Глава X

Без малого три недели бились шифровальщики над перехваченной шифровкой. Обратились с просьбой в Москву. Питали небольшую надежду, что такой шифр уже встречался. Там действительно был записан на пленку очень сходный по характеру шифр, состоящий из пятизначных цифр, чередующийся в определенной последовательности с комбинацией из трехзначных цифр. Но тексты шифровок еще не были прочитаны.

Стеклов ежедневно наведывался в отдел. Он допускал, что противнику удалось, меняя время и диапазоны волн, передать одну-две шифровки и оказаться незапеленгованным. Видимо, так и было.

Разгадке шифра помог случай. А точнее, один ученый-историк, который в тот памятный день пришел к своему приятелю — сотруднику шифровального отдела Николаю Старовойтову.

Не замечая, что Николай о чем-то мучительно думает, историк Тимофей Денисов принялся рассказывать о своей недавней поездке вверх по Волге.

Он для себя сделал открытие, что представители Булгарского государства — предки поволжских татар — в двенадцатом веке уходили вверх по Волге и создавали небольшие поселения — слободы. И жили в мире и дружбе с коренным населением — русскими. Такая слобода существует и в Костроме. И тут историк назвал цифру: время основания татарского кладбища в Костроме — 1151 год.

Старовойтов, уловив цифру, машинально стал примеряться с ней к шифровке. Затем, переспросив, вдруг кинулся к книжному шкафу за Библией, которая осталась от бабушки. Вытащив толстый фолиант издания священного Синода православной церкви 1896 года, он с невероятной поспешностью начал раскрывать ее страницы, поглядывая на шифровку.

Его приятель, не понимая, что творится с Николаем, перестал говорить и с удивлением смотрел на него.

Круглое лицо Старовойтова вдруг совершенно изменилось: как будто он надел веселую маскарадную маску. Подскочил к Тимофею и обнял его.

— Ты не можешь себе представить, как помог мне! — взволнованно проговорил он и, извинившись, помчался на службу.

Вот такая случайность помогла прочесть шифровки, до недавнего времени лежавшие бесполезными бумажками.

Стеклова он нашел у начальника отдела Нурбанова, доложил им о своей разгадке и пообещал через час принести расшифрованные радиограммы.

Стеклов вытащил пачку «Казбека», затянувшись, облегченно вздохнул:

— Ну, теперь кое-что прояснится.

— Должно, должно, — выразил надежду Нурбанов. — И так начальство жмет. А вчера из обкома партии звонили... Очень надеются на нас, Петр Прохорович... А партийный долг отличается от профессионального долга неизмеримо большей моральной ответственностью и полной самоотдачей, до последнего дыхания. А мы, по-моему, еще далеки от этих требований — мало работаем.

— Ну, это уж к тебе, во всяком случае, не относится, — возразил Стеклов. — Пашешь, как ломовая лошадь. До сих пор не можешь оклематься. Куда это годится? Отлежаться тебе надобно. А то, не дай бог, осложнение какое-нибудь прицепится.

Нурбанов махнул рукой:

— Полно тебе, Прохорыч, опять начал увещевать меня. Работа, она...

— Болезнь работы не боится, — перебил его Стеклов и тихим, добрым голосом, от которого веяло чем-то домашним, произнес: — Не нужно, Миша, испытывать здоровье, не нужно. Оно еще тебе, ох как, пригодится! Жизнь еще впереди.

Нурбанов усмехнулся:

— Ты словно сговорился с лечащим врачом. Тот грозится позвонить наркому. Обещаю: как разрубим этот гордиев узел, так подлечусь, вернее, в отпуск куда-нибудь махну. — Он посмотрел на часы. — Скоро увидим, что там, понаписали противники.

— Расчет у них был определенный: чекисты не читают Библии, ее Ветхий и Новый заветы. К тому же ключ необычный, не вяжется с Библией. Одним словом: контраст!

