на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



1. Комсомольское поручение

Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15
нее по-прежнему густые светлые волосы, только теперь она не заплетает их в две короткие косы, как тогда, когда училась в школе, а укладывает короной вокруг головы. По-прежнему худощавое бледное лицо и большие, чуть раскосые карие глаза, но лицо заметно стало бледнее, в глазах таится печаль. Она снова живет в городе своего детства, но сейчас здесь все иное, все по-другому, чем три года назад. Совсем другая жизнь, в постоянной тревоге и напряжении. Институт закрыт в связи с приближением фронта. Она много читает, иногда вяжет. Ведет записи, вроде дневника. Ждет писем, хотя ждать неоткуда и не от кого, ждет неведомого чуда. Но чуда нет. А бои уже идут на Днепре. По городу ползут слухи — разные, плохие и хорошие. Но люди надеются на лучшее, людям свойственно надеяться. Враг дальше не пройдет, он просто не сможет одолеть Днепр, наши не пустят его. Город не будет захвачен внезапно, в крайнем случае будет большой бой. Иначе, почему же не объявляют эвакуации? Правда, кое-что вывезли, но эвакуации, как таковой, нет. Говорят, будет только в случае явной угрозы. Но раненые начали поступать, а прошлой ночью бомбили железнодорожную станцию и казармы, что за городом, около Огарьского леса.

Вечерами город рано уходит в дома, и на улице редко можно встретить прохожего. Не доносится музыка из парка, дома затемнены, улицы — тихи и пустынны. Дни уходят на заботы по дому: сбегать на рынок, приготовить обед, убрать. Все это на ней с тех пор, как заболела мама. Она заболела еще в прошлом году, как пришла весть о смерти отца, А в июле ей стало совсем плохо. Сейчас она чувствует себя лучше, но врач советует поберечься: с сердцем не шутят. Поэтому все домашние дела легли на плечи Ларисы. Новости приносят Леся Сметко и Галя Белоус, однокурсницы с биофака. Они и на фронт решили идти вместе, но из-за болезни мамы пришлось временно отложить. Сейчас Леся и Галя ждут ее на улице. Она, одеваясь, торопится, и получается еще медленнее. Поэтому волнуется. Но это ей так кажется, волнуется она по другой причине. Вот, кажется, все решено. Но как сказать маме? Она открывает дверь в маленькую комнату, где на кушетке лежит мать. Окно занавешено, от этого в комнате полумрак и, несмотря на теплую погоду, прохладно.

— Ты, Лара?

— Как себя чувствуешь, мамочка?

— Ничего… Вот полежала немножко, стало получше, а то с утра расходилось, в груди теснит. Кто там приходил к нам?

— Да это Галя с Лесей. Говорят, уже почти все с нашего курса ушли на фронт: кто в армию, кто в истребительный. Остались только те, кого не берут по болезни или еще почему-нибудь.

— Связала я тебя.

— Что ты, мамочка! Ты поправляйся скорее, обо мне не беспокойся. — Лариса наклоняется к матери, щекой — к ее лицу. — Ты только не волнуйся, одну тебя я не оставлю никогда. Будем и после войны всегда вместе, я и замуж не пойду.

— Цокотушка ты моя. Говори уж, что там у тебя?

— Нас вызывают в райком комсомола, — после паузы шепотом произносит Лариса. Мать гладит пышные волосы дочери и задумчиво отвечает:

— Знаю, тоже рвешься на фронт. Небось заявление уже отнесла. Вот и вызывают.

— Что ты, мамочка, честное слово… На кого я тебя брошу? Я только просила дать какое-нибудь поручение тут, в городе.

— Ничего, ничего, это я так. Я уже поправилась. А ты ступай. Все идут, и ты иди. Чем мы хуже других? Я тоже пошла бы с вами, если бы не прицепилась эта хворь.

Лариса крепко целует мать и стремительно выбегает на улицу к подругам. Она знает свою мать, сказанное ею — не пустые слова. Когда началась война, мать сказала: «Мы с тобой, дочка, из семьи военного. Нашего отца они убили. Пойдем воевать за него и вместо него».

