31

Швецов и Глушаев вошли в небольшой белый домик, стоявший неподалеку от копра, в котором помещалась шахтная раздевалка и душевая. Здесь было сейчас безлюдно и тихо. Лишь изредка проникал сюда, идущий из далекой глубины шахты, то стихавший, то нараставший гул. Это двигалась по шахтному стволу клеть. Где-то далеко-далеко перекликались между собой сигнальные звонки.

— Клеть пошла наверх, — сказал Швецов Глушаеву и обернулся к старичку-коптеру, торопливо шедшему им навстречу. — Здравствуй, Федор Пантелеевич. Когда это ты успел на шестую перебраться?

— Здравствуй, здравствуй, Леонид Петрович, — приветливо кивая головой, сказал старик. — Когда на шестую-то перебрался? А как новые машины в нее спустили, так и перебрался. Я, слышь, старик любопытный. Дай, думаю, на старости лет поближе к новой технике присмотрюсь. Вот и упросил Ларионова, чтобы сюда поставили. — Старик озабоченно глянул вокруг и, довольный своим осмотром, ревниво спросил: — Али порядка у меня тут нет? Замечания какие имеете?

— Замечаний не будет, — сказал Швецов. — Все в порядке, Федор Пантелеевич.

— То-то! — самодовольно ухмыльнулся старик и вдруг, схватив Швецова за рукав пиджака, смущенно и тихо попросил: — Мне бы, Леонид Петрович, хоть разок вниз бы спуститься, а? Всех провожаю, а сам не могу. Правда, ребята рассказывают, как там у них дела идут, а все же посмотреть-то своими глазами куда как лучше. Уж уважьте старика, дозвольте хоть глазком одним глянуть на те, на новые машины.

— Вот так так! — искренне удивился Швецов. — Человек специально на шестую шахту перешел, чтобы поближе к новым комбайнам быть, а в работе их еще не видел.

— Не видел, не видел, — печально сказал старик. — Я сунулся было с просьбой своей к сменному, а он только рукой махнул: некогда, мол, экскурсии мне в шахту водить. Это я-то — экскурсия! — старик возмущенно прихлопнул себя ладонями по коленям. — Да я на комбинате-то с первых дней, с первой лопатки работать начал. Я в лучших забойщиках почитай двадцать лет ходил. — Федор Пантелеевич попытался было разогнуть свою согнутую временем спину, но не смог и, охнув, ухватился рукой за поясницу. — Эх, да что там вспоминать! — переведя дух, уныло сказал он. — И верно, куда мне, старому, в шахту! Раздевалкой заведовать, и то сын запрещает. Обижается: мало тебе, что ли, моего заработка, мало пенсии — чего дома не сидится? — Старик виновато глянул на Швецова. — Ты уж прости меня, Петрович, за разговоры мои. Тебе, небось, костюм да сапоги нужны, а я болтать начал. Я — мигом! — Он заспешил к дверям раздевалки. — Вам два, что ли?

— Два, два неси, — сказал Швецов и, когда старик вернулся, неся в руках ворох брезентовых курток, штанов и резиновых с высокими голенищами сапог, как бы о совсем обычном деле, добавил: — Ну, вот что, передай ключ от раздевалки уборщице, а сам одевайся — и со мною вниз. Ясно?

— Как? — опешил старик. — Мне с тобой в шахту?

— Ну да, — рассмеялся Швецов. — На экскурсию.

— Так я же мигом! — запинаясь от радостного волнения, крикнул старик и опрометью бросился к раздевалке. — Эй, Нюшка! — послышался его оживленный голос. — Принимай ключи! Да смотри у меня, чтобы в аккурате было! А я — в шахту. Чего глаза вылупила? В шахту, говорю. Вместе с товарищем Швецовым, ясно?

— А мне разрешите идти? — спросил Швецова Глушаев.

— Идите, но будьте где-нибудь поблизости. После шахты я поеду с вами на строительство домов.

