на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



1

Торжественно и чинно приближалась длинная, многокрасочная приморская осень.

После первого заморозка комары устроились на зимовку где-то в щелях коры на деревьях и больше не досаждали «лесным людям». Только мелкая мошка еще крутилась столбами при первом намеке на солнечный день, но она была безвредна. Так называемый гнус — северные москиты, величиной с острие иглы, все лето мучившие людей, исчезли начисто. Начиналась самая чистая пора леса, с тонкими запахами, с тихими вечерами, с долгими зорями.

Но человек так далеко ушел от природы, что уже не умеет отдаться под ее защиту. На смену летним огорчениям приходили другие. Не стало комаров, но стало холодно по ночам. Утром, придя к речке за водой для завтрака или для умывания, нужно было сначала разбить ледок, холодная вода обжигала. Вечером в бункере натапливали камелек докрасна и ложились раздетые, а среди ночи принимались натягивать на себя все теплое и просыпались охрипшие, злые. Мазайс, тяжело бухая кашлем, снова спрашивал: «У кого есть кодеин?» — и почему-то оказывалось, что о кодеине опять забыли.

Еды стало больше: началась охотничья пора. Но зато в лесу появились чужие люди да еще с собаками, пришлось удвоить осторожность, чтобы не попасть «на глазок» охотникам. Сами «братья» охотились подальше от бункера, охотились удачно, но когда вспоминали о долгой зиме, которая не за горами, у каждого невольно пробирал холодок по спине, куда сильнее пронизывавший сердце, нежели ночной холод в бункере.

Эгле по-прежнему держался замкнуто. Он не порывался на охоту, на заготовку дров, по грибы, по ягоды, как это делал Вилкс, старавшийся ничем не отличаться от других «братьев», однако работы по лагерю выполнял добросовестно.

На посты по охране лагеря Лидумс ни Вилкса ни Эгле по-прежнему не назначал. Но теперь оба понимали — это не недоверие, а тщательная забота об их безопасности. Делиньш, не умудренный еще большим жизненным опытом, как-то прямо сказал, что в случае нападения «синих», партизаны обязаны спасти «представителей Запада» даже ценою собственной жизни.

По вечерам много разговаривали о зимовке. «Братья» вспоминали прошлые свои приключения на длинном зимнем отдыхе, называли хуторки, где того или другого из них принимали с открытым сердцем. У Бородача на одном из дальних хуторов была вдовушка, мастерица варить самогон. У нее Бородач катался как сыр в масле. «А придет весна, — рассказывал он, — моя Марта и ревет и бранится, а я все равно усидеть не могу, все жду, когда придет сигнал от командира… Привык, что ли?» — удивлялся и сам он.

Кох собирался вернуться к жене. Жена сообщала, что за все лето никто о нем не спрашивал, и Кох надеялся, что если разрешит командир, ему удастся легализоваться. Двоюродный брат, рассказывал Кох не без гордости, стал писарем в районном Совете. Возможно, брат достанет чистые документы.

Разговоры эти происходили без Лидумса. При командире на них не решались. Говорили, что командир не любит, когда бередят душу разговорами о доме. У самого Лидумса уже много лет нет никакого дома. Кажется, этот железный человек мог прожить всю зиму в лесу в полном одиночестве.

Но, как видно, ржа и железо ест. Иногда Вилкс заставал командира у мольберта и вдруг замечал эскиз — море, берег и девушка, с неясным лицом, обращенным к зрителю, и чувствовалось, что художник боится выписать это лицо.

Иногда появлялась на эскизах командира высокая строгая женщина с суховатым бледным лицом, со скорбно, а может, обидчиво поджатыми губами, но эти эскизы Лидумс торопливо замазывал.

В эту пору, пору дождей и всеобщего увядания, времени у лесных людей стало много, так как никто не стремился наружу из теплого бункера, поэтому больше разговаривали, порой тоскливо вспоминали прошлую жизнь.

Начинал такие разговоры обычно Кох.

— Эх, теперь бы на Елизаветинскую закатиться в «Эспланаду» или в Старый город к Залцману! Сколько я там водки выпил!