Отец погиб год назад, в конце той малой, но жестокой войны. В самом ее конце. Перед перемирием. В последнем письме он писал, что за штурм Выборга получил орден Красной Звезды. Потом писем долго не было. Лариса с матерью волновались, но старались объяснить для себя затянувшееся молчание отца.

В мае в Калинин возвратился после госпиталя его сослуживец и привез им ту страшную весть. Вскоре пришло извещение.

Батальонный комиссар Яринин после боев за Выборг был переведен на командную должность, сменив погибшего командира батальона пограничников. До этого он проходил службу в политотделе дивизии, давно просился в войска и был неравнодушен к пограничникам. Была тому причина: в свое время службу начинал на границе. Дивизия была переброшена километров на семьдесят севернее и готовилась к наступлению дальше на запад. Под вечер батальонного комиссара вызвал комдив и приказал взять на правом фланге небольшую железнодорожную станцию. Противник там сильно укрепился и мог помешать успешному наступлению дивизии. Попытки взять станцию с ходу не увенчались успехом.

Батальон встал на лыжи, скрытно прошел передний край — благо была метель — и, в течение ночи проделав многокилометровый марш-бросок по вражеским тылам, вышел к станции с западной стороны, внезапным ударом захватил ее почти без потерь, противник в панике бежал, побросав амуницию и оружие. Правофланговые роты дивизии, воспользовавшись переполохом, выдвинулись вперед и заняли исходное положение на западной окраине населенного пункта. Задача была решена.

Батальонный комиссар подошел к крайнему приземистому строению и, приказав адъютанту вызвать к нему командиров рот, присел на валявшийся тут ящик. Он только сейчас заметил, что уже наступило утро, давно прекратилась метель, небо очистилось и сквозь пушистые в снежных шапках ели пробиваются первые лучи солнца. Даже удивился, что обратил на это внимание. В эту зиму для него будто совсем не было ни солнца, ни елей, ни погоды. Были одни бои, походы, короткие привалы и снова бои…

Он снял лыжи и каску, достал кисет и почувствовал, как смертельно устал, хотелось хоть на несколько минут прилечь. Но тут подбежал на лыжах адъютант, и это снова вернуло комбата к той жизни, которой он жил последние три месяца. Адъютант доложил обстановку и, зайдя за угол, начал снимать лыжи. В этот момент хлопнул выстрел, который вообще-то не был чем-то необычным. Но адъютант все же выглянул из-за сарая, и первое, что бросилось ему в глаза, — осыпавшийся струйками снег с раскидистой ели, стоявшей в глубине подступившего к станции леса. Батальонный комиссар по-прежнему сидел на перевернутом ящике, прислонившись спиной к стене сарая, голова его была неестественно запрокинута. Обожженный страшной мыслью, адъютант хотел было броситься к комбату, но в следующее мгновение схватил автомат и, обогнув с другой стороны сарай, дал по верхушке ели несколько очередей. Треснули ветки, густо посыпался снег и, тяжело грохнув на землю, свалилась «кукушка». Адъютант подбежал к комбату, увидел на его полушубке кровь и что есть силы крикнул: «Фельдшера к командиру!» Но тут же понял, что командиру уже никто и ничто не поможет. Бежали к сараю бойцы, встревоженные внезапной стрельбой, блестел в утренних лучах снег, взвихренный десятками лыж, пахло пороховой гарью. Был последний день февраля…

В конце июля Лариса с матерью возвратились в старинный городок на высоком берегу маленькой реки, в котором прошло ее детство. Остановились на жительство в доме дяди. Мать стала работать в райвоенкомате, где до отъезда в Калинин заведовал частью батальонный комиссар Яринин, а Лариса, сдав в августе вступительные экзамены в пединститут, первого сентября пошла с портфелем на занятия по знакомой с детства улице.

