Глава 15

— Дор’чин, — обреченно вздохнув сказал я. — Правь-ка назад. На середину бухты. С нашей посудиной в том узком проходике да при наличии вражьих лодок нам делать нечего. А как ты думаешь, что во-о-он на той стороне? — ткнул я пальцем в дальний от поселка конец бухты. Судя по лесу, вода там должна быть.

— Должна, — согласился со мной капитан, жадно облизав высохшие губы. — Только местные лучше те места знают и постараются нас там отловить.

…Да уж. Тут он прав — пока мы будем догребать туда на нашей ставшей тихоходной лодке, аиотееки, взяв местных в проводки, быстро доберутся до места. Хоть берегом, хоть по воде. Я приложил к глазам руку козырьком, чтобы лучи уже поднявшегося солнца, отражающиеся от воды, не били в глаза. И невольно прикоснулся к той гадости что еще лежала у меня на голове. А потом невольно моя рука опустилась значительно ниже, где, как я недавно обнаружил, уже висел свежий скальп часового, который я, оказывается содрал на чистом рефлексе, даже толком не заметив.

— Ну и пусть стараются, — почувствовав дикий приступ злобы, ответил я. И добавил, пытаясь руками собрать свою шевелюру в нечто более привычное и пристойное Шаману своего племени. — Ловить ирокезов, это вам не на кроликов охотиться!

Народ радостно заржал над столь непритязательной шуткой и, бросив всякие остальные дела, начал помогать друг другу наводить идеологически правильные прически.

Невообразимая глупость! — возможно скажете вы. Вполне может быть. Но уж коли решил поиграть в поддавки со смертью, изволь выглядеть достойно. Чтобы Предкам было не стыдно на тебя смотреть и чтобы они в случае чего не утруждались отгонять ссаными тряпками от своих небесных костров блестящеголовое набриолиненно-залакированное чмо.

— Три лодки за нами плывут, — вдруг сообщил Зувгур, один из наших самых молодых бойцов. Зувур этот, кстати говоря, единственный в нашей лодке был не из ирокезов, а из бородокосичников. Да плюс к тому, согласно имени, из чистокровных улотцев.

И что характерно, хотя борода у него пока была больше чисто в теории, чем на морде, остальные бородокосичники выказывали ему явные признаки уважения.

Да. Что и говорить, темный был парнишка и авторитетом пользовался явно не по чину… В смысле, возрасту. И этот самый чин, или, скорее, свое место в иерархии улотского общества как-то старался не афишировать.

Я сначала пытался этот вопрос прояснить, но тщетно. А потом просто смирился, что он вечно ошивается в компании с серьезными солидными мужиками и те не шпыняют его как малолетнего сявку, как и стоило бы, пожалуй, согласно возрастному цензу. А во всем остальном — претензий к этому Зувгуру никаких не было. И службу тащил исправно, и бойцом был не из последних, и понтовался весьма умеренно. Все-таки местные патриархальные традиции даже от какого-нибудь принца крови требуют выказывать явные признаки уважения любому одноплеменному бомжику старше себя по возрасту. Что уж там говорить о воинах и шаманах?

Но так или иначе, а он сейчас был единственный, кто в данный момент не занимался наведением красоты и потому первым засек изменение обстановки. И это как-то сразу поменяло настроение.

— Куда плывем? — деловито осведомился у меня Дор’чин, пока остальной экипаж расхватывал весла и пытался просунуть подобранную корягу в уключины.

— Да все туда же, — ответил я, понимая, что нихрена не знаю, что нам дальше делать и решившись полностью положиться на милость своего персонального божка.

— Они плывут быстрее нас… — осторожно предупредил меня наш капитан.

— Хм… — тогда, пожалуй, нам не стоит торопиться. Не особо налегайте на весла.

— Так ведь?..

— Все равно они нас догонят, — ухмыльнулся я, вспомнив поговорку про попытку убежать от снайпера^[39]. — Если мы будет грести быстро — догонят уставших, а если нет — полных сил и готовых к драке.

Все радостно заухмылялись — идея устроить драку была им куда ближе идеи спасаться бегством.

— Наша лодка деревянная и тяжелая, — тем временем продолжал я. — Ее ударом копья не повредишь и столкновением с другой лодкой не перевернешь, а вот их лодки…

— Вик’ту, Тади’тхо, — начал распоряжаться Дор’чин, с ходу ухватив мою идею. И как опытный капитан и морской разбойник, сразу взяв руководство дальнейшими действиями в свои руки. — Вы с копьями пересядьте вперед. Когда мы пойдем на столкновение, не давайте аиотеекам бить нас своим оружием. Логи’фтак и Загвур, сядьте за ними и постарайтесь подхватить весла или еще что полезное, что выпадет из ихней лодки. Вы, ребята, как гребли, так и гребите. А ты, Дид’чир, брось свою дубину и тоже готовься подхватывать все, что из той лодки выпадет. Особенно оружие и весла. Шаман Дебил… а ты забери свое копье и садись на корму на тот случай, если они нас оттуда попытаются достать.

Надо отметить, что чисто рефлекторно с копьем, которое я вручил ему для «вскрытия ворот», Дор’чин расставался крайне неохотно. Неудивительно, мужчина-воин без этого атрибута чувствовал себя крайне неуютно и, думаю, он куда охотнее сам бы пересел на корму, чтобы отражать вражеские удары… А я бы, пожалуй, с такой же охотой уступил ему эту честь, поскольку махать тяжеленным дрыном почти на метр длиннее привычного мне протазана, да еще и сидя в качающейся лодке — пользы от меня тут, пожалуй, было не больше, чем от деревянной русалки с большими сиськами, закрепленной на носу какой-нибудь средневековой каравеллы. Чистая декорация. Думаю, и сам Дор’чин об этом смутно догадывался, оттого и замялся перед тем как отдать такое распоряжение.

Но традиции и предрассудки весьма сильны. Уже то, что он перед теми воротами взял в руки мое копье, это уже некий шаг вперед и показатель доверия своему шаману — с чужим оружием шутки плохи. А во-вторых, коли я Великий и прочее-прочее, то задвигать меня во время битвы куда-то на третий план — это жуткое оскорбление. А оскорблять Великого и Ужасного Шамана — это ведь нарваться можно конкретно. Вот так вот, при том что все мы этого не хотели, вместо того чтобы изображать балласт и генеральный штаб в одном лице, пришлось лезть в окоп и готовиться к отражению вражьей атаки… Как только выпадет время поспокойнее, первым делом займусь борьбой с разными предрассудками!