— Да вы бы хоть отдохнули с дороги, Леонид Петрович, — участливо сказал Глушаев, тревожно вглядываясь в его нахмуренное лицо.

— Ничего, ничего, — сухо отозвался Швецов. — Я не устал.

В шахту Швецов и Федор Пантелеевич спускались молча. Клеть, подрагивая и гудя, с огромной скоростью проносилась мимо сигнальных ламп и цифровых отметин глубины, мимо зарешеченных выходов в горизонты и бесконечного сплетения забранных в трубы проводов.

Спуск в шахту всегда захватывал Швецова своей стремительностью и тем волнующим ощущением легкости, которое неизменно приходило к нему в эти короткие секунды спуска-полета.

С удовольствием вдыхая в себя пресновато-горький, сухой воздух шахты, Швецов подтолкнул под локоть притихшего старика и, ничего не говоря, показал лишь глазами на промелькнувшую за решеткой цифру пройденной глубины.

Оглушенный и спуском и внезапной радостью оттого, что снова попал в шахту, старик только удивленно ахнул.

— Да, глубина солидная, — сказал Швецов. — Ну, что, Федор Пантелеевич, рад?

— А как же, — шепотом откликнулся старик. — Вот слушаю, что шахта говорит…

Он стоял, широко, по-шахтерски, расставив ноги, чуть склонив голову к плечу, и чутко вслушивался в несшиеся со дна ствола навстречу клети разноголосые звуки.

— Подходим! — вдруг возбужденно крикнул он.

Внезапно яркий свет ворвался в клеть. Громко зазвонили сигнальные звонки, и клеть остановилась.

Пока Швецов выслушивал рапорт сменного инженера и диспетчера, старик двинулся в глубину основного откатного штрека, а иначе — квершлага, такого широкого и с такими высокими сводами, что у ствола он походил скорее на зал, чем на штрек.

Весь квершлаг был залит ярким электрическим светом, и его высокие стены и потолок из пластов сильвинита и карналлита переливались на свету красными, белыми и синеватыми огнями.

— Ты смотри, ты смотри! — вслух выражал свое удивление Федор Пантелеевич. — Ты смотри, какую они тут залу отгрохали! Батюшки мои! Да что же это? По прежним временам тут площадке небольшой быть, а теперь!..

И он все шел и шел вперед, спотыкаясь о рельсы, шарахаясь в сторону от проносившихся мимо электровозов, восторженно замирая перед входами в штреки, которые, как огромные лучи, проникали в глубину шахты яркими рядами ламп.

— Вот это шахта! — вернувшись наконец к Швецову сказал старик. — Я такой и во сне не видывал!

— Сейчас поедем к комбайну, — поднял руку Швецов, останавливая проезжавший мимо электровоз с порожними вагонетками. — Здравствуй, Кузнецов, — обратился он к машинисту. — Подвезешь?

— Здравствуйте, Леонид Петрович, — приветственно приподняв свою фибровую шахтерскую шляпу и залихватски посадив ее на затылок, сказал Кузнецов. — Кого-кого, а уж вас в первую очередь подвезу.

— Еще бы! — усмехнулся Швецов. — Я ведь не один, а с отцом твоим еду.

— С кем? — удивленно переспросил машинист и, не веря своим глазам, уставился на приосанившегося и ставшего как будто даже выше ростом в шахтерском костюме Федора Пантелеевича. — Отец?

— Я. Что кричишь-то? Ведь еще утром с тобой виделись, — важно кивнул сыну старик.

— Да как же ты сюда попал?

— Как, как! — рассердился Федор Пантелеевич. — Взял да вот с директором комбината и спустился. Оно ведь известно, — насмешливо покосился он на подошедшего сменного инженера, молодого человека в щеголеватой замшевой куртке на молнии, — чем человек повыше да постарше, тем с ним нашему брату — старику и разговаривать легче. Ну, дай руку-то! Помоги отцу! — властно приказал он сыну, подходя к электровозу. — Поехали!