— А помнишь, — подхватывал Мазайс, — как немецкий офицерик уронил в трамвае десять пфеннигов и не может найти, затемнение в городе, лампочки только зеленые, а кондуктор зажигает ассигнацию в пятьдесят марок с голубой крестьяночкой, говорит: «Разрешите, герр офицер, я вам посвечу…»

Порой Вилксу казалось, что «братья» являются полными хозяевами леса. Тогда он передавал решительные телеграммы в разведцентр о том, что им подысканы и подготовлены площадки для приема самолетов с вооружением и людьми, обусловливал нужные сигналы с земли и воздуха, но англичане что-то не очень торопились исполнить свое обещание, — то ли не верили, то ли побаивались противовоздушной обороны. Они все больше настаивали на передаче секретных сведений о промышленности и вооруженных силах, расположенных в Латвии. Но эти сведения мог поставлять только Будрис, у которого, как понял Вилкс, была разветвленная группа или связи с другими националистами, помогавшими собирать эти сведения. Изредка присылал письма Приеде, он давал сведения по Риге.

Но когда Вилкс начинал вслух мечтать о «широкой дороге», кто-нибудь из «братьев» вдруг загадочно говорил:

— Погоди, что ты запоешь зимой, когда каждый след на снегу виден!

— А что тогда?

— А то, что любой лесник или охотник, каждый лесоруб или просто колхозник, выехавший на лесную поляну за сеном, может тебя обнаружить. А от чекистских групп уйти не так просто, особенно зимой.

— Но ведь вам же помогают…

— Одни помогают, а другие ждут не дождутся, когда нас перестреляют! — равнодушно говорил Мазайс.

Вилкс и верил, и не верил. После акции они жили в таком спокойном месте, куда, думалось ему, никогда и человек не заглядывает, только лай диких козлов слышится по ночам да изредка начинают подвывать волки.

Но в один из таких спокойных дней отсиживавшиеся от дождя в бункере «братья» вдруг услышали глухо прокатившийся одиночный выстрел из чехословацкого «шмайссера». Выстрелили недалеко от бункера, а так как «шмайссер» был только у Юрки, а Юрка стоял на выдвинутом по лесной просеке посту, то Лидумс тут же отдал приказ занять круговую оборону.

Все выскочили под мелкий нудный дождь и залегли в заранее определенных местах. И Вилкс увидел Юрку.

Юрка бежал к бункеру, оглядываясь так, словно за ним гнались. Лидумс поднялся с мокрой земли, окликнул его:

— Что случилось?

— На меня напоролся какой-то охотник и попытался меня обезоружить. Пришлось прострелить ему руку.

— Где охотник?

— Скрылся в лесу да еще пригрозил, что скоро вернется сюда с милицией.

Лидумс посвистел, собирая людей, приказал:

— Распределите ношу! Мы уходим на запасную точку! Бункер можно не маскировать, его все равно найдут и разорят.

Через десять минут все были готовы к дальнему походу. На этот раз ни Вилкса ни Эгле не обошли: груза было слишком много, и надо было спасти все, что можно, от уничтожения.

Шли через болота, тщательно уничтожая следы. Вилкс думал, что заблудился бы в этих болотах на третьем шагу, но Лидумс вышагивал впереди с такой уверенностью, словно он вырос в этих местах.

Сделали короткий привал в самое глухое время ночи, а чуть развиднелось, пошли дальше. Судя по быстроте хода, сделали не меньше сорока километров. Миновали утром еще одно болото, шагая по пояс в холодной воде, и, наконец, вышли на островок, поросший густым ельником. Здесь Лидумс остановил группу и указал на небольшие елочки:

— Вот наш новый дом!

Только тут Вилкс приметил заросший травой протоптанный ходок в гущину. Лидумс поднял повисшие ветви, сбил с них дождевую влагу и показал тайный лаз.

Бункер был старый, оставшийся от войны. Его надо было срочно чинить.

Работали без шума. Пилили деревья ножовками, копали глину для печи и тут же закрывали яму дерном, чтобы не осталось следов. Только на третий день была готова маленькая печка, и можно было обсушиться.

Однако никто не жаловался, не проклинал охотника, который выследил Юрку и выгнал их из обжитого жилья. И Вилкс понял: в этой стране «лесные братья» такие же нежеланные гости, как и он сам.