Морские войны были довольно неспешными во все времена. Парусным флотам средневековья подчас требовался целый день, чтобы сблизиться на дистанцию выстрела. Даже в ту эпоху, из которой я прибыл, расстояния, которые приходится преодолевать кораблям противников и дистанции, с которых они могут заметить друг дружку, способны как-то конкурировать даже со скоростями самолетов, ракет и сверхбыстрых торпед.

Так что немудрено, что в эпоху гребных лодочек-скорлупок военные действия напоминали битву улиток-паралитиков, и нечему удивляться тому, что пока вражеские лодки подошли на более-менее близкое расстояние, прошло, наверное, не меньше часа.

— Дор’чин, — окликнул я капитана, когда сам смог рассмотреть и оценить сложившуюся обстановку. — Давай-ка греби немного левее, пусть та крайняя лодка догонит нас первой. Они там, похоже, гребут старательней всех—не будем разочаровывать людей.

Собственно, моей главной целью было не столько угодить преследователям, сколько начать морские разборки с той лодки, что сильнее всего оторвется от остальных. И то ли случайно, то ли так и было задумано, но именно крайняя левая лодка сумела вырываться вперед. Либо они там и впрямь были очень старательные, либо пытались отрезать нас от берега, прижав к полосе скал и рифов, перекрывающей вход в бухту.

— Понял, — спокойно ответил наш славный капитан. — Только это не они там гребут так сильно, у них, видать, в лодке аиотееки больно злые сидят. Лупят их почем зря и заставляют грести… Щас мы их, уже скоро…

На это «скоро» ушло, наверное, еще минут двадцать. А дальше… Я, честно говоря, думал, что это будет как-то по другому, но в один прекрасный момент Дор’чин вдруг присвистнул по-особенному, заставляя двух наших гребцов подналечь на весла, а сам, взявшись за третье весло, заложил какой-то неимоверно крутой вираж. И мы помчались на врага.

Там народ тоже сидел ушлый и, быстро сообразив что к чему, подвластные аиотеекам прибрежники начали маневрировать, благо их посудинка была куда более верткой и шустрой, чем наш дредноут. Но на нашей стороне было большое преимущество — преимущество немалого опыта охоты на коровок! Азартная погоня за водоплавающими горами мяса отлично обучила наших морячков и маневрировать на воде, и предугадывать действие каждого гребка, каждой набежавшей на нос волны.

Прибрежники почти успели. По крайней мере, удар получился не в нос, а скорее пришелся по касательной, зацепив борт уже успевшей развернуться кожаной лодченки. Но ей хватило и этого. Заскрипели и затрещали прутья корзины, а крики и проклятья экипажа заглушили звуки лопающейся кожи. Кажется, один из аиотееков попытался ударить копьем и даже привстал для этого на ноги, что, прямо скажем, было большой ошибкой — и он, и весь остальной экипаж мгновенно оказались в воде.

А Дор’чин заложил очередной разворот и направил наш броненосец на кучку торчащих из воды голов и плавающих рядом обломков. Остальной же экипаж, кровожадно ухватившись за копья и кинжалы, приготовился подкрасить синюю воду бухты красным.

— Стоп, — скомандовал я. — Аиотееки в доспехах и в шлемах, бейте только их, а с прибрежниками, пожалуй, стоит поговорить.

— Чего там с ними говорить-то? — пробурчал один из ирокезов, кажется Вик’ту. После всех издевательств и волнений вчерашнего дня его душа явно жаждала крои.

— А того, — как можно спокойнее ответил я. — Дор’чин же сказал намедни — «Местные тут все знают лучше нашего». Вот пусть теперь и показывают нам, где у них что. Лучше вон, весло видишь, плавает? Хватай его, пока волнами не унесло!

Вик’ту лишь слегка презрительно искривил рот и рисуясь, почти не глядя подцепил плавающее среди обломков весло и одним движением подогнал его к лодке… Тому, кто таким макаром способен ловить кроликов со спины верблюда, даже намекать на возможность упустить такой крупный объект, как весло, можно было только в качестве шутки.

Следующим ударом он прикончил тяжело барахтающгося в своих кожаных доспехах аиотеека, а потом я не без ехидства смотрел, как он пытается подцепить его за ставшую склизкой кожу панциря и шлема, чтобы содрать скальп. Второй аиотеек, кажется, не стал дожидаться подобной участи, и сходу ушел на дно. То ли бронзовых бляшек на его панцире было побольше, то ли вообще не умел плавать даже по-собачьи.

Пару минут мы еще болтались на месте кораблекрушения, бесстыдно мародерствуя и грабя, а потом демонстративно неторопливо отправились вслед удирающим от нас вплавь трем матросикам, оставшимся на плаву вследствие слабой бронированости на уровне голозадости. Тем более, что ребята направлялись к берегу, тем самым давая нам возможность немного оторваться от преследователей. Что стало теперь намного проще, учитывая, что к трем длинным веслам у нас прибавилось и три коротких.

— А ну-ка стоять, проходимцы, — рявкнул я вслед стремительно приближающимся затылкам… О, знакомая физиономия. Не ты ли, Дос’тёк, всего лишь день назад принимал меня у себя в гостях, а теперь пытаешься охотиться на нас, помогая тем, кто пробовал обманом схватить пришедших к ним с миром?

Вымокший и как-то резко потерявший две трети своей солидности староста лишь пожал плечами, умудрившись сделать это прямо в воде.

— А что мы могли сделать, когда аиотееки нам так велели?

— Да, много земель прошел я! — не столько гневным, сколько скорбящим о глубине, на которую человечество погрузилось в море пороков, голосом ответил я на это. — Но нигде еще не видел такого разврата и непотребства, чтобы хозяин обижал гостя, которого принял в своем доме. Видать, и впрямь настали последние времена и скоро Духи начнут отказываться от своих потомков, ибо слишком невыносимо будет смотреть им на их бесстыдные дела!

Но, на твое счастье, я не таков! И уж коли был принят гостем в твоем доме и ел там твой хлеб — не стану убивать ни тебя, ни твоих спутников… Судя по всему, им не составит труда самостоятельно доплыть до берега? Ну вот пусть и плывут, а ты давай-ка забирайся к нам в лодку… Я сказал, забирайся к нам в лодку!!! — добавил я уже куда более жестко, заметив по физиономии Дос’тёка, что тот вовсю ищет повод отклонить сделанное ему приглашение.

Отнюдь не выказывая особой радости и веселья, бедолага Дос’тёк подплыл к нашел лодке и был втянут на борт. А его значительно более молодые спутники (позавчера нам их представляли; кажется, это сын и племянник Старосты) торопливо направились к берегу… До него, кстати, так на вскидку было километра три-четыре. Но для прибрежников это было нормальное расстояние. Живущие всю жизнь у теплого моря, они плавали как рыбы… А жаль — спасательные работы могли бы задержать погоню.