Всю дорогу от ствола до камер, где были установлены новые комбайны, Федор Пантелеевич не уставал удивляться и по-хозяйски придирчиво расспрашивать сына обо всем, что привлекало его внимание.

— Да ты хуже всякой комиссии, — взмолился наконец сын. — Будет тебе выспрашивать-то. Или ты сюда спустился шахту принимать?

— А что же ты думаешь? — серьезно ответил старик. — За тем и спустился. Принимаю. Смотрю, как вы — молодежь — наше дело продолжаете.

— И что скажете, Федор Пантелеевич? — нагибаясь к нему и тоже храня на лице серьезное выражение, спросил Швецов. — Али порядка у меня тут нет? Замечания какие имеете?

— Замечаний не будет! — смущенно кашлянув, тихо сказал старик. — Все в порядке, Леонид Петрович…

Электровоз въехал в узкий, с нависшими сводами штрек, и в воздухе потянуло сладковатым запахом, который шел сюда из дальних выработок, где, видно, совсем недавно рвали динамитом калийную соль.

Федор Пантелеевич принюхался и, указывая Швецову на не потускневшие еще в срезах бревна креплений, озабоченно спросил:

— А как крепь-то, сдюжит? Рвете-то, видать, совсем близко.

— Рвем так, чтобы сдюжила, — ответил ему за Швецова сын. — Ты, отец, не сомневайся. У нас здесь все по науке.

— Так-то оно так, а только в шахтерском деле на одной науке не выстоишь, — ворчливо заметил старик. — Тут, Саша, еще и чутье нужно. Нюх! Понял?

— Как не понять, — передразнивая отца, принюхался к воздуху сын и вдруг, посерьезнев, глянул на ручные часы. — А ведь мне поспешать надо, товарищ Швецов, — сказал он и стал набавлять скорость. — Мы сейчас на четырех составах карналлит от комбайна берем. Только поспевай!

— Укладываетесь? — спросил Швецов.

— Все бы хорошо, Леонид Петрович, да вот на съездах иногда простаивать приходится. Не проскочил и стоишь, как у парома — ждешь, когда другой проедет.

— А почему так получается? — насторожился Швецов.

— По-разному мы составы водим — вот почему.

— А ты бы не спешил, не забегал вперед других, — рассудительно заметил Федор Пантелеевич. — Тебе завсегда первым надо быть.

— Нет, это не совет, Федор Пантелеевич, — сказал Швецов. — Правильно делает, что спешит. Надо только, чтобы и график движения за такими, как ваш сын, поспешал. Верно, Александр?

— Вот-вот! — обрадовался Кузнецов. — Все дело в графике. На второй шахте даже регулировщиков в штреках поставили, а у нас…

— Будут и здесь, — сказал Швецов. — Диспетчер уже докладывал мне об этом. Но новые комбайны каждый день вносят свои коррективы в план добычи. Значит, надо нам ставить дело с транспортом так, чтобы лишняя сотня тонн в смену не путала нам всякий раз весь наш график.

— Как же придумать такой гибкий график, Леонид Петрович? — призадумался Кузнецов. — Ведь шутка сказать — сотня тонн!

— Придумаем. Регулировка движения по штрекам — уже шаг вперед. Ну, а если перепланировать кое-какие маршруты да проложить новые пути, как думаешь, поможет это нам или нет?

— Еще бы! — оживился Кузнецов. — Мы тут с ребятами прикинули. Если, к примеру, по пятому штреку только порожняк гонять, а по третьему — вывозить, то одно это большой выигрыш во времени даст.

— В том-то и дело, — сказал Швецов. — После смены приходите ко мне со своими предложениями — потолкуем.

Электровоз шел сейчас по штреку, в глубине которого, все нарастая, стоял несмолкаемый мощный гул работающей машины.

