25
…Переоделись, таблички на халатах, бодрым шагом идем по длинному коридору. Ведет не знание — я не ориентируюсь, но горячее желание вызволить Игоря.
Поворот, матовая дверь, лестница за ней, видимо, скоро пост.
— На посту — офицер, — шепчет на ходу Юрий. — Мы вряд ли пройдем, он поднимет тревогу…
— Если успеет, — отвечаю ему многозначительно.
Я прав. Мы — правы. Они — нет. И главное: у меня все же 10-й дан…
Пост, офицер бросает скользящий взгляд на наши карточки, и я вижу, как на его лице сначала появляется удивление, потом… не знаю, это, кажется, самый настоящий страх.
Неужели провал… Я подхватываю его взгляд. У лестничного марша стоит женщина в белом халате, девушка. По-моему, ее не было в тот момент, когда мы подошли к постовому…
— Идемте. Вас ждут, — говорит она коротко, и я вижу — Юрий узнает ее. Это действительно она. Юрий и Зина разговаривали с нею у Елисеева… — он подтверждает это знаком. Та самая — но, значит, и я должен ее знать?
Постовой мгновенно приходит в себя, словно просыпается, и делает разрешающий жест.
Она идет впереди, по-прежнему никого, нам явно везет, но с каждой следующей секундой у меня усиливается ощущение, что все происходит не на самом деле: то ли во сне, то ли в трансе… Я смотрю на Юрия, у него такое же состояние, как и у меня.
…А она все идет и идет, и кажется мне, что постепенно она отделяется от пола и плывет над ним странным белым облаком, и оборачивается на ходу, и улыбается, и вот — я тоже ее узнаю. Это Она — Милый призрак. Она вывела меня из узилища сатаны и спасла…
Дверь, еще дверь, палата — это не та, в которой мы лежали рядом с Игорем.
Здесь только одна кровать. Человек на ней накрыт тонкой белой простыней с головой… И это значит, что…
И это значит, что перед нами труп. Она откидывает простыню — так и есть. Белое лицо, закрытые глаза, дыхания нет. Бедный Игорь, ты не дождался нас…
Она закрывает ему лицо простыней и жестом показывает на носилки-каталку, попервости я и не заметил…
Мы берем Игоря за руки и за ноги — он не гнется — и укладываем. Снова закрываем простыней.
— Но… зачем? — с трудом говорит Юрий. — Он мертв, зачем?
Она улыбается, и от этой улыбки по моей мокрой спине ползет холодок.
— Что есть смерть? — слышу ее голос, но губы сомкнуты. — Тлен или новая жизнь? Несите…
Мы становимся по обе стороны каталки, двигаем ее, открывается дверь, коридор, и опять никто…
И снова дверь, белый зал, на постаменте посередине — обитый красным кумачом гроб…
— Он был офицер…
Кажется, это она произнесла, впрочем, не уверен.
Укладываю Игоря, только теперь замечаю, что на нем добротный хорошо сшитый штатский костюм.
Всматриваюсь в его белое лицо. Никаких сомнений, он умер, наверное, дня два назад — вон на лице синеют трупные пятна…
Но тогда зачем это все? Усилия наши оказались напрасными, мы рискуем зря…
— Переодевайтесь…
На стульях какие-то костюмы, мы переглядываемся и послушно натягиваем на себя белые рубашки и все остальное. На лацкане моего пиджака крупный значок: «Харон. Фирма ритуальных услуг». Значит, мы… О Господи…
— Там остался наш товарищ, — говорит Юрий. — Он в опасности.
Она улыбается:
— Опасность — это глупое восприятие. Так думают те, кто не знает истины. Модест вне опасности. Те, кто дал вам машину, — тоже. Они ничего не помнят и не вспомнят. Вы должны идти со мной…
Теперь она говорит отчетливо и внятно. Мы ставим гроб на каталку и вывозим из зала, и тут в моем отупевшем мозгу вдруг сопрягается все…
— Ты спасла меня, ты помогла нам и теперь, но… зачем тебе… мы?
— Вы должны все сделать сами, — говорит она непререкаемо. — В этом ваше прощение…
Но за что это, Боже ты мой, за что? За то, что мы — люди, всего лишь люди?
— Ты прав, — слышу ее голос.
…Двор, черный лимузин, вкатываем гроб в его чрево, Юрий садится за руль, я рядом, пора трогаться, и я снова чувствую, как меня охватывает озноб. Она говорит:
— Вам откроют ворота, разговаривать не нужно ни о чем…
Юрий включает зажигание, нажимает педаль газа, автомобиль мощно и уверенно трогается, в зеркале я вижу, как следом за нами трогается наш фургон, за рулем — Модест…
Нас выпускают беспрепятственно…