— Так как же так случилось, — продолжал я давить Дос’тёка, — что ты, столь уважаемый и почтенный человек, чьи седины говорят о достойно прожитой жизни, многочисленных детях и внуках, а также скором воссоединение с Предками, смог нарушить священные законы и напасть на тех, кого позвал к себе в дом, обещав им тем самым безопасность и заботу?

— Дык ведь эта… — на бедного Старосту было жалко смотреть — мало того, что потопили драгоценную лодку, запугали до полусмерти, так теперь еще и стыдят как распоследнего малолетнего засранца. — Аиотееки приказали. А мы теперь делаем то, что они нам прикажут.

— Да… Много я всего повидал на своем длинном пути, но вот такого, чтобы кто-то приказывал другому совершить немыслимое нарушение правил, а тот добровольно подчинился подобному безобразию… Не бывало такого в веках!

— …Да и у нас не бывало, — грустно вздохнув, уныло пробормотал Староста. — А вот, понимаешь, случилось. Я-то бы еще того… Я бы-то еще куда ни шло… А вот коли они детишек начнут убивать? Им ведь весь род извести — плевое дело. И что я тогда Там предкам скажу? Что не уберег?

— Хм… А как ты их уберечь надеешься, коли дозволяешь подобному свершаться?

Вспомни, что я говорил тебе о своем Великом Пути и подумай, против какого Великого Пророчества ты вздумал идти! Или ты хочешь, чтобы на твою землю обрушился дождь из жаб, налетела саранча, а горящие камни вылетали из дыры, разверзшийся прямо посреди твоего поселка, уничтожая всех, кто еще не сгорел от стыда за свои бесстыдные дела?

Или мы уже не первые, кого эти твои аиотееки подобным образом зазывают в гости да жизни и имущества лишают?

— Да не, — даже отстранился от меня Дос’тёк. — Раньше-то они купцов, которые с востока приходили, завсегда отпускали. Вы вон первые, кто им не понравился.

— А чего это мы им не понравились?

— Того я не знаю. А только пришел ко мне утром ихний оуоо Хииовитаак и сказал, чтобы в море сегодня мы не ходили. И чтобы часть лодок на берегу была к отплытию готовая, ну а нас того, проход закрыть отправил… Мы-то толком и не знали, зачем, пока ты нас своей корягой не потопил… Такая лодка была! Не было ни разу, чтобы я на ней в море ушел да без доброго улова вернулся! Еще дед мой первую ветку в костяк вплел. Шкуру с тех пор четыре раза меняли и корзину два раза, а она все как новая была. А вы ее… Эх…

— Вот только завирать-то не надо! — грубо оборвал я старого прощелыгу, заметив, что кое-кто из наших бывших прибрежников, слушая его причитания, начал посматривать на него с сочувствием. — А то ты не видел, за которой лодкой гонялся. Да кто в той лодке сидел!

— Дык ведь мало ли… Аиотееки вас забрали. Ну мы и думали… Даже специально лодку вашу подальше от воды оттащили, чтобы не сгнила… Ну и вообще, приглядывали за ней. А тут — вдруг нету… Мало ли, какие чужие люди взять могли?!

— Ох, ну ты и силен выкручиваться, старый хрен, — даже восхитился я такому наивному нахальству. — Видели мы, как вы за нашей лодкой и нашим имуществом присматривали. Дня не прошло — растащили все по домам… Ладно уж. Потом сочтемся.

Дор’чин, что там две остальные лодки-то? Я в том смысле, что не слишком ли быстро мы плывем?

— Не, — как всегда спокойно ответил Дор’чин. — Мы можем и быстрее. Это просто они, увидев, что мы с первой лодкой сделали, тоже больше не торопятся. Так куда плыть-то теперь?

Куда плыть? Вопрос! Вопрос вопросов, я бы даже сказал. Очень тянет ответить «Домой», потому как задолбался я уже свершать подвиги и прочие героизмы. Хочется наконец-то забиться в свой шатер и валяться там на теплых мягких шкурах несколько дней подряд, повесив на дверях табличку «Посторонним вход воспрещен» и тыкая копьем во всяких там безграмотных, которые, не прочитав таблички, полезут отвлекать меня от столь важного дела… Впрочем, зная наше племя, можно не сомневаться, что и грамотные табличку проигнорируют и мигом сбегутся к моему шатру, доставая меня всякими проблемами и заботами.

…Впрочем, стоп. Это как обычно невовремя навалились последствия тяжелого дня и бессонной ночи. А куда плыть, и так ясно.

— Эй, Дор’тёк, — обратился я к мокрому и сжавшемуся где-то на дне нашей лодки пленнику. — А где тут у вас попить можно? Ну ты понял, без лишней публики вокруг? В смысле, чтобы аиотееки к нам не подобрались, — пояснил я, увидев недоумение на физиономии старосты. Он пока еще, в отличии от ирокезов, не научился догадываться по моим интонациям, что конкретно я имею ввиду когда говорю непонятные слова.

— Хм… Вон там вон, видишь холмы? — неторопливо почесав репу и что-то скумекав, ответил Староста. — Вот правь на тот, что поправей. С сухим деревом на вершине, так мы как раз рифы обойдем стороной, а потом, как я скажу, поворачивайте направо и гребите вдоль берега, там речушка в море впадает, вы по цвету воды сразу поймете, где устье. Вода в той речке, правда, один хрен солоновата будет, но пить вполне можно.

— Ты ведь, Дос’тёк, понимаешь, что коли опять пошел против Великого Пророчества и Воли Духов, и тебе, и племени твоему хреново придется? — на всякий случай уточнил я, хотя выражение лица нашего пленника поводов заподозрить его в коварстве не давало.

— Дык точно тебе говорю, — интенсивно закивал головой наш новоявленный Сусанин. — Там берег топкий, да так кустами да камышом порос, что пока к устью по берегу подойдут, уже и солнце сядет. А по морю туда раньше нас не доберутся… Да и не станут наши особенно на весла налегать — нам без лодок не выжить!

— Вот-вот, помни об этом, — наставительно высказал я Старосте. И добавил, уже обращаясь к Дор’чину, — плыви туда, а то помрем тут от жажды… И это, всех, кто не веслах, уложи поспать хоть на часок, в смысле половину пути, а вторую поспят те, кто сейчас гребет. Да и сам вздремни, силы нам еще понадобятся.

