6

– Надо сделать больше, – сказал Мэтт. – Действовать с опережением. Выдать призы. Неплохой способ приобрести друзей для Института. Богатых друзей. Руководство распорядилось назвать премию именем Мортона Кейбла – по имени человека, который создал прорыв в работе над проблемой подпространственных путешествий. К счастью, Кейбл был связан с Институтом.

Ким охотно согласилась («Идея классная, Мэтт!») и предложила, чтобы, ввиду пристрастия Трипли к украшенным кораблям, награде была придана именно такая форма, а не стандартный вид медали. Мэтт согласился, а детали оставил на ее усмотрение.

Такси прилетело за ней в пятницу рано утром. Над океаном еще держался туман. Флаер поднялся в чистое небо и направился в сторону материка. Личных машин на Гринуэе было мало, потому что такси были дешевым, удобным и быстрым транспортом. На море не было судов, только шла на запад чья-то яхта. В воздухе висели еще несколько такси, кружа над островами в ожидании вызова.

Мэтт устроил так, что представить Трипли должен был Аверилл Хопкин, известный авторитет по гиперпространственным двигателям. Он уже находился в Небесной Гавани по работе, связанной с консультациями компании «Интерстеллар», так что все оказалось очень удобно. У Хопкина была темная кожа, темные глаза и никакого состояния. Его жизнь была полностью посвящена физике. Вряд ли он даже знал, как развлекаться.

Такси высадило ее у терминала. Через пятнадцать минут она уже была на «Морском орле» – магнитно-левитационном поезде, летящем на юг над парками Сибрайта. Справа проплывали корпуса Института, слева пляжи. Выйдя из города, поезд плавно прибавил до шестисот километров в час, кое-где поднимая пенный след на открытой воде.

В окне мелькали леса, берега и реки. Пассажиры опустили шторы и углубились в ноутбуки или книги. Кто-то спал, кто-то, надев шлем, общался с библиотекой поезда.

Ким вывела на экран «Осень» и долго смотрела на свое изображение. От этого становилось жутковато, но возникало странное ощущение собственной красоты и силы. Увлечение Маркиса своим предметом было очевидным.

Какая-то пассажирка, проходя мимо, задержалась возле Ким. Та стерла экран.

В первые дни после исчезновения Эмили Ким иногда сидела возле матери, разговаривающей с компьютерной имитацией пропавшей дочери. Отец был против. Он говорил, что Эмили и его дочь. И лучше будет для всех дать ей покой. Он был прав: от таких разговоров было жутко, и Ким пообещала себе, что сама никогда так делать не будет. Если человека нет, значит, нет. А притворяться с помощью техники что это не так – просто болезнь. Оказалось, однако, что это обещание было легче дать, чем выполнить. Подростком Ким регулярно разговаривала с Эмили, а потом и с погибшими родителями. Отец в компьютерной имитации убеждал Ким так не делать. «Тебе надо жить своей жизнью, Ким, – говорил он хмуро. – Надо самой справляться».

От этих встреч всегда оставалась боль. Зрелость, в частности, во многом заключалась в том, чтобы оставить иллюзии в прошлом. Но для этого, как оказалось, надо было взглянуть в глаза реальности, признать перед самой собой, что их больше нет. В какой-то степени она понимала, что эти разговоры приносят ей вред, особенно разговоры с Эмили, потому что женщина, исчезнувшая, когда Ким ее еле помнила, оставалась с ней еще с дюжину лет. И когда Ким смогла наконец отказаться от виртуальных разговоров, лишь тогда она осознала глубину своей потери.

Она нашла снимок Эмили, Йоши и Трипли, снятый на прощальном завтраке перед отлетом «Охотника». Эмили была одета в безупречно скроенные темно-зеленые слаксы, светло-зеленую блузку, белый с желтоватым отливом жакет. Весь ансамбль подчеркивал эффект темных глаз с золотыми искрами.

К моменту поступления в Фонд Трипли у Эмили уже была репутация отличного менеджера, заработанная в одной телекоммуникационной фирме. Ким пару минут послушала адрес, зачитанный в загородном клубе, где описывались цели Фонда, его достижения и планы. «Там где-то есть жизнь, – говорила Эмили. – И с вашей помощью мы надеемся ее найти».

Эмили говорила пылко, ощущая пафос момента. У нее были все качества хорошего оратора: она знала, к чему ведет, умела пошутить и умела вложить мысль в одну фразу. Аплодисменты после ее речи были громкими и горячими, и было ясно, что Эмили может завоевать любого, кого хочет.

Она дважды была замужем, но к моменту исчезновения была одинокой. Детей у нее не было.

Терминал находился на экваториальном острове в двух километрах от берега. «Морской орел» ушел от материка возле Микаи, миновал несколько скалистых мысов и начал замедлять ход, приближаясь к туннелю Чибасту. Свет в салоне стал ярче, над морем показались чайки. Птицы научились держаться подальше от поездов, кроме тех мест, где поезда сбрасывали скорость до безопасных величин. Отсюда поезд пойдет через барьерные острова, набирая и сбавляя скорость в ритме, диктуемом туннелями. Сейчас он был на экваторе и шел на запад.