— Что это? — прислушался Федор Пантелеевич. — На врубовку вроде не похоже.

— А это и не врубовка, — сказал Швецов. — Это новый комбайн трудится, Федор Пантелеевич.

В камере, где был установлен комбайн, ослепительно горели два небольших прожектора. Их упругие, точно спрессованные, лучи били в глубину пластов и, казалось, намечали своими прямыми огненными стрелами путь для стальной громады, содрогавшейся всем своим длинным, вытянутым телом. Машина вгрызалась в пласты прозрачно-золотого на свету карналлита и с веселым неистовством дробила и резала его лопастями-ножами, отваливая глыбу за глыбой на ленту транспортера.

Машинист комбайна, ухватившись за рычаги управления, ничего не видя, кроме своей машины, и слыша лишь ее могучий голос, коротко, с азартом что-то выкрикивал находившимся в камере крепильщикам, и те, с полуслова понимая его, быстро и споро ставили свои пахнущие лесом и солнцем сосновые крепы.

Кузнецов вывел состав на погрузку, а Швецов и Федор Пантелеевич пошли в камеру.

Обгоняя Швецова, старик, спотыкаясь о рельсы, подбежал к комбайну и замер, уставившись на его огромные лопасти и на непрерывный поток карналлита, который шел и шел по ленте транспортера, пока не достигал закраин медленно движущихся ему навстречу порожних вагонеток.

В камере все было в движении — комбайн, транспортер, крепильщики, вагонетки. Да и сама стена выработки точно все отступала и отступала перед неумолимой силой машины.

Возле машиниста, неуклюжий и толстый в брезентовом костюме, стоял Оськин. Он первый увидел Швецова и быстро подошел к нему.

— С приездом! — крикнул он. — Как в Москве? Как с осушкой болот? А у нас тут!.. — и Оськин горделивым взмахом руки указал Швецову на комбайн.

— Да-да! — тоже стараясь перекричать шум, отозвался Швецов. — Здорово! Как добыча?

— Сто пятьдесят!

— Сколько? — не расслышал Швецов.

— Сто пятьдесят, говорю! — увлекая его за собой и выходя в штрек, сказал Оськин.

Здесь, всего лишь в нескольких метрах от камеры, было сравнительно тихо и можно было разговаривать, не повышая голоса.

— А ведь мне, Леонид Петрович, с вами о многом поговорить надо, — сказал Оськин. — Да и не мне одному.

— Знаю, товарищ Оськин, — озабоченно поглядел на него Швецов. — С чего же начнем — с жилищного строительства?

— С него, — кивнул Оськин.

— Хорошо, — сказал Швецов. — Но прежде я должен разобраться кое в чем сам.

И он снова вошел в встретившую его несмолкаемым гулом камеру.

— Ну, как? — крикнул он, подходя к Федору Пантелеевичу.

— Молодею, Леонид Петрович, право слово, молодею! — расплылся в улыбке старик. — Сашка-то уж уехал! Торопыга! Молодец!

— А как у вас с новым домом? — неожиданно задал старику вопрос Швецов. — Помнится, вы собирались строить новый дом.

— Что? С домом? — мрачнея, переспросил старик. — Намучились мы с ним — дальше некуда. Вот только недавно фундамент осилили. — Старик обиженно пожевал губами и вдруг, лукаво подмигнув Швецову, широко повел вокруг своей сморщенной, сухонькой рукой. — Разве сравнишь? Тут тебе шахта — тут и заботы все и начальство все, а на моем-то участке одни куры соседские гостюют.

Федор Пантелеевич с неожиданным для его лет проворством сорвался с места и, подбежав к споткнувшемуся крепильщику, помог ему удержать бревно.

— Подсоблять надо! — озабоченно крикнул он.

И Швецов так и не понял, о чем подумал сейчас старик, — о бревне ли, которое благополучно встало в гнездо, или же о своем новом доме, в строительстве которого, судя по всему, не очень-то ему подсобляли.