терло шею. Воспитатель обнаружил предательские белые волоски. Маленькому кадету крепко досталось. Что ж, воспитатель хотел добра, он воспитывал настоящего генерала. Сейчас Паулюс на него не в обиде.

Военная карьера… А разве мало времени ушло на военную академию в мрачном и строгом кирпичном здании на Доротеенштрассе? Там он и познакомился с Гальдером… Снова Гальдер! Почему обязательно лезет в голову то, от чего хочешь избавиться?.. В академию ежегодно принимали четыреста молодых офицеров. Их называли «сырьем для генерального штаба». Уже на памяти генерала из Доротеенштрассе вышли тысячи штабных офицеров. Тысячи. И тем не менее на должность обер-квартирмейстера назначили его, Паулюса. Этим нельзя не гордиться…

Генеральский «хорьх» приближался к Берлинеррингу. Справа лепились последние домики, слева раскрылась пустошь, поросшая кустарником и молодыми деревцами. Листья на них кое-где начинали желтеть. Внезапно водитель замедлил ход. Паулюс посмотрел вперед – несколько легковых машин, загораживая дорогу, шли в том же направлении, но медленно. Передняя сворачивала с шоссе в сторону пустоши.

– Что это там?

– Хоронят породистую собаку, господин генерал-лейтенант.

Паулюсу показалось, что в словах шофера звучат иронические нотки.

– Я спрашиваю серьезно, Ридел, не говорите глупости!

– Никак нет, господин генерал. Здесь кладбище для чистокровок. Хоронят доберманов, овчарок, бульдогов, японских болонок – собак с паспортами и родословными.

– Не хватало еще участвовать в такой похоронной процессии! – недовольно пробормотал генерал, разглядывая надгробья и могилы, вытянувшиеся рядами за изгородью вдоль дороги. Он так и не понял, серьезно ли говорил водитель.

Передние машины продолжали тянуться медленно, как полагается на похоронах. Волей-неволей «хорьх» Паулюса замыкал траурный кортеж. Генерал успел прочитать ближайшую к дороге надпись на мраморе: «Кто хочет быть верен без раздумий, границ и сомнений, приди сюда и поклонись».

«Нас тоже призывают к собачьей верности…» Паулюс вздрогнул, испугавшись собственной мысли. Украдкой взглянул на шофера, словно тот мог услыхать его мысли.

На соседней могиле на постаменте сидел каменный бульдог с толстыми лапами и короткой свирепой мордой. «Водитель вправе иронизировать, – подумал Паулюс. – Вот она, расовая теория, доведенная до абсурда. Теперь все это в моде».

Фридрих фон Паулюс многое принимал в нацизме. Он считал, что государством должен руководить человек с твердой рукой и железной волей. Одобрял неистовую гонку вооружений, которую осуществлял Гитлер. Девяносто миллиардов марок, затраченных а боевую мощь армии, считал патриотическим делом. Но вот выдумки Розенберга по поводу чистоты арийской расы, все эти аненпассы, проверки родословных чуть ли не до седьмого колена считал абсурдом. Что-то здесь действительно напоминает паспорта чистокровных борзых.

Он допускал, что, возможно, не понимает философской глубины рассуждений об арийском и неарийском происхождении. Чтобы разобраться, попробовал читать розенберговский «Миф XX века», но бросил на десятой странице – стало томительно скучно. Для себя еще раз сделал вывод: такая философия не для людей, посвятивших себя военному искусству. Лучше читать уставы и сочинения военных авторитетов. Лучше верность без границ и сомнений. Собачья верность…

Передняя машина, свернув на кладбище, остановилась. Из нее вынесли цинковый ящик, увитый лентами. Размером он был, может быть, чуть побольше сигарного ящика. «И в самом деле хоронят карманную болонку», – подумал обер-квартирмейстер, наблюдая трагикомическую сцену.

Из той же машины вышла пожилая дама с заплаканным лицом. Она опиралась на руку сопровождавшего ее мужчины в высоком котелке, с черной нарукавной повязкой. Дама непрестанно прикладывала к глазам платок и, видимо, искренне переживала свалившееся на нее горе.

«Какой абсурд, какой поразительный фарс!»

Сцена у кладбищенских ворот вызвала глухое раздражение.

Машины наконец очистили узкое шоссе, и шофер переключил скорость.

– У каждого свое горе, – сказал Ридел.

Генерал не ответил.

«Хорьх» вырвался на автостраду и помчался по бетонной глади к Цоссену.