Ким начала читать приключения любимого детектива Маркиса Кейна – Вероники Кинг. Четыре книги о ней она уже прочла после возвращения из Северина и пыталась сейчас начать очередную, но все время отвлекалась. Она обдумывала интервью с Бентоном Трипли, формулировала вопросы, которые надо будет задать.

Поезд остановился на острове Клевис, и почти все пассажиры вышли, но сразу столько же и зашло. Когда поезд тронулся, Ким пошла в вагон-ресторан позавтракать.

Когда она доела цыпленка с гарниром, поезд уже вышел из последнего туннеля, перепрыгнул бухту Моргантаун и влетел в густой дождь. Здесь горы подходили к самому берегу. «Морской орел» нырнул в ущелье и пересек Эдмонтонский Каньон, состоявший из горных гряд и разломов.

Поезд летел в двадцати метрах над водой вдоль обрыва, когда Ким вернулась к Веронике Кинг и ее «Лампе демона». Основным трюком каждого сюжета была критически важная информация, неизбежно спрятанная на самом видном месте. «Лампой демона» назывались археологические раскопки глубиной в несколько слоев на большом пустынном острове Кавале. Были убиты два человека, и утверждалось, что мотив связан с некоторой башней. Но на этом плоском ландшафте башни не было ни одной. Да нет, была: место раскопок было башней, ушедшей под землю за несколько сот лет и перемен климата.

Ким дочитала книгу, когда «Морской орел» уже снизился до уровня моря и горы ушли назад. Она сидела не с той стороны поезда, но знала, что уже должен быть виден небесный причал.

Пассажиры, увидевшие его в первый раз, неизменно ахали. Небесные причалы были если не самыми невероятными из инженерных сооружений человечества, то наверняка самыми зрелищными. Они существовали в пяти из Девяти Миров, и еще один строился на Тигрисе. Небесный причал Гринуэя, соединенный с Терминалом, находился в двенадцати километрах от поезда. Он парил в облаках, нависая над центром города своей огромностью.

Люди повставали с мест, сгрудившись у правой стороны вагона. Ким увидела причал краем глаза, солнце блеснуло на его обветренных боках. Почему-то при виде причала Ким наполняла неясная гордость.

Через несколько минут поезд втянулся в здание вокзала и остановился. Пассажиры потянулись в нескончаемые ряды магазинов и переходов, залов ожидания и ресторанов. Ким осмотрелась и неторопливо направилась к лифту. Здесь кишели распространители религиозных брошюр, активисты политических и общественных кампаний, собирающие подписи. Кто-то требовал снятия директора одного из поездных маршрутов, кто-то еще агитировал в поддержку исследований по проблеме долгожительства.

У Ким еще оставалось время, поэтому она подошла к киоску выпить сока. Пришла мысль, что она оказалась в положении Шейела: нужно вести разговор очень осторожно, иначе Бентон Трипли примет ее за сумасшедшую.

Лифт ходил каждый час. В нем была зона отдыха, комната виртуальной реальности, сувенирная лавка, где продавались чашки и футболки с эмблемами небесного причала, кафе и частный клуб «Четыре луны», члены которого могли посидеть в шикарном баре, сыграть на бильярде, занять кабину ВР или просто подремать.

Кафе называлось «У Ника». Драли здесь безбожно, а бутерброды на вкус были пластиковые, но кофе хорош. На стенах висели автографы знаменитостей, которым случалось ездить в этом лифте. Оказавшись в лифте, Ким прошла прямо к «Нику» и села за угловой столик.

Лифт мог везти 120 человек, но сейчас на борту была едва ли половина. Ким заказала кофе и канталупу, выглянула в окно, за которым тянулся широкий ряд магазинов, и услышала объявление, что лифт через минуту отправится. Со щелчком закрылись шлюзы.

Пол вздрогнул, заработали невидимые моторы. Своды вокзала с их толпами и яркими вывесками магазинов ушли вниз, замелькала паутина проводов и тросов, и десять минут ничего другого и видно не было. Лифт поднимался по центральной опоре, пока не вышел из плотных слоев атмосферы. Здесь, где не было погодных воздействий, он вынырнул на солнечный свет.

Среди пассажиров были особо важные персоны, также направляющиеся на «Королеву звезд». Ким допила кофе, канталупу почти не тронула и пошла по кафе, здороваясь и возобновляя знакомства. Здесь были Мак-Вильям из «Экстрон индастриз», Ларри Диксон из Национального филантропического общества и Джазз Уайт, контрболист, участвующий в рекламной кампании «Королевы звезд».

Лифт вынырнул из защитной сетки, и кафе залил солнечный свет.

Ким вышла в зону отдыха и нашла диван с подушками. Пассажиры покупали сувениры, а детишки почти все ушли в комнату виртуальной реальности. Многие припали к окнам, любуясь видом.

Как и на «Охотнике», окна были на самом деле экранами, передававшими изображение с внешних имиджеров. Прозрачные панели были рискованными с точки зрения герметизации, и потому их давно заменили. Но разницу можно было заметить, только если пристально всматриваться.