Солоноватая вода? Да можно ли говорить про Нектар Богов, что он солоноватый?! К тому времени, как мы, правда не без некоторых приключений обойдя рифы и чуть не застряв на мели при входе в устье, добрались до указанной реки и слегка поднялись по течению, уже, наверное, наступил полдень. Так что по-хорошему в наших глотках не было ни капли воды примерно так часов шестнадцать-восемнадцать. Я, так сказать, «московскогу разливу», без степной закалки уже наверное давным-давно бы сдох от жажды, учитывая, что еще часов пятнадцать назад начал бы ныть и выплакал бы из организма остатки воды. Но тут дотерпел до команды Дор’чина, гребя наравне с другими, и только после его капитанского разрешения бросил весло и сунул лицо в воду, жадно втягивая в себя живительную влагу, кажется, даже порами кожи.

Каюсь, первый глоток был безбожно по-городскому дилетантский — обильный, торопливый и бестолковый. И лишь потом я взял себя в руки и начал цедить в себя воду крохотными глотками — степная и морская наука!

Судя по тому, как припали к живительной влаге мои товарищи, эта процедура была отнюдь не лишняя и для них. Потому как, сколько ни пыжься и ни корчь из себя кремень, а по измученным серым лицам было ясно видно, что и им за последние пару суток изрядно досталось. Закалка закалкой, но даже организмы моих сотоварищей отнюдь не железные.

Ну вот, смерть от жажды нам больше в обозримом будущем не грозит… В отличие от смерти от вражеских копий и кинжалов. Пора думать, что делать дальше.

— Дор’чин, — снова обратился я к капитану. — Как зайдем за следующий поворот, найди тут в камышах какое-нибудь укромное местечко, чтобы, ежели кто войдет в реку следом за нами, он нас не скоро бы увидел.

… А ты, Староста Дос’тёк, расскажи-ка, куда эта речка дальше ведет?

— Дык ведь эта… Никуда! Я в том смысле, что попетляет она еще чуток… Ну так примерно на день-полтора пути, а потом сплошным болотом станет. Да и до него вы не доберетесь, потому как там впереди сплошь мели да коряги. Мы туда не ходим, поганое это место. Да и зачем? Рыбы нормальной нет, дичи нет, воняет, дерево кривое да тонкое, зато змей множество.

— Угу. Значит, сзади у нас непроходимое болото, а по берегам — сплошь топкие берега да густой кустарник, через который не проберешься… Ты куда нас завел, сука?!

— Ты сказал, воду пресную и чтобы к вам не подобрались, я и указал… — с искреннем недоумением ответил сей почтенный и теперь уже точно заслуживший почетное звание «Сусанин» долбодятел. А потом, видать что-то смекнув, добавил. — Так это получается, вы теперь вроде как суслик, в мешок посаженый — выход только через горловину, ан горловина-то и завязана?

…Этот идиот, и не только он один, сообразили это только сейчас! Хотя мне это стало ясно уже… аж минуты полторы назад. И то, что я в местной географии примерно как столица Кампучии^[40], меня совсем даже не извиняет.

И даже то, что я был вымотан до предела и завалился спать сразу, едва Дор’чин начал отдавать распоряжение гребцам — тоже отнюдь не служит оправданием. Коли взялся быть начальником, должен был выяснить этот момент еще до или сразу после того, как принял решение плыть к речке. Но я понадеялся на сметливость Старосты и на то, что местная речушка позволит нам хоть немного оторваться от врагов, а потом запутать следы где-нибудь в лесу. Где можно, кстати, будет поиграть в казаки-разбойники с вероятной погоней, используя мой богатый, пусть и чисто теоретический, опыт по устройству ловушек и подлян.

Увы, но наш Староста то ли удачно прикидывался, то ли и впрямь в подобных стратегиях был не силен и просчитывать дальше одного хода не умел. Ему сказали — река и чтобы не подобрались, — он и привел к реке, к которой ни подобраться, ни выбраться. Положеньице!

А Дор’чин тем временем шустро загнал нашу лодку за какую-то стенку камыша, где, оказывается, была вторая протока и преданно уставился на меня, свято уверенный, что я знаю, что делать дальше.

Так, надо бы оглядеться… Судя по всему, речушка эта была своеобразным аналогом мангровых зарослей или болот Флориды… Ну, как я их себе представлял по книжкам и паре документальных фильмов. Сплошь заросли тростника значительно выше головы и протоки между ними.

Сама речушка сравнительно небольшая — метров шестьдесят в ширину. Но из-за формы бухты приливы тут очень высокие, так что, когда луна или сильный ветер нагоняет в бухту воды, она поднимается аж до тех вон веток, на которых сейчас висят остатки водорослей и всякого мусора. Это не только добавляет речной воде соли, но и позволяет образовывать множество проток и стариц, попутно заполняя водой впадины, овраги и даже лужи, постепенно заболачивая почву и делая берега малопроходимыми.

Нет, по хорошему-то, будь у нас побольше времени, так мы бы нашли проход до твердой земли и слиняли бы отсюда, заныкав лодку до лучших времен.

Еще вполне можно было бы поиграть с преследователями в прятки в местных камышах и лужах. Может, даже внезапно выскакивая из-за угла и тараня вражеские посудины нашим броненосцем. Вот только…

Вот только приходилось отдавать себе отчет, что этого самого времени у нас не слишком много. А после инспекции местными жителями наших запасов из еды у нас только полчища комаров и гнуса, искренне уверенных, что еда это мы!

Впрочем, уверен, рыба тут есть. И были бы у нас вятри, сетки-телевизоры или хотя бы обычные удочки — хоть какую-нибудь еду мы бы себе обеспечили.

…И они у нас были! …Были, пока соплеменники почтенного Старосты не сунули свои загребущие, жадные до дармовой добычи носы в наши лодки. А теперь — только веслом рыбу глушить да тростник и кору жевать.

Вот блин. Только вспомнил про еду, и сразу захотелось жрать.

— Дор’чёк, а растения какие-нибудь вы тут собираете, едите? — голосом этнографа-любителя, не имеющего никаких задних мыслей и надежд, осведомился я у пленного.

— Дык эта… На кой нам нужно в этом болоте ковыряться, коли у нас целое море под боком? Говорил же, мы сюда и не ходим, а про реку эту помним, потому как она коряги выносит в море и мимо этого берега плыть надо осторожно. Ну или ежели шторм пересидеть надо.

— М-да. Шо называется, приплыли! Однако унывать не будем. Главное — пресной воды вокруг хватает, а пару денечков поголодать… Ну так ведь не первый раз, бывало такое и раньше… Тем более, что Вик’ту резким движением руки уже выдрал из мутных вод нашей реки какую-то ящерку… Или гигантского головастика, отсюда не разглядишь.