В начале ноября зарядили дожди.

Люди целыми днями лежали на нарах, постепенно перестали разговаривать. Порой вспыхивали ссоры. Но Лидумс был начеку. Всякие ссоры он гасил самым простым способом — немедленно отправлял зачинщика в наряд вне очереди. Поэтому люди крепились.

На третий день бункер затопило, Лидумс приказал вооружиться саперными лопатами и обкопать бункер.

После этой аварийной работы, на которой Вилкс показал себя не хуже других, Лидумс сам заговорил о зимовке.

Он сидел босой в чуть подсохшем бункере, отогреваясь у восстановленного камелька, задумчиво поглядывая на огонь, когда Вилкс, мокрый, пропахший потом, ввалился в бункер и рухнул, не раздеваясь, на нары. Лидумс вдруг вскинул голову, спросил:

— Устали, Вилкс?

Вилкс невольно поднялся, сел.

— Не больше, чем другие, командир! — ответил он сдержанно.

— Пожалуй, больше! — Лидумс улыбнулся, объяснил: — У вас нет должной привычки. То, что для нас обычно, для вас — ЧП. Но вы работали отлично.

— Благодарю.

Лидумс заложил руки за голову, сладко потянулся, зевнул, сказал:

— Завтра мы с вами, Вилкс, отправимся на разведку. Сопровождать нас будет Делиньш. Постарайтесь как следует отдохнуть, дорога предстоит дальняя. Мы пойдем в соседний район. Там есть хутор Арвида, если он вам подойдет, перезимуете там… Идти будет легко, нынче ударит заморозок…

Этот Лидумс понимал природу куда лучше Вилкса. Ночью, ежась от сырости, Вилкс огорчался, что путешествие пройдет под дождем, а когда проснулся и вылез из бункера, над миром сияло ясное холодное солнце осени.

Делиньш и Лидумс уже завтракали, когда Вилкс проснулся, — ему дали поспать после вчерашней передряги, но по всему было видно, что они готовы к дальнему пути. За командира распоряжался Мазайс, Лидумс молчаливо наблюдал за его усердными стараниями сделать все так, как если бы распоряжался сам командир. Радуясь солнечному дню, Мазайс распределял людей: кого — на охоту, кого — на сбор ягод и грибов, кого — на пост. Рюкзак Вилкса был уже приготовлен, в нем лежали банки драгоценных консервов — «братья» давно жили на подножном корму, — пара теплого белья, шерстяные носки, пачка русской махорки.

Вилкс торопливо умылся, сел за стол.

Даже Эгле несколько оживился, отыскал в своем мешке пачку сигарет, дал Вилксу на дорогу, вышел проводить путников в долгий поход и отстал только у наружного поста, на котором стоял Бородач.

Вилкс оглянулся перед дальним путем на лагерь. Бородач и Эгле помахали руками, ели и березы тоже словно бы взмахнули прощально своими длинными лапами, процокала какое-то напутствие белка, с любопытством взглядывая на путников, прокричала сорока — самый хитрый лесной разведчик, а затем замелькали перед глазами пятки Делиньша да носки собственных сапог, началась долгая лесная дорога, без троп, без следа, наугад через леса и поля.

К вечеру добрались до тукумских лесов. Там устроили ночной привал и дневку. Лидумс предложил дальше идти ночью: места чужие, тут совсем недавно свирепствовала группа Чеверса, кто знает, не перекрыты ли и до сих пор дороги, по которым Чеверс бежал от расправы из Тукумса к озеру Энгуре…

Когда начало смеркаться, пошли снова. Ночной поход был куда тяжелее.

Каждое дерево казалось врагом, норовившим выколоть глаза и ударить по лицу. Впереди опять шел Делиньш. Парень ухитрялся как-то видеть и ночью! За Делиньшем, порой наступая ему на пятки, шагал Вилкс, замыкал шествие Лидумс.

Они шли в таком порядке долго, когда вдруг Делиньш остановился, едва удержав налетевшего на него радиста, обернулся и шепнул:

— Командир, там свет прожекторов!