Мэтт добился приглашения на церемонию крещения «Королевы звезд», напирая на то, что ее двигатели проектировал Макс Эстерли, когда-то бывший директором Института, и что поэтому представитель Института должен присутствовать в тот великий день, когда знаменитый лайнер будет превращен в отель. Ведь даже табличка с именем Эстерли была установлена в кают-компании судна. Но истинной целью Мэтта было, конечно, напомнить собравшимся воротилам о преимуществах высоких технологий и о том, что ничто стоящее не дается бесплатно. Работой Ким было сделать так, чтобы они в это поверили.

Он ей дал несколько тезисов, которые надо довести до сознания слушателей: если общество не движется вперед, оно начинает загнивать. Уже загнивает. Чтобы что-то сделать, надо что-то менять. Главной силой современных научных исследований является Институт. Последнее, наверное, было некоторым преувеличением, но говорилось при каждом удобном случае и потому стало звучать истиной.

Ким не была полностью согласна с подходом Мэтта. Утверждение, что общество загнивает, произносилось в каждую эпоху. Людям всегда казалось, что они живут в разрушающемся мире. Сами-то они, конечно, никак не загнивают, но все вокруг катится вниз. Такое утверждение давно стало общим местом, и Ким не думала, что упоминание о нем во время ланча на «Королеве звезд» вызовет что-нибудь, кроме скуки.

И все же она думала, не происходит ли действительно какое-то движение вниз. Не просто прекращение научных исследований. Нечто большее, чем просто обращение общества к своим удовольствиям в ущерб всему остальному. Некоторые пророки конца света утверждали, что человечество просто постарело, истощилось в некотором метафизическом смысле. Что ему нужна трудная цель. Может быть, нужно найти нечто, ему подобное, среди звезд, такое, с чем можно сотрудничать и соревноваться. Обмениваться военными байками. А сейчас этот биологический вид просто сидит на заднем крыльце, ожидая, пока его призовет Господь.

В основном такой пессимизм исходил с Земли, где шел уже конец третьего тысячелетия по стандартному календарю. Как показывает история, в такие моменты всегда поднимался вопль о наступающей ночи человечества.

Какова бы ни была истина, Ким считала, что перерезание ленточки на «Королеве звезд» – неподходящий момент, чтобы бросать в зал эту дохлую кошку.

Изобретение искусственной гравитации сняло необходимость кольцеобразности космических станций, но эта традиционная форма соблюдалась всюду, кроме строящейся сейчас станции на Тигрисе. Одно время казалось, что вот-вот будет изобретена антигравитация, но это открытие продолжало ускользать от ученых, и сложилось мнение, что оно невозможно. А жаль. Именно такого рода перспектива нужна Институту, чтобы вдохнуть энтузиазм в публику, собравшуюся на «Королеве звезд».

Лифт начал тормозить. Ким любовалась облачными грядами и закруглением выглядывающей из-под них планеты. Люди вокруг засуетились, хватая свои сумки, покупая последние сувениры, одевая детей. Среди родителей держалось поверье, что в Небесной Гавани гуляют сквозняки. Двигатели взвыли, лифт остановился, открылись двери. Пассажиры по одному вышли в вестибюль отеля «Вид на звезды» и стали вставлять карточки в регистрационные щели. Ким взяла свой багаж, посланный вперед, прошла к себе в номер, приняла душ и стала работать над своим выступлением. Из окна ей была видна хвостовая часть Небесной Гавани – огромный противовес лифта, вытянувшийся к самой внутренней луне – Жаворонку.

Первым пунктом в ее расписании была премия для Бентона Трипли.

Оставалось время чуть соснуть. Потом она оделась и осмотрела себя в зеркало. С удовлетворением отметив, что выглядит она отлично, Ким поехала на лифте на палубу «С», где размещались офисы корпораций.

Это была роскошная секция, удаленная от туристской и рабочей зон. Здесь были темные панели, толстые ковры на полу и комнатные растения. На стенах висели пейзажи. Из невидимых динамиков неслась тихая музыка. Свет был приглушен, и таинственно мерцали надписи цифровых экранов на дверях офисов.

«Интерстеллар инкорпорейтед» располагалась за парой двойных дверей из матового стекла. Когда Ким вошла, ей навстречу из-за стола поднялась молодая темнокожая женщина.

– Добрый день, доктор Брэндивайн, – сказала она. – Вас ждут. Прошу за мной.

Она провела Ким в небольшой конференц-зал. Съемочная группа уже была готова. Сразу вслед за Ким вошел Аверилл Хопкин с усталым видом. После минутного разговора она поняла, что он не в восторге от необходимости вести презентацию. Он нервничал, злился и совсем не радовался, что будет выступать перед публикой. Но от него было не избавиться, и сейчас он стоял, перебегая глазами с Ким на кафедру и обратно и поглядывая на время.

– Терпеть не могу таких вещей, – сказал он.

– Такова цена славы, – сказала она, стараясь не показать, что это ее забавляет. Чуть не напомнила, что любой проект на девяносто процентов состоит из пиара, но благоразумно промолчала.

