Глава 11

Под арестом

На улице я и молдаванин сели в одну «Волгу», а лысый и добродушный дзержинец прошли в другую.

— Егорович, сегодня удачный день! — радостно сказал молдаванин водителю, мрачному мужчине предпенсионного возраста, с лицом, изборожденным морщинами. — Прикинь, какую рыбину поймали: антисоветчик, да еще и валютчик! Пиво с водкой. Ерш!

— Не стыдно вам? — спросил я. — Сами же видите, какой из него антисоветчик. Он — тюфяк, размазня, и доллары к нему случайно попали.

— Учетно-регистрационная дисциплина, статистика — вещь суровая, против нее не попрешь! По статистике он матерый враг советской власти. У нас прошлый месяц был результативным, и этот неплохо начали. В апреле Солженицын был, нынче стишок про Брежнева.

— Какой стишок? — Водитель посмотрел на нас в зеркало заднего вида. — «По Советскому Союзу цены снижены опять»? Этот, что ли? Это же туфта на постном масле!

— Кому туфта, а кому — показатель раскрываемости антисоветской деятельности среди социально неустойчивого элемента. И потом, — контрразведчик опустил стекло, сплюнул на асфальт, — чем этот стишок хуже Солженицына? Читал я его на той неделе, у парней со второго этажа брал…

Мимо нас прошли две старшеклассницы в коротких школьных платьях. Ножки стройненькие, фигурки точеные. Распущенные волосы свободно ниспадают на плечи. Красота! Обеих бы в губки расцеловал и был счастлив.

Водитель при виде девушек скривился.

— Что за мода пошла такая: форменное платье — выше колен! Где это видано, чтобы молодые девки одевались в школу, как потаскухи на шабаш? Волосы неприбранные, колготки капроновые, в ушах серьги — срамота! Куда у них родители смотрят?

Мы с молдаванином переглянулись, но возражать не стали.

— Так вот, — после паузы продолжил контрразведчик, — взял я у парней рукопись Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Думаю, на дежурстве делать нечего будет, почитаю. А на позапрошлой неделе мне попался изъятый рассказ «Отель на двоих». Я его запоем прочитал, от меня потом жена три дня пряталась.

Контрразведчик сидел позади водителя, и так получалось, что рассказывал он мне, хотя по идее должен был делиться впечатлениями с коллегой по службе, а не с задержанным.

— Сюжет «Отеля» очень прост, — продолжил он. — Молодая итальянка приезжает в отель у моря и кувыркается со всеми подряд: с хозяином отеля, с его сыном, с моряками, с садовником, еще с кем-то, уже не помню. Рассказ в принципе ни о чем, но как написан, как все красочно изложено! Прочтешь страничку — и чувства наружу просятся.

— Пошлятина, — прокомментировал водитель.

— Это смотря что пошлятина! Так вот, прочел я этот «Один день Ивана Денисовича» и натурально офигел — это же надо такую дрянь написать! Сюжет — закачаешься! Короче, один зэк в сталинские времена проснулся после подъема. Его за нарушение дисциплины послали пол мыть. Потом он идет в больничку, хочет от работы откосить. Ничего не получается. Идет на работу, обедает, идет с работы. В бараке получает письмо от жены. Ложиться спать. Все! Больше ничего нет! Вот то, что я вам сейчас рассказал, — это и есть весь рассказ: тупое повествование о том, что делает зэк в лагере. Этот Солженицын забыл только написать, как его Иван Денисович на очко ходил и чем задницу вытирал.

— Скорее всего, ничем, — предположил водитель. — В те времена бумага в зоне большим дефицитом была. Это нынче зэки разбаловались: на кроватях спят, папиросы курят, мясо в обед едят. Телевизор в каждом отряде есть. Не зона, а санаторий!

— Так за что тогда Солженицына из Союза выслали, если он всякую чепуху писал? — спросил я.

— Вот за это и выслали, чтобы больше не писал, как русский Иван Денисович в столовой за бандеровцами суп доедает.

Рядом с нашим автомобилем прошли парни-старшеклассники. В руках сигареты, волосы до плеч, воротники модных рубах выпущены поверх пиджаков.