— И действия их не вяжутся с Библией, — заметил Нурбанов. — Если верить Ветхому завету, где говорится о бытии, бог выслал Адама из сада Эдемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят. А что же получается? Что делают современные разновидности Адамов? Они возделывают зло. Убивают людей. Мешают спокойно жить нам.

В комнату торопливо вошел шифровальщик. Нурбанов взял радиограммы, потряс ими в воздухе:

— Вот они, не оплаченные нами векселя. — И начал читать.

Нурбанов отложил в сторону прочитанный листок в, бросив взгляд на майора, продолжил:

— А вот и последняя, — проронил Нурбанов неудовлетворенным голосом.

Нурбанов положил на стол последний листок.

— Как это вам удалось? — спросил он шифровальщика, кивнув головой на радиограммы. Хотя чувствовалось: мысли его уже целиком были заняты содержанием шифровок.

Шифровальщик пожал плечами:

— Просто пришла неожиданная мысль... основанная на крайней противоположности от исходной посылки — от ключа.

— Да-да, — торопливо согласился полковник. — Спасибо вам большое. Будете представлены к поощрению.

Когда шифровальщик ушел, Стеклов, перечитав радиограммы, произнес:

— Тут теперь кое-что проясняется, но новых вопросов — ого-го! — на две тележки наберется.

— Что ж, на то мы тут и грузчики, чтобы эти тележки возить да разгружать. Ты лучше скажи: не твой ли Мефодий воскрес, как птица Феникс из пепла? Или это случайное совпадение?

— Если бы он был жив, то вряд ли упоминалось бы имя. Я, например, Михаил Иванович, на это не пошел бы. Тут уж не до тщеславия.

— Может, оно и так, Петр Прохорович. Я так же считаю. А вдруг они на это и рассчитывали?

— Какой же резон? Что, имен разве не хватает? А впрочем, возможно, они хотят тем самым увести нас в сторону. Чтобы начали проверять события почти двадцатилетней давности. Пока мы тут будем возиться, время терять, они тем временем свои дела обтяпают.

Нурбанов, немного подумав, заметил:

— Очень может быть даже и так. Пустить нас по ложному следу в случае разгадок шифровок — неплохая для них мысль. Не имея определенности и ясности на сегодняшний день, мы должны, Петр Прохорович, предусмотреть проверку наших сомнений. Но об этом после.

Они еще долго анализировали содержание шифровок, сопоставляли их с различными датами, событиями. Оба пришли к выводу: речь в радиограммах шла о том преступнике под кличкой Бугай, который был убит в перестрелке с Закировым. И второй вывод, который не вызывал у них особых сомнений, сводился к тому, что радиограммы были переданы до того, как рация была запеленгована и начат ее поиск.

Сделали предположение: третьим, кого искал шпион, судя по шифровке, мог оказаться Космач.

Нурбанов и Стеклов также допускали: рацией могли воспользоваться в период ее поиска. Отсутствие шифровки не опровергало эту мысль: она могла оказаться по каким-либо причинам не перехваченной.

Кто такая Роза? Почему она «плакала»? Что означает «дела потекли»? Где находится «главный объект»? Существует ли тогда, наряду с главным, другой объект? Все это оставалось неизвестным.

От шифровок Нурбанов и Стеклов перешли к организации засады около тайника с рацией.

Накануне, на совещании у наркома НКВД, было решено: убрать палатки «туристов» в районе местонахождения тайника. Предлагали взамен им подогнать поближе к берегу баржу и вести наблюдение оттуда.

Однако в этом варианте нашли изъяны: преступник мог скрыться прежде, чем от баржи доплывут до берега. К тому же в ночное время вести наблюдение с баржи не приставлялось возможным.

Решили обратиться к помощи цыган, кочевавших в лесу, недалеко от Каримова. Нашли работника милиции происхождением из цыган. Через него и организовали переход табора на берег Волги. Это не должно было вызвать подозрения, тем более что раньше цыгане останавливались там.