Стайка говорливых возбужденных девушек втискивается в небольшой кабинет. Девушек встречает стоя у стола секретарь райкома комсомола — щуплый парень лет двадцати пяти в военной форме без знаков отличия. У него приятное загорелое лицо и копна темнорусых с рыжеватым отливом волос. Его лицо Ларисе кажется знакомым, но она никак не может вспомнить, где она его раньше видела. Видимо, он учился в четвертой школе несколькими годами раньше. Ее мысли прерывает звонкий голос секретаря.

— Проходите, девушки, не стесняйтесь! Садитесь кто где может. Кому не хватит места, можно и постоять. Я вас не задержу, разговор у нас недолгий. Это все биологи из педагогического?

— Все с биологического, — раздаются голоса.

— Ну вот, значит, — начинает секретарь, и лицо его принимает деловое выражение. — У нас в городе создается военный госпиталь. Фактически он уже функционирует. Раненые с фронта поступают. Но не хватает медперсонала — сестер, санитарок, нянек. Вы просились на фронт. Райком комсомола решил направить вас в госпиталь лечить раненых, помогать фронту. — Он резким движением обеими руками заправляет гимнастерку под широкий ремень. — Вопросы есть?

— Где разместился госпиталь? — спрашивает Галя Белоус. У нее всегда есть вопросы.

— В доме отдыха, бывшем, конечно…

— Домой будут пускать?

— А форму нам выдадут?

Секретарь, выждав, пока девчата успокоятся, отвечает всем сразу.

— Выдадут вам форму, домой будут пускать, если, конечно, времени у вас на это хватит. А сейчас желаю вам успешно трудиться на поприще медицины, помочь раненым скорее возвратиться на фронт бить врага.

— Направление в госпиталь кто нам выдаст?

— О вас уже там, в госпитале, известно. Договоренность с главврачом имеется. А сейчас по домам, скажите родным, где будете работать, захватите все, что нужно, и за дело. Сегодня быть там. Работать по-комсомольски! — Секретарь прощается с девушками за руку, и они с шумом покидают кабинет.


Первая ночь на дежурстве… Без сна и минуты покоя. Тяжело без привычки, но думать об этом некогда. А главное — понимаешь, что ты нужна, просто необходима этим людям, большим и мужественным, но сейчас таким беспомощным. Они без тебя не могут, некоторые не в силах даже повернуться, попить воды…

Эта сентябрьская, теплая, наполненная запахами свежих яблок и печеного хлеба ночь была тревожной. Впервые в городе стала слышна орудийная стрельба: фронт приблизился. Несколько раз прилетали бомбить. На станции что-то горело. Говорят, бомбили мост через реку, но мост дел, и по нему ходят поезда. В нашем районе, кажется, тихо. Как там мама? А раненые все поступают и поступают…

— Лариса, спишь, что ли? — Галя трясет ее за плечо, она вздрагивает и открывает глаза. Надо же! Уснула прямо на стуле. — Тебя старшая сестра спрашивала. Иди быстренько, ну!

Еще засветло оставшихся раненых спустили в подвал, там было безопаснее. Наверху осталось почти все госпитальное имущество — шкафы, приборы, бинты, лекарство, и Ларисе то и дело приходилось бегать то за одним, то за другим. В темноте по лестнице, по опустевшим коридорам не очень удобно, да еще когда на улице стреляют, но что делать — нужно. Перенести в подвал все необходимое некому, да и нужно ли. Никто не знал, что будет завтра, через час. В городе с обеда громыхал бой. Он то нарастал, то затухал, как будто весенний гром откатывался за окраину. В подвале не слышно пальбы, только, когда рвутся снаряды, потолок вздрагивает, осыпается штукатурка и пол ходит ходуном. Откуда-то появляется сквозняк, тускло горящие по углам свечи гаснут, становится темно, хоть глаз выколи, тревожно и страшно.