– У меня есть более важная работа, Ким, – сказал он. – А этого я просто не умею.

Она взяла его за руку выше локтя. Мышцы были напряжены.

– Расслабься, Ави, – ободряюще улыбнулась она одной из лучших своих улыбок. – От тебя ничего не нужно. Главное – это твое присутствие. Можешь встать головой на стул, и все решат, что так себя ведут гении.

Он мрачно кивнул, приняв ее характеристику без тени скромности.

Трибуна стояла на низкой платформе рядом со столом, за которым расположились четыре стула. За трибуной на стене гордо висел герб компании в обрамлении синих и белых лент – цвета «Интерстеллар». Ким положила коробку с медалью на стол, предварительно показав медаль Хопкину.

Зал стал заполняться сотрудниками корпорации. Кое-кого из руководителей Ким знала и представила им великого физика. Они поздоровались почти заискивающе, и Ким с удовольствием отметила, что Хопкин несколько успокоился.

Вошла высокая блондинка, и все замолкли, глядя на нее. Ким знала, что это Магда Кеннел, главный помощник Трипли. Магда взяла дело в свои руки, представилась Хопкину, рассеянно поздоровалась с Ким и стала давать указания. В комнате собралось уже человек двадцать. Усадив всех, Магда, очевидно, получила откуда-то сигнал. Она кивнула, взошла на трибуну, и голоса стихли.

– Леди и джентльмены! – сказала она. – Я рада приветствовать вас в нашей корпорации. Как вам, быть может, известно, мистер Трипли давно и всерьез поддерживает Институт Сибрайта…

Она еще несколько минут говорила что-то в этом духе, превознося действия своего босса, поддерживающего то, что достойно поддержки. Потом она отступила в сторону. Открылась дверь справа, и вошел сам Бентон Трипли.

Публика яростно захлопала. Было ясно, кто платит этим людям зарплату.

Трипли, одетый для такого случая официально, в белое, сел слева от Ким. Он изящно ей улыбнулся, она ответила тем же. Ким не была с ним знакома. На всех мероприятиях Института «Недостижимую цель» всегда представляла Магда.

Вблизи чувствовалось, что в Бентоне больше электричества, чем было в его отце. Материалы, просмотренные Ким, рисовали образ серьезного мрачноватого человека, рассудочного, склонного к резкой краткости. Но он не создавал впечатления невидимой глубины. А вот этот Трипли выглядел куда более добродушным, если не считать глаз. В них проглядывала решительность, от которой Ким холодела.

Не тот мужчина, с которым она хотела бы поужинать. Но в нем было бесспорное обаяние, и оно Ким окатило волной, когда Бентон одарил ее широкой улыбкой. От этой улыбки ей захотелось, чтобы первое неприятное впечатление оказалось неверным.

Магда представила Ким, а затем Хопкина, у которого был несколько испуганный вид. Физик неуклюже взгромоздился на кафедру, выложил на нее свои записки и начал. Он сказал о проекте «Маяк», описал еще несколько проектов, над которыми шла работа. Он объяснил, почему в век затягивания поясов наука нуждается в частной помощи. Потом пустился в рассуждения о тех конкретных проектах, которые особо хотел рекомендовать аудитории, но тут Ким удалось перехватить его взгляд и показать жестом, что надо закругляться. Хопкин понял и прервал себя на середине фразы.

– Но сегодня мы собрались не для этого, – неуклюже закончил он. – Мы сегодня награждаем мистера Трипли медалью Мортона Кейбла за его выдающийся вклад в поддержку дела науки.

Трипли встал и вышел к нему на трибуну.

Ким достала коробку, расстегнула ее и передала Хопкину. Он ее открыл и вытащил модель «Охотника» 573 года. Блеснули в свете ламп алюминиевые башни и ходовые трубы. Хопкин поднял модель, чтобы все ее видели. Раздались аплодисменты. Хопкин прочел вслух надпись:

Вручив Трипли модель, он пожал ему руку и сел на место.

Трипли наклонился к микрофону.

– Очень красиво, – сказал он. – Мой отец был бы горд.

Он добавил несколько соответствующих случаю замечаний насчет того, что «Интерстеллар» и в дальнейшем будет поддерживать научные исследования и что он рад возможности внести вклад в доброе дело. Трипли поблагодарил всех за присутствие, добавил еще пару общих фраз и под аплодисменты вернул кафедру Магде.

После церемонии Трипли пригласил Ким и Хопкина к себе в кабинет и показал, где собирается поместить свою награду: рядом с «Царственным» – флагманом адмирала бен-Хаддена, который командовал флотом Гринуэя в войне с Пасификой.

Но вид у него был усталый. Может быть, его утомили бесконечные церемонии этого дня, встречи с функционерами вроде Ким. Она чувствовала, что он действует на автопилоте. Трудно было не прийти к выводу, что, когда он не на сцене, берет верх его другая личность. И все равно было видно, что награда в виде «Охотника» – попадание. Ким не была уверена, что он узнает корабль.