— Будь моя воля, — злобно сказал водитель, — я бы всю эту волосатую кодлу наголо обрил и в колхоз бы на все лето отправил, на исправление. Чтобы в пять часов утра уже на ногах были, коровам сено задавали. А то ведь что за молодежь растет: девки одеваются, как проститутки, пацаны волосы отращивают, как бабы. Не молодежь — гнилье одно!

Из второй «Волги» к нам направился неприметного вида мужчина в пиджаке. Лысый комитетчик вернулся в подъезд.

Новый чекист сел на переднее сиденье.

— Меня зовут товарищ Иванов, — представился он. — Называй адрес. Обыск у тебя делать будем.

— Какой адрес? — уточнил я. — Райотдела или общаги?

— На работе ты сегодня не был, так что поедем к тебе домой.

— Так я и дома не был, вахтерша может подтвердить.

— Адрес! — жестко отрезал он.

«Как видно, вы, ребята, не доллары собираетесь искать, — подумал я. — Да и по фигу! У меня комната стерильная, даже ножичка самодельного нет. И от фотографии я вовремя избавился».

Всю дорогу мы ехали молча. Словоохотливый молдаванин в присутствии «товарища Иванова» как воды в рот набрал.

«Волгу» мы оставили метров за сто до хлебокомбината. Я пошел в общежитие первым, чекисты сзади.

— Рассказал про Солженицына? — вполголоса спросил Иванов.

— Все рассказал, как договаривались, — так же вполголоса ответил молдаванин.

— Посмотрим, стуканет, падла, или нет.

«Вот так контора! — подумал я. — Это ведь они своего водителя так проверяют. А я-то думал, какие общительные ребята в КГБ работают! С первым встречным прочитанным делятся».

Обыск у меня длился не больше часа. С профессиональной точки зрения мне было любопытно посмотреть, как ведут себя в реальной обстановке офицеры госбезопасности. Работали ребята слаженно. Пока один из них просматривал одежду в шкафу, прощупывал швы на кителе и шинели, другой бесцеремонно отодрал клеенку со стола, вытряхнул на пол мусор из корзины, проверил содержимое прикроватной тумбочки. Ни одной минуты они не потратили зря, ни одного предмета не оставили не осмотренным. Но ничего предосудительного не нашли, так как ничего не было!

Единственный предмет, который привлек внимание чекистов, были джинсы «Монтана».

— Смотри, — обратился Иванов к молдаванину, — самая что ни на есть фирмовая «Монтана». А все говорят, что менты плохо живут, последний хрен без соли доедают. А вот как копнешь поглубже, и уже не последний, и вовсе не хрен!

— Ты за сколько ее брал? — по-свойски спросил молдаванин.

— По блату, за две сотки, — нехотя ответил я.

— Серега своему сыну тоже за двести где-то надыбал, — любуясь тройной строкой, сказал Иванов.

— А что, не мог по госцене купить? — удивился я.

— Нет на «Монтану» госцены, так как фирмы такой — «Монтана» — нет в природе. Нашим внешнеторговым организациям не с кем договор о поставках заключать. Это своего рода феномен американской экономики: джинсы есть, а фирмы, которая их выпускает, — нет! Оттого на них цена такая — заоблачная.

— На все есть госцена, — недоверчиво сказал я.

— Найди на своих штанах, на этикетке, страну, где их произвели. Нету? То-то и оно!

— На «Адидасе» вроде бы тоже не написано, где его производят, — упорствовал я.

— Нашел с чем сравнивать! «Адидас» — это известнейшая западногерманская фирма, всю нашу олимпийскую сборную одевает. — Иванов посмотрел на часы, знаком велел молдаванину заканчивать. — Я пойду на вахту, позвоню, узнаю, что нам дальше делать.

— Погодите, товарищ Иванов, — остановил я его. — А вы что же, обыск оформлять никак не будете?

— Какой обыск? — улыбнулся чекист. — Мы никакого обыска не делали. Дружеская проверка, только и всего.

— Понятно. — Я стал складывать обратно в шкаф выброшенные вещи.

— Едем в контору! — сказал вернувшийся с проходной Иванов.

На выходе из общежития нам попалась Инга с ребенком на руках. С первого взгляда она поняла, что я задержан.

— Как заедешь, зазвони! — сказала она, подкрепив свои слова характерным жестом.