…Сразу вспомнилась другая ящерка, которая на заре племени ирокезов едва не стала причиной смерти одного из мальчишек… Но та, точно помню, была ярко-желтая с красными пятнами — обычно природа окрашивает своих ядовитых созданий в подобные предупреждающие цвета, чтобы хищник заранее мог прикинуть последствия поедания данного персонажа. Потому как последующая смерть хищника — слабое утешение для съеденного. А эта зверушка была вполне себе обычной серенько-зелененькой расцветки, маскирующей вкусное мясцо своего хозяина от глаз местных гурманов.

Так что взвестив все за и против, я подумал и, отвергнув протянутую мне, как старшему по званию (хочется думать что так, а не потому что вид у меня был самый жалкий) добычу, сказал, чтобы ел сам. И вовсе не потому, что хотел поставить эксперимент на соплеменнике. Просто не пристало Вождю объедать подчиненных… Хотя тут это и считается нормой.

Да и мяса реально в той ящерке было не больше чем в среднестатистическом пельмене. Половина теста, вроде шкурки и костей, а остальное соя, кишки да прочий ливер… Да, надолго задерживаться тут не стоит.

— Вик’ту, — как старый гринписовец мстя пожирателю живой природы, распорядился я. — Ты на страже, а остальным всем спать. Будем набираться сил.

Собственно, план у меня был простой и незамысловатый — дождаться темноты и рвануть на прорыв. Благо, местные не приветствуют плавание в темноте. Это у них рефлекс такой. А где работают рефлексы, соображаловка отдыхает.

А если ее включить? Получаем более-менее светлое небо и отблески луны на воде и темную стену камыша, показывающего нам путь на волю. Срубаем пару шестиков подлиннее и не торопясь, прячась под берегом и не выходя на стремнину, где нас легко заметят, двигаемся вперед, прощупывая путь перед собой шестами. А потом, точно так же не торопясь и прячась в тени берега, оползаем опасный участок, где нас могут подстерегать вражеские лодки, и уходим на вольный простор. Будет довольно тяжело, особенно вблизи полосы прибоя, но денек сегодня вроде бы спокойный, сильный ветер отсутствует, так что шансов в подобной авантюре у нас достаточно. Всяко лучше, чем сидеть в этом мешке, кормя комаров и теряя силы от голода.

Дор’чин и остальная братва, когда я изложил им этот план, со мной согласились. И поскольку они у нас тут были профи-моряки, это вселяло уверенность в успехе. Оставалось надеяться, что согласились они не только потому, что верили в сверхъестественные силы своего шамана и поддержку Духов, которые перенесут нашу лодку через скалы по воздуху…

Осталось мелочь — прочно перетянуть на свою сторону местного лоцмана, потому как без него нам по ночной бухте плавать крайне затруднительно… Что же ему такого предложить? Жизнь? Может не сработать, коли он решит, что мы создаем угрозу его племени. А вот дать надежду на выгоду от дружбы с нами…

— А что, Староста Дос’тёк, — спросил я пленника, наблюдая, как нижний край солнца пропадает за зарослями тростника. — Многие ли караваны заходят в твою бухту, и сколько проходит мимо?

— Дык ведь… — недоуменно ответил Староста. — Которые заходят, а которые и нет. Это ведь как придется. Коли непогода какая али вода у них кончилась, еды там не хватает или уже на ночь глядя— дык ясное дело, заходят. А коли есть у них такая возможность — мимо плывут, потому как там дальше еще бухта есть. Маленькая, правда, и вода там плохая, зато заходить проще.

— А если я тебя научу, как сделать, чтобы в твою бухту было проще заходить — поможешь ли ты нам обмануть аиотееков?

— Это как же так? Или ты камни подводные да рифы уберешь?

— Нет, но научу, как сделать так, чтобы было издалека видно, где они лежат… Ведь как я понял, проход в твою бухту достаточно глубок и широк, только уж больно извилист, и оттого непонятно, где уже пора поворачивать, а где прямо плыть?

— Дык эта… Чего же там непонятного, у нас любой парнишка, которого уже женить можно, все приметы успевает изучить и входит легко. Это для чужаков в бухту вход тяжелый.

— Вот я тебя и научу, как сделать, чтобы и для них стал легким… Если поможешь.

— Дык ты скажи, а я подумаю.

— Когда ты нас за камни в открытое море выведешь, тогда и скажу.

Староста задумался, поскрипел мозгами и даже что-то на пальцах прикинул. — Ладно, — наконец выдал он нам плоды своих раздумий. — Я согласный. Тока условие мое — чтобы больше лодок наших не топили. И эта еще… Ночью даже я вас из бухты не выведу. Тем более, что и лодка у вас…

Дос’тёк заткнулся, видимо из вежливости, потому как оскорблять чужую лодку, да еще и находясь на ее же борту в качестве пленного — это не лучшая стратегия для того, кто планирует умереть в собственной постели в окружении детей и прочей родни. Однако лицом постарался изобразить все, что он думает о нашем плавсредстве. Ретроград хренов!

А следующие часов пять я изображал из себя послушный автомат по исполнению приказов Дор’чина. Ведь все наши надежды теперь возлагались на его талант и знания флотоводца да особенности наших новых лодок… Правильно использовать которые мог, опять же, только опытный и познавший все тонкости своей профессии капитан.

Собственно говоря, основное преимущество — тяжесть и устойчивость деревянных посудин, выдерживающих куда большее волнение, чем местные лодченки. Следовательно, есть надежда пройти ближе к скалам почти в самой полосе прибоя, куда путь кожаным поплавкам заказан.

Ну а пока — тихонечко крадемся вдоль речного берега, прячась в тростнике, чтобы, воспользовавшись последними лучами солнца, засечь расположение вражеского флота.

…М-да, а флота-то резко прибавилось. Уже не две, а почти десяток лодок дежурили в устье, видимо, поджидая нашего выхода.

Все правильно. Наверняка местные объяснили, в какую безвыходную задницу мы сами себя загнали, и потому аиотееки совсем даже не торопились. Не удивлюсь также, если приличный отряд их сейчас уже пробирается по местным буреломам, отрезая нам выход по суше. Так что эти ребята вполне могут позволить себе накопить силы и задавить нас по всем правилам… Ну, это они так думают.

Дождались окончательной темноты и тихонечко поползли вперед… Опаньки, это кто же там догадался зажечь факелы?.. Раз-два-три… Семь. Ну, все правильно — две лодки, преследовавшие нас с начала, факелами не запаслись да и, проведя целый день на воде, наверняка уже отпросились на отдых. А вот остальные подошли уже подготовленными… Только глупо это. Факел в ночи освещает достаточно маленькое пространство, зато слепит глаза тем, кто находится рядом с ним. Скорее это для того, чтобы не спутать свои лодки с чужими. Опять же, перекрывают основной фарватер.