Кабинет был велик по масштабам Небесной Гавани и обставлен со вкусом, но без экстравагантности. Повсюду висели памятные медали, грамоты и фотографии Трипли с различными высокопоставленными деятелями. Окно во всю стену выходило на плавную дугу планеты. Почти вся видимая местность была белой.

На столе стоял портрет девушки, играющей с собакой. Это его дочь, Чола, как пояснил Трипли. В каминной решетке приветливо горел виртуальный огонь. Вдоль двух стен шли книжные полки. На них было томов восемьдесят, антикварные книги в кожаных переплетах. И, как заметила Ким, кроме «Охотника» и «Царственного», было еще три других корабля.

– Вы хорошо подготовились, – сказал он, указывая на «Охотника». – Кофе хотите?

– Да, спасибо, – ответила она. – Черный.

Хопкин отказался.

– Я рада, что вам понравилось, – сказала Ким.

Трипли наклонился к интеркому и передал желание Ким.

– Отлично впишется в этот флот, – произнес Трипли, оживившись и сияя глазами.

Кем бы он ни был, но мальчишества в нем еще много, решила Ким.

«Царственному» была отведена отдельная полка. Другая модель стояла в футляре на столике, выделенном для этой цели. Остальные два корабля располагались по разным сторонам кабинета – один на боковом столе возле кресла, другой висел на стене.

– Как настоящие, – сказал Хопкин, переходя от модели к модели и рассматривая их. Ким подозревала, что ему это совсем не интересно – просто способ скрыть неловкость.

– Спасибо.

Прибыл кофе. Ким и Трипли взяли по чашке, обменялись замечаниями по качеству напитка. Хопкин сказал тоном, означающим, что теперь он переходит к делу:

– У вас отлично налажена работа, Бентон. Но я хочу спросить, нельзя ли мне предложить вам одну вещь?

– Конечно.

– Конструкция двигателей. – Хопкин презрительно поморщился. – Можно сделать гораздо лучше.

– Конструкция стандартная, – ответил Трипли несколько озадаченно.

У Хопкина была мысль, как увеличить выход энергии. Ким почти сразу потеряла нить, когда он стал описывать интенсификацию магнитных полей в момент проникновения в гиперпространство. Она слишком мало знала физику, чтобы уследить за логикой рассуждений, но Трипли слушал внимательно, что-то записывал, время от времени задавал технические вопросы и наконец кивнул головой.

– Изложите это на бумаге, – сказал он. – Я хочу видеть готовое предложение.

Ким отметила, что он ни разу не спросил о стоимости.

Основная проблема полетов в гиперпространстве была связана с верхней границей скорости, эквивалентной в реальном Пространстве 38,1 светового года в день. Запрет Кариса. Этого вполне хватало для перелетов между Девятью Мирами и для экспедиций в их окрестностях, но были и другие места, куда хотели бы попасть исследователи. Например, в центр галактики. Путешествие туда и обратно заняло бы четыре с половиной года. Ким спросила, может ли идея Хопкина вывести корабли за пределы запрета Кариса?

– Нет, – ответил он. – Не думаю, что это вообще возможно. Зато можно будет сэкономить значительное количество горючего и тем увеличить дальность полета.

Ким рвалась заговорить о пике Надежды.

– Похоже на тот двигатель, – сказала она, – который мог бы использоваться на «Охотнике».

Хопкин мигнул, не совсем поняв, к чему это упоминание.

– Бентон, – сказал он, – не хочется мне обрывать разговор, но мне действительно пора. – Он встал и благожелательно улыбнулся. – Приятно было повидаться с тобой, Ким.

Он наклонился, поцеловал ее в щеку, пожал руку Трипли и исчез за дверью.

– Если то, что он говорит, можно будет сделать, – сказал Трипли, – это будет очень полезно. – Он поднял глаза от своих заметок к модели «Охотника». – Я так понимаю, что внешний вид приза выбирали вы?

– Нам показалось, что это будет уместно. Самый знаменитый из кораблей Фонда.

Появился поднос с сыром, Ким взяла кусочек.

– Я удивлен, что вы знали об этих моделях, – сказал Трипли.

– Они очень хорошо здесь смотрятся, мистер Трипли. Это модели настоящих кораблей?

– Меня зовут Бен, доктор. Можно вас называть Ким?

– Конечно, Бен.

Трипли с нежностью посмотрел на «Царственный». На лбу у него появились морщины.

Корабль был длинный и узкий, обводы загибались под неожиданными углами для обмана вражеских локаторов. Красивый корабль. Интересно, почему военные корабли любой природы так манят. Из-за своей утилитарной природы, оттого, что построены для единственной цели? Похоже на сбивающее с толку определение красивой женщины, данное Айзенштадтом, но в этом случае оно казалось верным.

– На нем служил мой дед, – сказал Трипли.

– Во время войны?

– Он был у бен-Хаддена рулевым.

В голосе Трипли прозвучала очевидная гордость. Он замолчал и откинулся на спинку кресла, давая ей оценить сообщенный факт.

Другие модели тоже поражали.