— Чего-чего? Что она сказала? — спросил молдаванин, когда мы отошли на некоторое расстояние. — Зазвони? Это что такое?

Иванов снисходительно, одними краешками губ, улыбнулся.

— Перевожу тебе с уголовного жаргона на человеческий язык. Она сказала Лаптеву: «Когда тебе предъявят обвинение и посадят в тюрьму, когда ты точно будешь знать номер своей камеры, дай весточку на волю, сообщи, в чем тебя обвиняют и где сидишь. Пока будешь под арестом, за комнату не беспокойся — мы присмотрим». Все так?

Я с уважением поднял большой палец. Браво, Иванов! Приятно иметь дело с профессионалом. Даже если он твой враг.

И еще об «Иванове». 6 ноября 1981 года, актовый зал Омской высшей школы МВД СССР. Весь личный состав школы собран на инструктивное совещание по мерам безопасности во время проведения ноябрьской демонстрации трудящихся. Ведущий совещание полковник объявляет:

— Слово предоставляется представителю КГБ.

К трибуне подходит плешивый мужичок в форме подполковника госбезопасности.

— Перед вами выступает представитель КГБ, — сказал он.

В зале засмеялись. Вот это секретность: ни имени у человека, ни фамилии!

Поняв, что сморозил ерунду, контрразведчик поправился:

— Подполковник госбезопасности Иванов…

От хохота зал слег вповалку. «Иванов!» Ну конечно, Иванов! Кого же еще могут послать на совещание, не Петрова же, не Сидорова, не Забодайкобылу! Только Иванова.

Областное управление КГБ располагалось на площади Ленина. Поговаривали, что во внутреннем дворе управления есть своя небольшая тюрьма для особо важных преступников.

Мы подъехали к главному входу, по невысокому крыльцу поднялись к массивным входным дверям высотой в полтора человеческих роста. За дверьми простирался большой вестибюль, заканчивающийся широким лестничным маршем на верхние этажи. Ступеньки парадной лестницы были покрыты красной ковровой дорожкой. У самой лестницы пост. Проверкой документов занимался немолодой прапорщик в военной форме с темно-синими петлицами.

Влево и вправо от входа в глубь здания шли коридоры с высокими арочными потолками. Между коридорами и входом в здание — две небольшие комнаты для приема граждан. Меня поместили в левую комнату.

Интерьер помещения для приема граждан отличался простотой и аскетизмом: посреди комнаты — стол, по краям его — два стула, на стене — плакат с цитатой из Конституции. На окне решетка. Пепельницы на столе нет, значит, курить здесь запрещено. Я проверил мебель. Стол оказался вмонтированным в пол, стулья можно было двигать.

Зайдя в вестибюль, сопровождающие меня лица разделились: Иванов пошел на второй этаж, молдаванин проводил меня в комнату с цитатой, велел подождать и исчез. На смену ему пришел мужчина, одетый в серый костюм с однотонным галстуком. Он записал мои показания относительно Солодова и ушел, велев немного подождать.

Ждать пришлось минут десять. Новый чекист был невыразительной внешности. Он расспрашивал меня исключительно о жизни в райотделе. Никаких пометок по ходу беседы он не делал, из чего я сделал вывод, что комната прослушивается, а все разговоры в ней записываются на магнитофон.

— Ничего предосудительного о своих коллегах сказать не могу. У нас сплоченный коллектив единомышленников, беззаветно преданных делу партии и советского правительства. Руководство РОВД процентоманией не страдает. Замполит райотдела — очень душевный человек, к каждому сотруднику найдет свой ключик. О Вьюгине ничего сказать не могу, не мой уровень общения… Ах да, комнату в общежитии я получил по его протекции… Жена Вьюгина? Это та женщина, что была с ним на похоронах? Я видел ее в первый раз… О чем говорят сотрудники между собой? Например, все обсуждают, куда делся наш министр внутренних дел Щелоков. Столько лет он был примером для подражания — и вот слетел со всех постов и обвинен то ли в контрабанде, то ли в коррупции. Вы не в курсе, где сейчас Щелоков? Тоже не знаете? Жаль. О чем еще у нас говорят? О женщинах, о раскрываемости преступлений, о дежурствах, о видах на урожай на мичуринских участках, о дефиците мяса и сгущенки, о футболе и хоккее.