Лидумс ответил спокойно:

— Это военный аэродром. Придется идти мимо него, другой дороги нет. Обход займет слишком много времени, притом вблизи населенный пункт, а справа река, через которую нам в это время года не переправиться…

Когда-то, еще в шпионской школе, Вилкс тщательно изучал методику сбора сведений об аэродромах. Все было так же, как и сейчас. Он приближался к аэродрому, снабженный фальшивыми документами, а порой и без документов, разведывал все, что находилось на аэродроме, и затем, вернувшись в школу, готовил отчет инструктору о выполнении задания.

Тогда его восхищало умение англичан готовить людей для выполнения заданий в стане врага. Ведь и Вилкса и его коллег предупреждали, что если они будут схвачены во время выполнения этих практических занятий, то секретная служба не станет выручать их до тех пор, пока не сочтет это нужным. Но Вилкс шел и выполнял задания одно сложнее другого, и у него было легко на душе, его ставили в пример за бесстрашие, решительность, умение.

И вот перед ним первый советский аэродром. Почему же по коже ползут мурашки?

Лидумс пошел впереди, за ним — Вилкс, за Вилксом — Делиньш. Они видели колючую проволоку, ограждавшую аэродром, видели взлетные дорожки и радиолокационные установки, видели, как поднимаются ночные реактивные истребители, оглушая своим ревом и заставляя путников пригибаться к самой земле, словно вот-вот заденут их головы, видели бензохранилище и ремонтные мастерские, видели часовых на вышках, высветленных прожекторами, обшаривающими низкое, мрачное небо… Ну и что пригодится тебе из этого виденного, Вилкс?

Вилкс шел не дыша, так, во всяком случае, ему казалось. Лидумс двигался спокойно, методически. Заметив, как волнуется его спутник, Лидумс бросил через плечо:

— Спокойнее, Вилкс! Они разглядывают не нас, а небо!

Но только оставив аэродром далеко позади и перейдя через реку где-то в пятнадцати километрах от аэродрома, Вилкс вздохнул спокойно. Теперь лес казался ему лучшей защитой от неожиданностей.

Начало светать, когда они опять залегли на дневку. Маленький костерок устроили возле самой раскидистой ели. Дымок медленно полз меж сучьями и истаивал где-то у вершины начисто, так что издали его никто не смог бы обнаружить.

В путь двинулись засветло. Лидумс объяснил: места знакомые, можно не опасаться.

Все больше становилось распаханных участков, все чаще попадались луга, окруженные ольхой, ветлами, серыми тополями, все чаше слышался лай собак, тягучий перестук тракторов, — в хуторах собирали урожай. Вилксу даже подумалось, — ничего не изменилось на этой земле! Так же вечно стоят хутора, отделенные один от другого полями и перелесками, так же хозяева собирают урожай по осени, чтобы потом всю зиму отдыхать, изредка съездить в волость, посидеть в пивной, повстречаться с соседями, которых иначе и не увидишь…

Он уже размечтался о таком хуторке, когда Лидумс разрушил его мечты одним замечанием:

— Заметили, Вилкс, как много пустых хуторов?

Вилкс пригляделся. С холма, на котором они находились, видны были три хутора, и ни над одним из них не было печного дыма, ни в одном не светились окна. Он растерянно спросил:

— Выселили?

— Нет, переехали в селение. Большевикам удалось доказать многим хуторянам преимущества жизни в селениях. Во-первых, большевики ввели бесплатное обучение в школах, во-вторых, строят клубы, в-третьих, больницы. И теперь часто можно видеть, как хуторяне свозят в одно место свои дома, если они еще годны для жилья, или ставят новые.

Он сказал это без осуждения, спокойно, как будто давно уже примирился с тем фактом, что старая хуторская Латвия исчезает на его глазах. Вилкс невольно спросил:

— Неужели нельзя протестовать?

— А кто будет протестовать? Хуторяне сами выносят постановления о сселении, сами выбирают места для будущих поселков, сами строят эти клубы, детские ясли, больницы. Им тоже надоело выть всю зиму по-волчьи от одиночества…

— Но как же тот хутор, куда мы идем?

— Арвид — лесничий. Его участь такая — жить в лесу…

Поздно ночью они подошли по лесной дороге к одинокому дому.

Лидумс оставил спутников на дороге и тихо пошел вперед. В темноте смутно вырисовывались сарай, хлев, баня и сам дом, довольно высокий, белевший заплатами из свежих бревен.