Одна была в виде блюдца.

– Это «Чола», – сказал Трипли, глядя на фотографию девочки с собакой. – Корабль корпорации. У нас сейчас два таких.

И лайнер.

– А это «Упорный». Увы, его уже много лет как нет. Но это был первый наш корабль. Наш старт, можно сказать.

Последний корабль имел форму расплющенной капли, установленной на эллиптической платформе. Ходовых труб Ким у него не заметила. Чем-то он напоминал черепаху.

– Этот корабль принадлежал моему отцу, – сказал Трипли. – Как видите сами, полностью вымышленный.

– Без ходовых труб? – предположила она. Трипли кивнул:

– Не очень продуманная конструкция, но она внушила мне интерес к этому делу.

– Игрушка вашего детства?

– Да.

– И как называется этот корабль?

Он сумел придать себе застенчивый вид.

– Я называл его «Доблестным».

– Похоже на название эсминца. Хотя он не похож на военный корабль. – Обычно игрушечные военные корабли щетинились оружием.

– Для мальчишки любой корабль – военный.

Из всех пяти моделей эта была сделана наиболее тщательно, со всеми деталями антенн, тарелок сенсоров, люков. Темная поверхность была обработана так, чтобы захватывать свет. В отсветах камина корабль был то черным, то лиловым. Ким потрогала его. Ощущение в пальцах было как от тесаного мрамора.

– Наверное, «Доблестный» – подходящее имя.

– В свое время он сражался со всеми пиратами и монстрами вселенной. – Трипли снял его с полки и подержал в руках, будто взвешивая свое детство. – Мне его передала бабушка.

– А потом вы узнали, что пиратов не бывает.

– Увы, это так. По крайней мере они не летают на звездолетах. – Пальцы Трипли погладили полированный корпус. – Как говорит старая пословица? Материя наших снов…

Среди книг на полке были «Принципы образования галактик» Харкурта, «Одни во вселенной» Аль-Кафира, «Берега ночи» Мак-Адама, «Насколько видит глаз» Магрудера и «Пределы знания» Равакама.

Не тот подбор книг, которого ожидаешь от человека, управляющего большой корпорацией. Хотя никогда не знаешь.

В камине затрещало. Полено раскололось и осыпало комнату искрами.

– Красивый корабль «Охотник», – сказала она, чтобы направить разговор в сторону Кайла Трипли.

– Да, красивый. Я там был несколько раз, еще мальчишкой. Но в полете, к сожалению, ни разу.

– Он принадлежал Фонду Трипли где-то лет сорок? – спросила она.

– Тридцать три года и семь месяцев, если быть точным.

– И его продали после гибели вашего отца? – спросила Ким, нарочно путая факты, чтобы не проявлять излишней осведомленности в деталях.

– Его исчезновения, – поправил он. – Тело его не было найдено. Но продали его действительно через несколько лет после этого. Сохранять его у себя не было смысла – никто не интересовался исследованиями глубокого космоса. По крайней мере из тех, с чьим мнением считались. Вы же знаете, для чего он использовался.

– Да, знаю.

Она знала, что Бентону в момент гибели отца было одиннадцать лет. Он жил с матерью и вряд ли часто видел прыгающего среди звезд Кайла.

– А вы не унаследовали интерес отца к межзвездным экспедициям?

Он пожал плечами:

– Не особенно. Он хотел найти в космосе жизнь. Конечно, если она там есть, я бы не отказался быть тем, кто ее обнаружит. Но не могу сказать, что готов посвятить этому деньги и время. Слишком много есть других дел. А шансы очень малы.

Он глянул на коммуникатор, посмотрев, сколько времени. Сигнал, что встреча заканчивается.

– Бен, – спросила она, – вы не думаете, что «Охотник» как-то связан со взрывом на пике Надежды?

Кажется, его лицо на миг окаменело, но трудно было сказать точно. Голос стал явственно прохладнее.

– Абсолютно не знаю. Но не понимаю, какая тут может быть связь.

– Тогда много говорили об антиматерии, – сказала она.

Его лицо сделалось подозрительным.

– Ким, я уверен, что вы собрали все подробности, которые смогли найти. Вот что: я тоже слышал такие теории. Видит Бог, я среди них вырос. Но я честно не могу себе представить, зачем бы Маркис или мой отец брали горючее с «Охотника», везли его в ту деревню и взрывали гору. Или, если на то пошло, как они могли бы это сделать. Вытащите элемент из магнитного контейнера, и она взорвется тут же. – Он глядел на нее взглядом не сердитым, но настороженным. Даже разочарованным. – А как вы думаете, Ким, что там случилось?

Она позволила себе отвести глаза.

– Не знаю, что и думать. Ведь действительно это был взрыв антиматерии…

– Нет никаких признаков.

– Продукты взрыва наводят на такое предположение.

Он покачал головой, показывая ей, что перестает верить в ее здравый смысл. Она могла бы сказать, что единственными людьми в округе, имевшими доступ к антиматерии, были Кайл и его отец. Но не надо было настраивать его против себя. В конце концов, она же не могла утверждать, что больше никто этого доступа не имел.