Тесно, одна к одной стоят железные кровати. Проход только посредине, вдоль подвала. И так мест еле хватило. Тяжелораненых успели вывезти. Кто мог передвигаться, ушел своим ходом. Первую партию погрузили в санитарный поезд, каким-то чудом оказавшийся на станции. Когда поезд ушел, главврач и завхоз раздобыли с десяток повозок и колхозную полуторку. Погрузить погрузили, но за станцию начался бой, и раненых направили в Огарьский лес. Что с ними — никто не знал. Что будет и с оставшимися? В подвале, около раненых, хлопочут Лариса и пожилая нянечка. Они то появляются, то исчезают в темноте, как привидения. Раненые тихо переговариваются. Вспыхивают огоньки цигарок и пропадают под одеялами. Нянечка и Лариса делают вид, что не замечают этого. В обычных условиях это, конечно, серьезное нарушение порядка, и никто бы не допустил курения в палате, а сейчас…

— Что там слышно, сестрица? Наши в городе? — спрашивает раненый из дальнего угла.

— Лежи, милый, лежи, — отзывается нянечка, — в городе. Скоро девчата придут, они расскажут, что там. И куда они запропастились? Давно ушли, пора бы и вертаться.

— Лара, нас эвакуируют? — спрашивает молодой красноармеец с забинтованной головой. Он сидит на кровати, подтянув острые колени к подбородку и обхватив ноги руками.

— Обещали что-нибудь прислать — машину или повозку. Ты ложись, одного тебя не оставят, — Лариса поправляет ему постель.

— А поезд?

— Какой поезд?! На станции немцы. — Она бежит на второй этаж за бинтами. Останавливается у открытого окна и смотрит в темноту поверх мокрых от дождя деревьев старого парка в сторону, где затерялся их небольшой домик. Как там мама? Что с ней? Отсюда дома не видно даже днем, а сейчас ночь, дождь. Но она все равно пытается что-то разглядеть. По-прежнему сеет мелкий дождь, в нескольких местах полыхают пожары. Вспыхивают ракеты, трещат автоматные очереди, бухают гранаты. Совсем рядом, за парком, гудят военные грузовики, трещат мотоциклы. По всему видно, что оккупанты уже в городе. Что будет, если они придут сюда? Что вообще будет? Страх охватывает ее с головы до ног, бьет ознобом. Такого она еще не испытывала. Какое-то время стоит потерянная и, забыв, зачем поднималась, медленно возвращается в подвал. Там, внизу, вместе со всеми не так страшно.

До последнего дня не верила, что сюда придут немцы, просто не могла представить чужих солдат в своем городе. И даже сегодня, когда впервые услышала эту ужасную новость. Вчера вечером старшая сестра неожиданно позвала ее и сказала:

— Яринина, отпускаю тебя домой до утра. В 8.00 быть здесь как штык.

— Ну… как же? — не поверила своим ушам Лариса. Она уже три недели в госпитале и ни разу не была дома.

— Что стоишь? Быстро собирайсь, без разговоров. — Старшая сестра не любила лишних расспросов. В госпитале ее побаивались больше, чем главврача.

Всю ночь Лариса была дома, с мамой. Спала в своей кровати. Это было как сон. Ночь пролетела незаметно. Утром, когда собиралась в госпиталь, мама спросила:

— Говорят, они наступают почему-то не с запада, а с двух сторон, от Бахмача и от Кременчуга. Может быть, десант высадили, ты не слыхала?

— Что ты, мамочка, их за Днепр наши не пустят. Не верь ты всякой болтовне!

— Хорошо бы.

Но это была правда. Утром страшная новость облетела весь город. По дороге в госпиталь Ларисе пришлось слышать об этом дважды. На рынке, куда она забежала на минутку, только и разговоров было, что сюда идут немцы.

Во дворе госпиталя стояла полуторка и повозки. Выносили кое-что из имущества. Бегали сестры и няни, торопились куда-то врачи. Госпиталь эвакуировался. Какие уж тут сомнения? Увидев Ларису, старшая сестра на ходу бросила:

— Где ты ходишь?!

Переодевшись, Лариса сразу же включилась в лихорадочный режим эвакуации.

А около двенадцати затрещали выстрелы. Начался бой за город. Машина и повозки с ранеными уехали в лес, а оставшихся решили переселить в подвал.