Факелы уплывают куда-то влево, а нас начинает покачивать и даже трясти на набегающих волнах и сносить на. А дальше… В общем, дальше лучше не вспоминать. Ощущение, когда ты должен выкладываться на полную и при этом понимаешь, что от тебя сейчас ничего не зависит, и ты вынужден полностью положиться на чужие умения и навыки. А потом…

— Дык эта… — традиционно поприветствовал нас этот оболтус. — Пущать не веленно!

— Ты чаво сопляк, меня, что ли, не узнал? — возмущенно рявкнул в ответ наш уважаемый Староста.

— Так эта, дядька Дос’тёк. Не велено же!

Наткнулись на этого болвана мы уже, наверное, во второй половине ночи. Когда, ориентируясь на плески воды, шум прибоя и какие-то подводные течения, все-таки пересекли бухту и подошли к долгожданному выходу из нее.

Хитрые аиотееки, оказывается, несмотря на то, что запечатали нас в реке, все же оставили караул и тут… Хитрые, но глупые. Потому что сидящая тут парочка прибрежников и аиотеек благополучно дрыхли. Правда, один дрых в сидячем положении, прочно вцепившись руками в весло и даже, кажется, умудряясь подгребать им, корректируя положение лодки. Но в свете луны нам точно было видно, что нос его опущен, а взгляд устремлен в направлении дна.

…Может, таблицу умножения у нас в лодке знаю только я один, но вот что касается соображаловки и резкости во время гоп-стопа, наши дадут фору любому московскому академику. Дос’тёк еще и сообразить ничего не успел, а кто-то из наших уже заткнул ему рот и плотно упаковал на дне лодки.

В общем, когда наш «дредноут» слегка стукнул чужую лодку, подскочив на набежавшей волне, для этих разинь все было кончено. Нет, не в том плане, что абсолютно радикально и бесповоротно… — к чему нам портить отношения с Дос’тёком и терять языка? Но о том чтобы сопротивляться, не было и речи.

Аиотеек, впрочем, рыпнулся было. Но, схлопотав веслом по руке, так не вовремя потянувшейся за копьем и увидев направленную на него парочку копейных жал, предпочел изобразить из себя мирную овечку… Пусть и постреливающую время от времени в окружающих волчьим взглядом.

Прибрежники даже и того себе не позволили, особенно когда мы им предъявили живого и вполне себе способного материться и плеваться Дос’тёка. Правда, сначала сей почтенный старец матерился и плевался в наш адрес, но потом быстро переключился на своих.

А дело в том, что сидевший на страже юнец вознамерился возражать ему, ссылаясь на аиотеекское обещание перерезать всех, коли данная лодочка выпустит нас из бухты.

Я предложил вариант — говорить, что лодку мы потопили. Потому как у нас лодка большая и человек в ней много. Эти-то ребята спаслись, доплыв до берега. А вот грозный (на суше) аиотеекский воин пошел ко дну, булькая и пуская пузыри. А лодочку мы уведем с собой да и спрячем в приметном месте, где спустя какое-то время староста ее обнаружит.

Но парнишка, видать, понимал, что гнев новых хозяев подобными отмазками остановить не удастся, особенно учитывая, что аиотеек погибнет, а он с напарником спасутся, и вполне справедливо ожидал наказания, и не только для себя, но и для своей семьи. И после того как он, бекая-мекая и запинаясь, косноязычно разъяснил свою позицию, староста встал на его сторону.

…Нет конечно, дать им всем троим по зубам и уйти восвояси было не проблемой. Но опять же, к чему портить отношения с местными? Ведь они вполне еще могут нам понадобиться в качестве союзников. Да, была, признаться, у меня одна задумка… Чисто в нашем ирокезском духе.

— Стоп, — наконец прервал я занудливые причитания местных. И, желая разжиться новостями последней свежести, обратился с вопросом к двум нашим новым пленникам. — Лучше давайте-ка расскажите, парни, про аиотееков. Где они сейчас?

— Тык ведь эта… Которые в лодках сидят, те в море уплыли. Чтобы, значить, вас споймать. А еще есть которые пошли вас по берегу ловить.

— А в крепости сколько осталось?

— Чаво?

Да. Мое учение, в смысле арифметика, распространилось пока еще не настолько широко, как хотелось бы. Так что надеяться получить от этих олухов точную информацию о войсках не приходится.

Спросил у аиотеека. Тот сначала весьма нелестно отозвался о моих родителях и позволил себе пофантазировать об обстоятельствах, сопутствовавших моему зачатию. Потом мы с ним немножко поиграли в ихтиандра… В смысле, освободив от доспехов, выгрузили из лодки, предварительно обвязав веревкой. После чего несколько раз осторожно притапливали его голову веслом и вновь выдергивали на поверхность. В промежутках я делился с ним своими познаниями в ихтиологии, рассказывая о жутких монстрах и чудовищах, что в данный момент плавают вокруг него, облизываясь и скаля зубы в ожидании момента, когда можно будет впиться ими в его нежную и вкусную тушку.

Кажется, не слишком привычный к воде аиотеек и так чувствовал себя достаточно неуютно от этого вынужденного заплыва в океане. А после моих лекций с лица сбледнули даже наши опытные мореходы, на свою беду понимавшие аиотеекский, а этот грозный воитель, так просто бился в панике. И пообещал рассказать «все-все-все», лишь бы вновь оказаться в лодке.

Оказался. Он в лодке. А аиотееков а лагере оказалось всего одна оикия. И та хоть и коренная, но, как выразился наш пленник, «хреновенькая». Если это, конечно, не попытка дезинформации и не дань межармейским разборкам. Потому как все остальные (лучшие, по словам пленника) отправились на охоту за нами. Хуже было, что с этой одной оикия остались пара оуоо — присматривать за своими солдатами и за поселком.

…Это было хорошо, хотя и немного обидно — создавалось ощущение, что нас тут совсем не боялись. Впрочем, не удивительно. Наверняка, аиотееки уже привыкли чувствовать себя в этих землях абсолютными хозяевами. А девять беглецов воспринимались ими скорее как объект для охоты, скрашивающей унылые будни «пограничного» гарнизона, чем реальная опасность. Так что немудрено, что почти все они слиняли из лагеря.

— Хм… — глубокомысленно промолвил я. — А скажи-ка, Дос’тек, у нас раньше в лодке бочки с жиром были — вы их куда дели?

— Так эта… Аиотееки забрали, — необычайно честным-пречестным голосом ответил Староста.

— Что, все?

— Ну, может, парочку-другую мы случайно и прихватили, но…

— И где эта «парочка-другая»?