– Позвольте мне высказаться начистоту, – сказал Трипли. – Вы думаете, что мой отец и Кейн проводили какой-то эксперимент и этот эксперимент вышел из-под контроля. Или что они были участниками кражи.

– Я этого не говорила!

– Это явно подразумевалось. – Он глядел на нее в упор. – Но этого не было. Мой отец не был физиком-экспериментатором. Он был инженером. И не мог участвовать в предприятии подобного рода. Не мог.

– А Маркис?

– Кейн был капитаном звездолета. – Он выпрямился в кресле. – Нет. Оставим это. Послушайте: я не больше любого другого знаю, что случилось в Северине. Но я чертовски хорошо знаю, что дело не в том, будто мой отец возился с топливным элементом. Может быть, это был метеор. Просто и ясно.

– Бен, – спросила она, – а не знаете ли вы, зачем Йоши Амара могла бы находиться на вилле вашего отца в момент взрыва?

Глаза его стали колючими.

– Что вас наводит на такую мысль? Я не слышал, чтобы такое обвинение выдвигалось.

Она слишком далеко зашла. Что теперь ему сказать? Что она нашла туфлю размера Йоши?

– Есть некоторые факты, – сказала она, бросаясь вперед.

– Можно ли спросить какие?

– Предмет одежды. Возможно, принадлежавший ей. Точно сказать нельзя.

– Понимаю. – Он снова поглядел на «Охотник». – Меня не убеждает. Ким, я надеюсь, вы к этому не будете возвращаться. Что бы там ни случилось, действующие лица давно мертвы.

Она кивнула:

– Не все. Некоторые все еще интересуются, что случилось с их родственниками.

Он хлопнул в ладоши:

– Вот оно что! Вот почему вы так похожи на Эмили.

– Да.

– Сестра? Дочь?

– Сестра.

– Мне очень жаль, – сказал он. – Действительно жаль. Я понимаю ваши чувства. Но это наша общая потеря, с которой надо просто смириться. – Он вышел из-за стола и проводил ее до двери. – Оставьте это, Ким. Я не больше вас знаю, что с ними случилось, но давно уже научился с этим жить. И вам советую.

«Ворлдвайд интериор» специализировалась на внутренней отделке личных и корпоративных яхт высших руководителей. Компания о себе говорила, что, после того как «Интерстеллар» ставит электронику, «Ворлдвайд» создает среду и превращает корабль в дом.

Экскурсоводом Ким оказался Джейкоб Айзекс. Он, как гласила поговорка, перевалил в четвертую четверть, то есть был старше ста пятидесяти лет. Джейкоб начал седеть, походка его потеряла энергичность.

– Начальство считает, что я создаю достоинство, – сказал он Ким с улыбкой.

Действительно, в обществе, где почти каждый выглядел Молодым, люди, не скрывающие свой возраст, имели преимущество и им часто отдавали предпочтение при приеме на работу и в служебной карьере.

Они обходили виртуальный «Охотник», и Джейкоб рассказывал о возможностях корабля. Не о разрешающей способности локаторов или преимуществах ходовых систем, а о более косметических качествах. Конструкция корпуса и эстетические соображения. Обратите внимание на равновесие архитрава и портика. Посмотрите на террасы второго уровня. Такой корабль можно было бы поставить в самом аристократическом месте Марафона, и он не казался бы неуместным. Если, конечно, не считать ходовых труб сзади.

И посадочного модуля, закрепленного под кораблем.

Ким объяснила, что работает над историей корпоративного флота за последние пятьдесят лет и потому заинтересовалась компанией «Ворлдвайд». Как и когда она начала заниматься отделкой корабельных интерьеров?

– Наша основательница, Эстер де Соль, начинала с торговли продуктами питания. Компания «Де Соль и Уиннетт». – Айзекс посмотрел на Ким, будто ожидая, что она вспомнит эту фирму. Она кивнула, будто вспомнила. – Легенда такова, будто Эстер полетела на Землю навестить родственников и обратила внимание, как плохо кормят на борту. Здесь она увидела свой шанс. Она приобрела контракт и стала снабжать звездолеты превосходной кухней по разумным ценам. Дальше пошло само. Много есть корпораций, которые занимаются обслуживанием двигателей и электронных систем, но отделкой должны были заниматься сами перевозчики. Дело было дорогое, хотя и необходимое, и делалось методом проб и ошибок.

– А теперь вы занимаетесь внутренней отделкой всех видов.

– И внешней тоже. Мы называем это косметикой. Продуктами питания, кстати, мы больше не занимаемся – это направление мы продали много лет назад. Зато занимаемся всем остальным.

Он повел ее в операционный отсек посмотреть сам корабль. Тот плавал рядом со станцией, двое техников заменяли антенну.

– Он куда-то летит? – спросила Ким.

– Завтра, на Пасифику.

Айзекс подвел ее к входной трубе:

– Хотите заглянуть внутрь?

– Да, если можно.

Воздушный шлюз выводил на палубу, в галерею с дюжиной дверей. Складной трап вел на верхний уровень, и другой такой же, напротив первого, – на нижний.