Лидумс тихонько постучал в окно три раза, подождал и стукнул еще дважды. Тотчас в доме началось движение, вспыхнул робкий огонек керосиновой лампы, щелкнула тяжелая металлическая задвижка в сенях, послышались тихие голоса. Лидумс вернулся и сказал:

— Нас ждут.

Это были такие емкие слова! В них укладывались ужин, баня, свежая постель. Как давно прошли времена, когда Вилкса где-то ждали!

Рослый веселый усач в рубашке с расстегнутой «молнией», в длинных брюках и домашних туфлях стоял в сенях, освещая дорогу семилинейной лампой с привычным стеклом, каких нигде, кроме родной Латвии, не видал Вилкс, — кругленький маленький пузырек над фитилем и длинная узкая трубка. Свет в лампе от сильной тяги казался белым.

— Раздевайтесь, гости, устраивайтесь, а я сейчас баню истоплю, — сказал хозяин, и этих именно слов ждал Вилкс.

Лидумс познакомил хозяина с Вилксом. Делиньш и Арвид обнялись как старые друзья после долгой разлуки. И Арвид ушел на двор хлопотать о бане, а Делиньш принялся растапливать печь.

Все трое разделись и разулись, с удовольствием шлепали босыми ногами по деревянному, чисто вымытому полу. Вилкс спросил:

— Арвид живет один?

— Да. Он считает, что дешевле содержать корову, чем жену. Но у него есть родственники, племянницы, что ли, навещают, — видите, как тут чисто.

— А одному тут не опасно?

— Случаются и неприятности. Предшественника Арвида убили в этом же доме. Но что поделаешь — кто-то должен охранять лес. А Арвид еще выполняет задания Будриса.

И Вилкс опять подивился силе этого таинственного Будриса.

Арвид очень понравился Вилксу.

Понравился и тихий хутор.

Никто не приходил сюда, никто не шел мимо. Можно было часами сидеть у окна и смотреть на дорогу, на линяющие деревья, — еще час назад на дереве было полно листьев, но вот ударил ветер, и дерево оголилось, словно уже не в силах нести свой наряд. Арвид был и весел, и отзывчив на шутку, и в тоже время понимал, когда надо молчать, чтобы не докучать своим гостям. В ту ночь, после долгой жаркой бани, Арвид поставил на стол все, что у него было, достал даже пиво, наваренное, наверно, для праздника, а утром принялся жарить лепешки, управляясь у печки не хуже женщины.

Утром Арвид провел гостей по окрестностям своего домика, показал скрытные пути отхода, в доме показал заранее устроенный небольшой бункер — чистый, обшитый досками подвал под печью, в котором было очень тепло. Делиньш, переодевшись в хозяйский костюм, сходил в соседний поселок, принес еды и водки.

После этого два дня отдыхали. Спали, ели, разговаривали о будущей зиме.

Вилкс много времени проводил у радиоприемника, слушая передачи из Риги, Москвы, Стокгольма и Лондона. Его интерес к событиям мира был понятен: от них многое зависело в его судьбе и в первую очередь то, сколько ему придется пробыть в Латвии. В лагере радио слушали редко, аккумуляторы предназначались для передач, а зарядка вручную не вызывала большого энтузиазма ни у кого, в том числе и у самого Вилкса.

Однажды он настроился на радиостанцию «свободная Европа». Диктор болтал по-латышски о голодной жизни рыбаков Латвии. Лидумс, прислушавшись к передаче, вдруг возмущенно сказал:

— Неужели эти болваны до сих пор не могут понять, что делается в Латвии? Пользовались хотя бы официальной информацией, ведь есть же у них переписка беженцев с нашими латышами, бывают наши моряки и рыбаки в их портах. Даже и горькая правда лучше сладкой лжи! Неужели они надеются при помощи этой лжи распропагандировать нас? Да мои ребята, проводя всю свою жизнь в лесах, скрываясь от преследования, все равно лучше знают, как трудно нашим соотечественникам, ушедшим на Запад, заработать трудовой лат у тех, кто собирается оказывать нам всяческую помощь в восстановлении свободной Латвии…

Вилкса поразила горечь, прозвучавшая в словах Лидумса. Он вдруг вспомнил и свои собственные унижения, когда пытался хоть как-то устроиться в свободном мире. Да, возмущение Лидумса понятно. И откровенно ответил:

— Я тоже много думал об этом, только боялся высказать свои мысли. Эти идиоты, ответственные за пропаганду, все делают на смех. И сомнительно, чтобы они чему-нибудь научились. Хозяева этой станции — англичане и американцы. А они всегда считали нас черной костью.