— Лариса, ты где? — Это Галя, она сопровождала последнюю партию раненых, отправленных в лес. Они чуть не столкнулись на темной лестнице.

— Здесь, здесь, ты уже вернулась?

— Давай сюда быстро, дело есть. — У входа в подвал Галя и Леся шепотом, перебивая друг друга, начали рассказывать о том, что раненых пришлось оставить в лесу. Еле добрались обратно и сколько натерпелись, напереживались. Стоявший в стороне военный с повязкой на руке молча жадно курил. Лариса, увидев незнакомого человека, хотела спросить, кто он, но остановить подруг было невозможно.

— Вот у кирпичного завода встретили его, перевязали и сюда.

— Он первый заметил нас. Мы испугались и хотели бежать, потом видим — свой.

— Там раненые. Он попросил помочь перетащить их и сделать перевязку.

— Какие раненые, где они, сколько их?

— Да ты посмотри, кто это!

Военный затоптал окурок и подошел к девушкам. Узнав однокашника, Лариса вскрикнула и бросилась к нему:

— Аркадий! Ты? Сколько же мы не виделись? И лейтенант, и ранен. Очень больно?

— Ерунда, царапнуло малость, — улыбнулся Аркадий, хотя подвешенная на бинте рука горела огнем и сквозь только что сделанную повязку выступило бурое пятно крови.

— Хватит вам миловаться, — не выдержала Леся, — там раненые ждут. Давайте, берите сумки, пошли…

— Девчата, не мешало бы прихватить что-нибудь пожевать, да и курева, если найдется! — крикнул он вдогонку девушкам, убегавшим наверх за сумками и перевязочным материалом. Через минуту все четверо пробирались к кирпичному заводу. Хлестал по-прежнему дождь. Под ногами чавкала грязь. Со стороны станции доносились одиночные выстрелы затухающего боя.

В ту темную сентябрьскую ночь им не удалось сомкнуть глаз. Перевязали раненых красноармейцев и командиров, оставшихся на поле боя, перенесли их в укромное место в расположении завода, достали даже продуктов для раненых. А на следующую ночь всех переправили в госпиталь и разместили в подвале. Благо на, складе осталось много матрацев, одеял и чистого белья.


Больше месяца функционировал подпольный госпиталь. В подвал бывшего дома отдыха оккупанты не заглядывали: у них, видно, дел хватало на фронте. Раненые бойцы, немного подлечившись, отправлялись в лес. Одни, взяв курс на восток, пробирались к своим на фронт. Не всем, правда удавалось выйти из окружения, одни гибли в неравных схватках или, тяжело раненные, попадали в лапы врага. Другие становились партизанами и продолжали борьбу в тылу оккупантов. Тех, кому трудно было передвигаться, вынуждены было оставить на время у верных людей в городе. Об этом позаботились Лариса и ее неутомимые подруги.

Последними покидали госпиталь Аркадий и оставшиеся в живых пять бойцов из его взвода. Под вечер начали собираться в дорогу. На кровати лежали гражданские брюки, рубашки, пиджаки — все это удалось раздобыть в городе для уходящих в лес. Может пригодиться. Но никто даже не прикоснулся к этим вещам. Все одевали свои гимнастерки и галифе.

— Ребята, может, возьмете гражданское, побудете недельку-две в городе, — попыталась Галя уговорить бойцов. — Вы же не можете в таком состоянии далеко уйти.

— Серьезно, Аркадий, ты командир, прикажи. Мы для вас и место надежное найдем, — поддержала подругу Лариса.

— Да в чем вопрос? — не унималась Галя. — Двое у меня, двое…

— Ша, девчата, не уговаривайте, не получится, — прервал один из красноармейцев, — раньше надо было думать, теплее принимать — глядишь, может, и остались бы.

— Да ну тебя, Костя, тебе все шуточки, а мы серьезно. Как вы пойдете с открытыми ранами?