Внутренняя отделка поражала элегантностью. Ковры и мебель высшего сорта. Арматура из серебра. Окна с гардинами, мебель полированная, стены декорированы фотографиями из недавнего прошлого «Охотника». Но ничего, относящегося к временам Фонда Трипли. И трудно было удержаться от сравнения «Охотника» с суровыми спартанскими судами, на которых Институт возил своих техников по окрестностям звезд.

Почти всю главную палубу занимал центр управления полетом. Айзекс провел Ким через него, показал столовую и комнату отдыха.

Кабина пилота находилась наверху. Они поднялись и остановились, ощущая дыхание истории. Последний полет Маркиса Кейна в качестве капитана. Внутри стояла пара кожаных кресел перед приборной панелью с экранами. Ким вошла и села в левое – кресло пилота.

Остальную часть второго уровня занимали жилые помещения. Интересно, где была каюта Эмили.

Служебные помещения – трюмы, кладовые и системы жизнеобеспечения – находились на нижнем уровне. Здесь было просторно, если учесть скромные размеры корабля, и уровень был разделен на пять герметических отсеков и центральный коридор, идущий вдоль хребта корабля.

– Кайл Трипли с самого начала планировал долгие полеты, – сказал Айзекс. – И потому у «Охотника» такие просторные трюмы, как сами видите. А система очистки воды, когда ее ставили, опережала свое время.

Грузовые трюмы находились с обеих сторон от прохода. У каждого был отдельный погрузочный люк, отдельный кран, сортировщик и съемная палуба. Джейкоб показал холодильный отсек.

– Почти все это пространство нами сейчас не используется. В каботажных полетах это не нужно.

Левый погрузочный люк был шириной в отсек, куда он открывался.

– Трипли всегда верил, что найдет где-нибудь развалины, построенные не нами. Не людьми. И он хотел иметь возможность привезти образцы, не стесняясь размерами люков.

– Развалины?

–  Да. Он был убежден, что другие цивилизации развились когда-то, но считал, что они уже все погибли. Что найти живую цивилизацию очень мало шансов. И что наша собственная уже на стадии упадка. И был прав.

Ким удивилась:

– Прав? В чем?

– Хм! – Настала очередь Айзекса удивиться. – Доктор Брэндивайн, мы же летим ко всем чертям. Вы это знаете. Сейчас каждый сам на себя не похож. Не то что в старые времена.

– А! – сказала она.

Они вышли, беседуя, и Ким соглашалась, хотя и не считала, что времена изменились к худшему. Коридор закончился у входа в отсек силовой установки.

– Джейкоб, – сказала Ким, – я бы хотела знать, можно ли мне взглянуть на эксплуатационные журналы.

Солли был уверен, что эти журналы, в отличие от бортовых, хранятся на корабле в течение всей его жизни.

– Если хотите, – ответил он. – Не вижу в том никакого вреда. – Он постучал по панели управления, установленной рядом с дверью. – Но мне казалось, что эксплуатационные журналы – чтение скучное.

– Дело в том, что я об этих вещах знаю недостаточно. Эксплуатационные журналы дадут мне почувствовать, что это значит – держать такой корабль в рабочем состоянии.

– Может быть, мне связать вас с начальником эксплуатации? Он ответит на все ваши вопросы.

– Нет-нет, – отказалась она. – Не надо людей беспокоить.

Айзекс пожал плечами и вызвал меню. Ему не сразу удалось найти то, что он хотел. В конце концов, его профессией был пиар. Но через несколько минут Ким увидела историю эксплуатации Экваторианского Межзвездного Корабля (ЭМК) с бортовым номером 4471886. Джейкоб поднялся и уступил место Ким.

Она пролистала записи настолько небрежно, насколько была способна, делая невинные замечания о степени смазки и периодах между осмотрами двигателей, все время делая вид, что ее интересует это так, вообще.

Потом вернулась к началу. «Охотник» вступил в строй третьего средизимника 544 года.

– Чертовски много работы требуется, чтобы содержать такой корабль, – сказала она.

Айзекс согласился. Она стала листать дальше, привыкая к системе, выдававшей вид обслуживания или ремонта и подпись техника, который его выполнял. Заметила серьезный профилактический ремонт, сделанный в 572 году перед отлетом на Сент-Джонс. Через пару недель был последний осмотр на дальнем форпосте перед отлетом «Охотника» к Золотой Чаше.

Тридцатого марта корабль вернулся в Небесную Гавань и прошел еще один генеральный осмотр. Ким бегло проглядела записи и увидела, что был заменен шлюз в грузовом трюме левого борта и потребовался ремонт прыжковых двигателей. Интересно, что было со шлюзом, но в журнале об этом ничего не было. Что до двигателей, здесь Ким не хватило знаний, чтобы понять значительность повреждений. Указывались номера замененных деталей и сообщалось, что двигатель исправен.

Фамилия техника была Герхард. Можно было бы узнать и имя, но это не важно.

Ким просмотрела еще несколько страниц, поблагодарила Айзекса за помощь и ушла.