Вплотную к цыганским приткнулся схожий шатер оперативников. Ни внешностью, ни одеждой шестеро сотрудников НКВД не отличались от обитателей табора.

Нурбанов старался максимально представить, как все произойдет. Прикидывал варианты. Кажется, все было предусмотрено, но он вновь и вновь возвращался к этой операции, обсуждал ее детали со Стендовым и Галямовым.

На следующий день болезнь свалила Нурбанова. Вместо него остался Галямов.

...Прошло четыре дня, как тайник был взят под круглосуточное наблюдение, но никто не появлялся.

Табор жил своей размеренной жизнью. С утра женщины отправлялись в Светловолжск и близлежащие населенные пункты. Мужчины пасли лошадей, заготовляли дрова, спали, играли в карты.

Вечером табор оживал: возвращались женщины, а вместе с ними шаловливые детишки, раздавались веселые голоса, смех. А когда чернота ночи окутывала табор, шатры, стоящих неподалеку полусонных лошадей, мелодичные, зажигательные песни неслись над водной гладью вместе с искрами цыганских костров. Песни сменялись стремительными плясками. Потом снова слышались песни в сопровождении грустно-нежных скрипок и гитар.

Вечера проходили быстро. Хуже было оперативникам в дневную духоту, когда палатка нагревалась так, что напоминала натопленную русскую баню. В ней находились постоянно два-три человека, а ночью все сотрудники.

Утром трое из них отправлялись пасти лошадей вместе с обитателями табора. Полагали: неизвестный мог выведать незаметно у цыган интересующие его сведения. Опытному агенту достаточно было узнать: вырос ли табор за последние две-три недели и за счет кого, чтобы сделать соответствующий вывод.

Чекисты ждали хозяина рации в разных обличиях, Стеклов, например, считал: неизвестный обязательно сначала побывает в таборе, дабы убедиться, что там нет лжецыган. Всего скорее, как он говорил, может появиться рыбак, чтобы продать свой улов, а заодно разнюхать обстановку. Галямов полагал, что шпион или его подручный попытаются выудить сведения у цыган, отлучающихся днем из табора. И на этот случай были приняты кое-какие меры.

Развязка наступила на шестой день после того, как табор перебрался к Волге. В тот день Наталья Волшанинова и Рада Биленко добрались на попутной машине до Светловолжска без всяких оказий. Целый день ходили по магазинам и городскому базару. После полудня, скрываясь от солнцепека, остановились в привокзальном саду и начали предлагать прохожим определить предначертания их судьбы на ближайшее будущее. Желающих узнать, какое счастье скоро им привалит и кому они будут обязаны этим, было немного.

Волшанинова, не надеясь на успех, предложила свои услуги неторопливо проходившему мужчине плотного телосложения. Тот окинул ее взглядом, улыбнулся и встал у дерева недалеко от скамейки.

В руках у нее замелькали карты. Мужчина вытащил из кармана пятерку.

— Издалека, наверное, приезжаете сюда на заработки? — спросил весело мужчина.

— А что делать, красавец? Семья, вон детишки, — кивнула она на двух девочек, лузгавших на скамейке семечки. — Вот в такую жару из Святовска, мой яхонтовый, пришла. Позолоти за это ручку как следует, мой бриллиантовый.

Волшанинова рассказала своему клиенту, какие счастливые минуты тот должен пережить в самое недалекое время. Мужчина кивнул, отдал ей деньги и собрался уходить. Но гадальщица была цепкой, преградила ему путь и предложила прояснить теперь судьбу его жены и детей.

Незнакомец пожал плечами:

— Что ты можешь сказать о моей семье, если, наверное, и про свою-то большую семью, про табор толком ничего не знаешь?

— Кто не знает? Я не знаю?!

Мужчина тем временем полез в карман и начал копаться, всем видом показывая, что достает деньги. Но руку из кармана не торопился вытаскивать.