— Ладно, — закончил спор Аркадий. — Пустой разговор. Решили идти — значит, все. — Рука у него была забинтована до самого плеча и с трудом протискивалась в рукав. Все, конечно, понимали, что оставаться в госпитале больше нельзя. Да и в городе, у верных людей, находиться опасно. По городу рыскают фашисты и примазавшаяся к ним всякая шушера, хватают подозрительных, вылавливают окруженцев и отправляют в лагерь, за колючую проволоку. Лагерь этот за городом, на пустыре. Открытое место, обнесенное несколькими рядами колючей проволоки на высоких кольях. Вокруг вышки с пулеметами, патрули с собаками. Все время стреляют. Говорят, пленных совсем не кормят. Ежедневно на рассвете машинами вывозят умерших от голода и болезней и расстрелянных за город, в противотанковый ров. Не подпускают и местных жителей, которые пытаются бросить кусок хлеба за проволоку…

— Вот так, дорогуши, — снова подал голос неунывающий Костя, — и рады бы, да не получается. Вам от лица службы наша огромная благодарность. А мы дойдем, обязательно дойдем и повоюем еще.


На город и его опустевшие окраины опустился холодный, промозглый октябрьский вечер. В такую погоду мечтаешь о тепле, о горячем чае, а не о походе в ночь, неизвестность, где подстерегает на каждом шагу опасность. Дождь прекратился, и сразу же поднялся туман, окутав все вокруг липкой пеленой. Потом подул с севера ветер. На прояснившемся бледном небе замигали звезды. Приближалось время заморозков, а за ним и снега. Скоро опадут последние листья. Съежившиеся и потрескавшиеся от зазимков, поплывут они по канавам и наполнят лужи и выбоины, а голые леса и поля окрасятся в серо-бурый цвет.

Впереди шли Аркадий и Лариса, за ними остальные. Леся и Галя поддерживали тех, кому особенно трудно. Шли медленно, часто останавливались, отдыхали. Двигались, как положено в такой обстановке, — от рубежа к рубежу. Так распорядился Аркадий, когда собирались в путь. Хоть и за городом и вроде никого нет, но местность неразведанная, легко напороться на немцев. Но идти быстрей не могли, давали о себе знать незажившие раны, пребывание без движения в госпитале.

До кирпичного завода не так уж и далеко, но добрались до него они часа через три. Прошли по поляне, где был бой, где они потеряли своих товарищей, с которыми отходили от самой границы. На бывшем заводе запустение и тишина. Бойцы расположились прямо на земляном полу, закурили. Девушки исчезли в темноте. Спустя некоторое время Галя позвала:

— Аркадий, пойдем со мной. — Все повернули головы в ту сторону, откуда послышался голос, а Костя, как всегда, в своем репертуаре:

— Галь, может, я пойду вместо лейтенанта?

— Ты пока посиди, — ответила в тон ему девушка.

— Везет же людям, — проворчал тот.

Аркадий тяжело поднялся. Медленно, ощупью, они пошли длинным темным проходом, свернули за угол.

— Зажги спичку, — попросила Лариса и, подойдя к куче кирпича, начала отбрасывать его в сторону. В стене открылась ниша, а в ней под тряпьем — винтовки, гранаты, патроны.

— Неплохо припрятали, — одобрительно заметил Аркадий. — Откуда все это?

— Знайте нашу доброту, берите. Мы тогда, отправив раненых в госпиталь, облазали все вокруг, собрали и сложили все в канаве, а дня через три, когда немного управились, ночью перенесли сюда.

— Все мы, конечно, не возьмем. Оставшееся оружие снова заложите. Оно еще пригодится.

Передохнув и разобрав оружие, все направились к выходу. Подошло время расставаться. Девушки возвращались в город, домой, бойцы уходили на восток, к своим. Неблизкий и нелегкий предстоял им путь. Девушки даже всплакнули. За этот месяц не только Аркадий, которого они знали со школьной скамьи, но и его товарищи стали для них родными.

— Идемте с нами, девушки! — негромко выкрикнул Костя из темноты, когда группа тронулась в путь.

— Счастливые, — с грустью в голосе сказала Лариса, — а что будет с нами?


2.  На Невском «пятачке» | Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15 | 2.  Как жить дальше?