— Ну так… эта… Где-то там… Наверное.

— А поточнее? — грозно сдвинув брови и подпустив в интонации холода, уточнил я.

— Дак ведь, все равно же…

— Колись, сука! — промолвил я страшное заклинание.

— Ну там эта… в хижине одной на берегу зарыты… Случайно получилось! А ты что же, никак за ними плыть собрался?

— Тут дело такое, ребята, — обратился я уже к своим подельникам, демонстративно проигнорировав Дос’тёка. — Как-то невежливо уходить тайком, не отблагодарив хозяев за теплый прием… Не по-ирокезски это как-то, не по-нашенски. А то ведь еще подумает кто-то, будто можно ирокезам по заднице надавать, а они и сбегут, будто побитые овцы. Правильно я говорю?

О! Вроде как, даже ночь стала светлее от вмиг просиявших морд и оскалившихся от радости пастей. Мои волчары мыслили совершенно одинаково с мной.

— Ну тогда сделаем так…

— От ведь, ни хрена же! Сим-сим, откройся! Али-баба, прикрой пасть и перестань хвастаться своей пещерой. Дос’тёк, респект тебе и уважуха вкупе с почетным званием губернатора Тортуги.

Это ж сколько лет ты это добро воровал? А ведь с виду этакий лох растяпистый.

…Короче, до поселка мы дошли минут за сорок. Благо, весел и гребцов в нашей лодке сильно добавилось. Но подошли не к обычному месту, а к самому краю поселка. Выгрузились, прирезали аиотеека… Да, я как-бы в курсе, что это негуманно и совсем не по геройски, но он мог поднять тревогу. Опять же, должен был героически погибнуть именно на берегу, снимая с местных ребятишек вину за оставление поста.

— Когда спросят, — объяснил я пацанам, — вы скажете, что увидели сильное зарево, и аиотеек велел вам плыть к поселку. А тут на него напали мы, а вы, как обычно, убежали. Понятно?

Местные ребятки, только что увидевшие, как это просто и легко лишить человека жизни, все еще пребывали под впечатлением от увиденного и только закивали головами в ответ на мои слова. И даже ни слова не вякнули, когда мы связали их на всякий случай и оставили в лодке под приглядом Дор’чина, который, к собственному возмущению, должен был остаться сторожить лодку. На этом настоял я. — «Иначе, если тебя случайно убьют, кто еще сможет провести нашу лодку через рифы и вернуть назад? Сам понимаешь, замены тебе нет!».

А дальше — неприметная хижина, а вернее, ее развалины.

…А ведь даже я со всем моим опытом и знаниями наверняка не полез бы сюда искать сокровища. Настолько убогой и ничтожной смотрелась эта хибара. Однако, когда мы очистили пол от разного мусора и подняли плетеный щит, лежавший на полу, нам открылась пещера Али-бабы. Тут были и шесть наших бочонков с жиром коровки (три все-таки достались аиотеекам), и кой-какие ошметки наших товаров, и (самое ценное) весла, парус, сети и прочий инвентарь с лодки. (Дор’чин попытался было набить морду Дос’тёку, но я велел прекратить… Не вовремя это… Хотя и заслуженно.).

Да и вообще, всякого другого барахла в этой заначке хватало… В том числе и кой-какого оружия. Пусть не слишком-то совершенного, но вполне способного проломить кому-нибудь голову или проткнуть брюхо.

Так что мои вояки смогли вооружиться до зубов… Которыми скрежетал Дос’тёк, наблюдая разграбление его сокровищницы. Но мы лишь похихикивали, поглядывая на него, особенно когда я подколол его напоминанием о том, что очутились мы тут исключительно благодаря Вселенской Справедливости, отомстившей таким образом за разграбления нашего имущества. А чтобы все было правильно и с «духовной стороны», я уколол нашему многострадальному пленнику палец и выдавил по капле крови на каждое взятое копье или топор.

А дальше — небольшая пробежка с грузом на плечах и…

— Вскрывайте бочонки, размазывайте жир прямо на стену, — драматическим шепотом отдавал я ценные указания, прячась в тени стен крепости. — Постарайтесь охватить побольше… Завгур, отойди вон туда подальше и размажь жир там…

…Собственно говоря, коровкин жир сейчас имел консистенцию сливочного масла, с утра забытого на теплой кухне, легко черпался из свой тары прямо ладонями, которые потом мои вояки облизывали с видимым удовольствием, и столь же легко прилипал к стене. Но мы использовали жир не только для еды, но и для освещения. Если пропитать им пучки соломы или веревки фитиля, то горел он ярко и почти без копоти. Так что за неимением динамита или хотя бы пороха — сам бог велел использовать его для маленькой, но подлой диверсии.

Жаль только, что ночь была спокойной и надеяться на помощь ветра, который разнесет пламя по всему лагерю, не приходилось. Но даже если мы сожжем достаточно большой участок стены, это уже будет очень даже неплохим результатом. Хотя бы будет, чем похвастаться при возвращении назад. А то ведь и правда, сейчас за нами из «подвигов» числится только получение кистенем по голове, сидение в яме или у стенки да беганье от аиотееков по всех бухте.

…Нет, конечно, при определенном старании и из этого можно раздуть подвиг, благо мне в этом опыта не занимать. Но самого-то себя не обманешь! И для самоуважения очень хочется уйти отсюда, максимально громко хлопнув дверью. Так что в данных обстоятельствах, думаю, поджог в нашем «списке добрых дел» будет смотреться очень неплохо.

К воротам лезть мы не стали — там, скорее всего, по-любому будет стоять охрана. Восточная сторона лагеря тоже не подходит — это место коренных, и кто-нибудь из оставшихся может услышать шум. А вот западная стенка, та самая, возле которой обычно ночуют оикия «забритых», будет в самый раз. Там сейчас пусто. Так что можно действовать, не шугаясь каждого шороха.

Удар камня о камень. Сноп искр, поджигающих пучок пропитанной коровкиным жиром соломы. Небольшая пробежка с факелом вдоль стены. И вот она уже пылает в шести местах одновременно. Конец лета. Самое жаркое и засушливое время года. Древесина частокола просушена так, что звенит при ударе… А уж как горит!

— Ну все. Уходим! — хотел сказать я.

— Надо бы еще аиотееков наубивать! — опередил меня Вик’ту.

И, поглядев при свете разгорающегося пожара на лица своих товарищей, я понял, что мне и всякой иной разумной субстанции сейчас лучше заткнуться.