— Ну, сколько сейчас у вас в этой семье народу? — тихо, с безразличным видом проговорил он, доставая десять рублей.

— Семьдесят два.

— А если я приду в табор, в гости? Значит, будет семьдесят третьим, что ли?

— Нет, зачем же? Будешь просто дорогим гостем, — проговорила она, поглядывая на деньги.

— Что ж, у вас сейчас и гостей никого нет?

— Да есть. Шестеро. Приехали из Горьковской области.

— Хороший гость не более трех дней живет. А эти небось зажрались у вас там на дармовщине? Поди, и песен не поют, мужички-то? А уж о пляске и не спрашиваю. Беспробудно только дрыхнут. Так ведь?

— Все правильно говоришь, дорогой. Спят только. Пользы мало от них, от мужчин-то.

— На своем языке они хоть говорят-то? Или совсем позабыли?

— Позабыли, дорогой мой. Только один и говорит, — протягивая руку за деньгами, проговорила она.

— А может, они и не цыгане?

— Кто их знает? Может, и не цыгане.

— Так сколько они уже гостят?

— Неделю завтра справят, мой драгоценный.

Мужчина передал ей десятку:

— Давай раскинь карту на мою семью в на меня еще разок. Уж больно хорошо говоришь.

Та снова начала без умолку тараторить, обещая море счастья и несметные богатства.

Незнакомец посмотрел на часы, заторопился:

— Ох ты, черт. На поезд опаздываю. — И чуть ли не бегом пошел прочь.

Дальше события развернулись для Волшаниновой совершенно непонятно. Не успела она присесть на скамейку, как подошел к ней какой-то мужчина в черном костюме и начал расспрашивать, о чем они разговаривали с незнакомцем, который был так щедр с ней.

Вначале она попыталась отмахнуться, но тот сказал, что он из милиции, и показал удостоверение. Работник милиции нервничал, то и дело посматривал вслед удалявшемуся мужчине.

И когда она на его вопрос, спрашивал ли тот что-нибудь про табор и его гостей, ответила утвердительно — милиционер побежал за незнакомым мужчиной в коричневой тужурке.

Тот шел в противоположную от вокзала сторону. Переходя улицу, он оглянулся: видимо, почувствовал что-то неладное. И, увидев бегущего к нему мужчину, поспешно свернул в переулок.

На этой тесной улочке народу было мало. Мужчина в тужурке снова оглянулся. Милиционер в штатском настигал его: оставалось каких-нибудь тридцать метров. И тут, работник милиции скорее почувствовал это, чем заметил, мужчина хотел было рвануться, но из ближайшего двора неожиданно для них обоих появился сержант милиции.

Тогда преследовавший крикнул:

— Одну минутку, гражданин! Задержитесь!

Тот нехотя остановился, повернулся вполоборота. Когда с ним поравнялся сержант, он молниеносно сделал отмашку правой рукой — нанес удар милиционеру в живот и кинулся по переулку.

— Стой! Стрелять буду! — закричал милиционер в штатском, вынимая из кармана пистолет.

Незнакомец, не обращая внимания на предупреждение, со всех ног несся к перекрестку. Он понимал: преследователь вряд ли будет стрелять в людном месте.

Прохожие с недоумением смотрели на происходящее.

Грохнул выстрел. И снова:

— Стой!

Остановившиеся поглазеть любопытные шарахнулись по сторонам.

Какой-то мужчина попытался было преградить беглецу дорогу, но тот, не останавливаясь, выбросил ногу вперед и опрокинул его. Заметив, что преследователь не отстает, преступник выдернул из-под ремня револьвер и, не целясь, выстрелил в настигавшего его работника милиции. Но промахнулся.

Сотрудник милиции отпрянул в сторону, к стене кирпичного дома, нижние окна которого чуть возвышались над тротуаром. Зазвенели стекла.