Вращая верньер приемника, Вилкс попал на болтовню стокгольмских радиокомментаторов, сообщавших о подготовке конкурса женской красоты, который будет закончен в канун Нового года, в день святой Лючии из Сиракуз — национальный шведский праздник. Радиокомментаторы в два голоса описывали прелести претенденток на звание «мисс Стокгольм». Вилкс частенько рассматривал в шведских газетах портреты этих красавиц. Но сегодня, после вранья о нищих латышских рыбаках и эта передача показалась ему глупой. Вилкс поймал Ригу и вслушался в музыку.

Передавали концерт. Величественная мелодия Баха пронизала, казалось, все мировое пространство, ударила в сердца, зажгла звезды в небе. Вдруг Вилксу показалось, что его ударили чем-то тяжелым: рижский диктор объявлял, что выступает артист Валдис Рейнис…

— Лидумс, я не ослышался, действительно назвали Рейниса?

— Да. А что тут удивительного? Он репатриировался из Швеции.

— И по-прежнему на сцене?

— Вы же слышали.

— А жена? Где его жена?

— Жена приехала с ним. Говорили, что тут была романтическая история. Они бежали из дому тайно и явились в советское посольство. Их вывезли в Ригу, устроили молодого Рейниса работать, и с той поры еще несколько сот латышей попросились обратно на родину.

— Но ведь отец жены Рейниса — генерал старой нашей армии! — только и воскликнул Вилкс.

— А большевики говорят, что дети не отвечают за отцов! — холодно сказал Лидумс.

Вилкс задумался.

Судьба шпиона забрасывала его и в Швецию. Там он познакомился с генералом латвийской буржуазной армии Тепферсом. Правда, связала их — генерала и лейтенанта — не служба в армии, а разведка. Тепферс занимал официальный пост в шведской разведывательной службе, но главным его хозяином, как и хозяином Вилкса, был представитель «Интеллидженс Сервис» Маккибин, по кличке «Санди» или «Анкл».

Вилкс помнил бледную, задумчивую красавицу фреккен Алдону, помнил и влюбленного в нее молодого Валдиса Рейниса. Ходили слухи, что старый Рейнис, артист с мировым именем, пытался вернуться на Родину, но латышские националисты угрозами и посулами удержали старика в Стокгольме. Однако перед смертью Рейнис завещал сыну непременно вернуться в Латвию.

В доме генерала постоянно подшучивали над этим завещанием старика. Однако сам Валдис Рейнис относился к последним словам отца со всей серьезностью. И только любовь к дочери генерала удерживала его в Швеции.

И вот они оба бежали из «свободного мира».

В последний день отдыха Вилкс не подходил к приемнику. Лидумс понял: бережется! Боится еще чем-нибудь ранить сердце.

Возвращались в лагерь в приподнятом настроении. Даже переход в семьдесят километров, не пугал, — известно, по знакомой дороге и идти легче!

Ночью снова прошли мимо аэродрома. За железной проволокой шла деятельная учебная жизнь, взревывали и вдруг вставали свечой самолеты-истребители прямо над головами притихших путников, вспарывая молчаливое темное небо. Полыхали прожекторы, горели красным и зеленым посадочные огни.

На дневку залегли, оставив аэродром далеко позади. Об аэродроме Вилксу почему-то не хотелось разговаривать. В Англии уверены в полном преимуществе западной авиации над советской. Но то, что увидел Вилкс, лишало его этой уверенности…

Но когда на третий день достигли лагеря, настроение у Вилкса снова улучшилось. Больше всего его тешило, что они дважды прошли под самым носом у большевиков вдоль аэродромного поля! Страхи остались позади.


предыдущая глава | Антология советского детектива-20. Компиляция. Книги 1-15 | cледующая глава