— У вас хорошо поставлена речь, — резюмировал итоги нашей беседы чекист. — Чувствуется эрудиция и профессиональная грамотность. Но вам как комсомольцу и перспективному работнику не стоит закрывать глаза на вопиющие нарушения соцзаконности и дисциплины. Что, у вас в отделе не процветают пьянство и кумовство? Ваш коллега, инспектор Андреев, пьет как запойный алкоголик. Это что, новость для вас? А Матвеев, который «забыл» о задержанном Селивановском? А садистские игры в «электрика»? Это ведь ваши коллеги, Андрей Николаевич, ради признательных показаний применяют к задержанным преступникам незаконные методы физического воздействия. А секретарь вашей комсомольской организации, который лично вам, товарищ Лаптев, не мог дать достойный отпор в диспуте о запрещенных в СССР исполнителях? Что это за комсомольский деятель, если теряется, услышав слово «ретроград»?

В первое мгновение я был ошеломлен. Чекист оказался осведомлен о жизни в РОВД не хуже, чем я. Потом, пораскинув мозгами, я пришел к выводу, что ничего особенно тайного он мне не сообщил. Все факты, изложенные им, как говорится, лежали на поверхности. Хотя откуда он знал о моем диспуте с комсомольским вожаком, я объяснить не могу.

— Слушать «Бони М», — сказал он мне напоследок, — не самый большой грех для комсомольца. Утверждать, что, кроме «Бони М», в СССР слушать больше нечего, — вот это недопустимо.

Следующий сотрудник КГБ говорил со мной о хлебозаводе.

— Я мало общаюсь с работниками хлебокомбината. О чем они говорят между собой? Мужики, понятное дело, о выпивке, о женщинах, об алиментах, о начальстве, о том, где перехватить денег до получки. О чем говорят женщины, я не знаю. Я с ними не общаюсь… Моя невеста?! Ну и что, что она работает на заводе. Она мещанка. У нее все разговоры о тряпках да о еде.

Воспользовавшись паузой, я спросил:

— Время уже девятый час. Скажите, я нахожусь здесь в каком статусе?

Чекист с невозмутимым лицом ответил:

— Мы пригласили вас на беседу. Сейчас я закончу с вами, и подойдет ответственный товарищ, который проводит вас на выход. А что это вы вдруг обеспокоились своим процессуальным положением?

— Я с самого утра ничего не ел и не пил. Мне, честно говоря, охота в туалет. Мне можно закурить?

— Потерпите немного. Давайте поговорим об общежитии.

— Что именно вас интересует, кто с кем спит? — не удержавшись от резкости, выпалил я.

Контрразведчик усмехнулся.

— Что же, давайте поговорим на эту тему. Вы, Андрей Николаевич, с кем из женщин общежития состоите в интимных отношениях? Совсем недавно Комарова Галина к вам в комнату в непотребном виде заходила.

— Это была шутка.

— Ваш знакомый Солодов пытался нам антисоветские стишки как шутку преподнести. Так мы поговорим о деле или будем колкостями обмениваться?

— В последнее время в нашем общежитии обсуждают постоянные перебои с горячим водоснабжением, исчезнувших из продажи кур, выбитое стекло в туалете, венерические болезни и романтическую любовь. Разговоры антисоветской направленности не ведутся.

В половине одиннадцатого я остался один. Судя по звукам, здание опустело. В туалет хотелось все больше и больше. Набравшись храбрости, я вышел в вестибюль.

— Далеко собрался? — панибратски спросил меня прапорщик.

— Мне надо в туалет.

— Потерпи немного. Скоро за тобой придут.

— Я не могу терпеть.

— А я ничем не могу тебе помочь. Все туалеты в здании служебные. Здесь, поблизости, туалета нет, а чтобы мне отвести тебя внутрь здания, надо выписать пропуск. Бюро пропусков закрыто, так что потерпи малость.

— Должен же быть у вас туалет для посетителей!

— У нас не бывает посетителей.

— Тогда отведи меня в туалет для задержанных. Задержанные-то у вас есть?

— Ты — не задержанный. Ты — приглашенный на беседу, так что терпи!

Я зарычал, как белка, у которой отобрали любимый орешек, и вернулся на место. Силы терпеть еще были.