…Задумывались ли вы когда-нибудь, какие спецэффекты мог видеть древний человек? Нет, я даже не про компьютерную графику и прочую голливудскую хренотень говорю. А вот просто — что именно такого завораживающего своей красотой, грандиозностью и жутью мог видеть человек далеко-докомпьютерного века? Буря. Гроза. Падающее от старости дерево. И то, последнее—если очень-очень повезет. И да: пожар! Но даже степные пожары при всей своей жуткости и опасности не такое уж эффектное зрелище — сухая трава выгорает слишком быстро и стремительно. Настолько стремительно, что случайному свидетелю этого зрелища не до любования красотами — унести бы ноги поздорову.

А тут горела деревянная стена высотой в пару метров, взмывая вверх пламя еще метра на полтора-два. В наших, небогатых лесом, краях это было воистину редкое по своей расточительности и завораживающему эффекту зрелище.

И вот, представьте себе ночь. И огромную стену огня. И безумные глаза дикарей, опьяненных этим зрелищем. Тут большие костры мы зажигали только во время праздников, сопровождающихся наркосессиями и гипнотическими плясками, так что настроение было соответствующим.

Зрелище показалось грандиозным даже мне. А что уж говорить о моих куда менее тренированных друзьях? И хоть раньше разговор шел только о «поджечь и смыться», теперь уйти просто так они уже не могли.

…Давайте за мной, — рявкнул я приказным тоном, поняв, в какую ситуацию опять вляпался и пропев приказ «к бою», чтобы у моих не было сомнения, что я разделяю их настроение. — Бежим к северным воротам.

Рефлекс сработал. Они подчинились и дружно бросились за мной вдоль стены.

— Вон… — только и успел ткнуть я пальцем, судорожно пытаясь восстановить дыхание. Хоть бежать пришлось не больше полукилометра, но когда за вами топает такое стадо лосей… На этом полукилометре приходится выдавать свои лучшие спринтерские результаты.

Однако мой расчет был верен. При виде пожара аиотееки-оуоо первым делом бросились спасать своих верблюдов, выгнав небольшое стадо через ближайшие северные ворота.

Мои рванули наперерез. Я с ними… Но в этот раз мне добычи не обломилось. Да я особо и не рвался — тут бы отдышаться да унять внезапно возникшую боль в переломанных когда-то ребрах. Так что не мне соревноваться в скорости с Вик’ту, Тади’тхо или Логи’фтаком. Молодые, но уже опытные степняки выскочили из темноты как ядра из пушечных жерл. Кажется, первый аиотеек даже ничего не успел сообразить, когда копье Вик’ту, войдя в его спину, на долю мгновения высунуло свое хищное жало откуда-то из живота. А вот второй, тот, что был подальше, успел заметить опасность и даже вроде как приготовиться к драке. Но это ему не сильно помогло. Против двоих наших вояк у него не было никаких шансов. Его просто смели, как два мощных веника сметают горстку пыли.

Мне показалось, или там мелькнула еще пара теней, причем мелькнули они обратно в сторону лагеря? А нет, вон, Завгур возвращается обратно, таща свежий скальп— видно, кто-то из оикияоо взялся на свою беду помогать аиотеекам с верблюдами. Попытался удрать, но Завгур успел раньше… И что характерно, догадался вернуться назад, а не бросился дальше. Можно только похвалить!

Эх сейчас бы… Но нет. Развернуть и направить стадо верблюдов обратно, чтобы они основательно разнесли и потоптали лагерь, не получится. На свет пожара и запах дыма зверушки не побегут.

Заколоть их всех нафиг назло аиотеекам? Не, наши на это теперь не пойдут. Теперь верблюд для них — это почти родной зверь, тем более что даже мне видно, что в этом стаде из полутора десятка голов почти одни только верблюдицы, а не «боевые» самцы. Так что потыкаем их копьями в задницы, чтобы резвее бежали дальше в степь — пусть хозяева ищут их подольше, а сами…

— Все. Хватит! — рявкнул я, выпевая команду «строиться». — Нам пора уходить. Так сказали Духи.

…Нет, конечно, можно было бы еще полезть в лагерь и, воспользовавшись начавшейся суматохой, разжиться там несколькими скальпами… Или добра наворовать. Благо, в данный момент численное превосходство врага чисто номинальное. А психологическое превосходство, а также тактическое и эффект внезапности — это все у нас.

Но! Хоть ребята хрен признаются, а прошлые три дня дались нам очень тяжело. Так что все мы бегаем, ходим и стоим с большим трудом. И это обязательно скажется, если мы влезем в драку с хорошо отдыхавшими и питавшимися в последнее время аиотееками.

Но еще больше я опасался, что в ночной суматохе мы потеряем кого-то из своих. Это ведь так просто в таком бедламе — свернул не туда, увлекся грабежом и отстал, либо наткнулся на противника и ввязался в драку, пока остальные бегут сломя ноги.

А ведь нам придется этого отставшего ждать до последнего момента… либо бросить, когда аиотееки будут уже сидеть у нас на шеях. А потом долго гадать о судьбе пропавшего — получил ли он копьем в бок и уже пирует с предками, либо томится в плену, проклиная бросивших его товарищей.

Нет, ну его нафиг. Пора удирать, тем более что ночь уже на исходе, и как раз к тому времени, когда мы подойдем к выходу из бухты, станет уже достаточно светло, чтобы пройти через скалы.

Рявкать мне пришлось отнюдь не один раз. И прикрикнуть разок на одного из молодых, рвущихся бежать громить поселок персонально. И даже отвесить ему оплеуху для скорейшего прихода в себя. Но так или иначе, я сумел надавить своим авторитетом на свою банду, горько жалея однако, что оставил Дор’чина возле лодки. Одному мне управляться с молодняком было тяжеловато.

Убегали мы уже ловя отблески догорающего пожара. Кажется, дальше частокола пламя особо в глубь лагеря не продвинулось. Ну, может, подпалило парочку шалашей. Но вот не меньше трети частокола пошло на обогрев жаркой летней ночи и сейчас в обороне аиотееков зияет огромная и вонючая черная дыра.

Добежали до лодки, погрузились, погрузили Старосту и быстренько-быстренько погребли от берега.

— Аиотееки, — вдруг сказал Вик’ту, который греб длинным веслом и потому сидел спиной к носу лодки.

К счастью, в его голосе не обнаружилось тревожных ноток, зато он просто сочился злокозненной радостью и гадским ехидством. Мы все обернулись. В первых лучах поднимающегося солнца было видно, как по морю за нами чешет эскадра лодок. Только было до них еще километра три-четыре и шансов догнать нас до выхода из бухты они не имели. Наша авантюра удалась.

— Однако, вовремя, Великий Шаман Дебил, Духи велели тебе уходить, — с почтительностью заметил Завгур. — Иначе не ушли бы мы отсюда никогда!