Преступник, прежде чем скрыться за углом, еще дважды шарахнул из нагана. Грянули ответные выстрелы.

Послышались крики, женский визг. Кто-то из мужчин истошно завопил:

— Помогите! Бандиты! Убивают! Ка-ра-у-ул!

Преступник перебежал улицу и помчался к ближайшему дому, чтобы нырнуть во двор.

— Держите бандита! — крикнул милиционер, увидев впереди парочку.

То был Треньков с какой-то девушкой. Он обернулся, глянул на вооруженных мужчин, стремительно приближавшихся к нему, и страх, как жесткий холод, сковал его. Кровь отхлынула от головы, и, побледнев как мел, он прижался к стене.

Находясь от Тренькова в двух шагах, преступник снова вскинул оружие. Бежавший за ним мужчина, опережая очередной выстрел, кинулся на землю, как волейболист, достающий безнадежный мяч, и выстрел не повредил ему.

Стрелявший пронесся мимо Тренькова, пахнув на него запахом пота, и свернул во двор.

Эдуард, стараясь побыстрее убраться с этого места, ничего не видя от испуга, шагнул было к своей спутнице, но столкнулся с бежавшим, прихрамывая, работником милиции. Тот, скользнув взглядом по лицу Тренькова, чертыхнулся и побежал во двор.

Треньков был вконец обескуражен: ведь это был Юрка Герасимов, оперативный уполномоченный городского управления милиции. Лейтенант Герасимов значился у них в резерве как перспективный работник и привлекался иногда к подобным операциям.

И тут другой страх обуял его: «А что, если на работе узнают о моем бездействии?» Этот страх погнал его вслед за Герасимовым во двор.

Двор оказался непроходным, И когда там захлопали выстрелы, страх быть убитым взял у него верх над страхом прослыть трусом, запятнать свою честь; он повернул назад.

В душе теплилась надежда: «Вряд ли Герасимов узнал меня в этой обстановке. Ну конечно же нет», — успокаивал себя Треньков, все дальше уходя от злосчастного места.

«И надо же так угораздить. Какого черта я поперся сюда? — сокрушался Треньков. — Могли ни за понюх табака прихлопнуть как муху. И все эта проклятая Людка: „Пойдем гулять, милый“, — и он зло посмотрел на нее. — Надо с ней побыстрей расстаться. Есть же на свете люди, которые приносят одни неприятности и осложнения! Такая несовместимость, пожалуй, похлеще психологической или биологической. Это жизненная несовместимость».

Треньков, очнувшись от своих невеселых мыслей, заторопился. Объяснил своей спутнице, что сейчас должна прийти домой жена. И, махнув на прощание рукой, затерялся в толпе.

А в это время преступник, как загнанный волк, метался по двору. Вот он исчез в подъезде двухэтажного дома, израсходовал, последние патроны. Забрался на чердак, затем на железную крышу и загромыхал по ней к пожарной лестнице.

Герасимов не стрелял — хотел задержать того целым и невредимым. Выбравшись на крышу, он понял, что настигнет преступника на краю крыши, на лестнице, пока тот будет делать первые шаги по ее ступенькам.

Это понял и преступник. Перспектива оказаться в невыгодном положении не устраивала его. Он остановился на середине крыши. Как только Герасимов приблизился, бандит кинулся на него, как разъяренный пес. Работник милиции увернулся от удара, но не позволить тому приблизиться к себе вплотную не смог. Мужчина оказался недюжинной силы, сгреб оперативника в железные объятия. Герасимов все же успел нанести сильный удар локтем в челюсть, и тот на миг ослабил свой натиск. Тут же он попытался достать его еще кулаком, но ответный тяжелый удар по голове помутил сознание Герасимова. И чтобы не упасть, он бросился на своего противника, пытаясь схватить того за горло.

Оба, сцепившись, покатились по крыше и упали вниз с высоты двухэтажного дома.