Жертвы предубеждений
Фило отпер дверь московской квартиры и широким жестом пропустил Мате вперед.
Они вошли в маленькую прихожую. Две кошки, бежевые, с бархатными коричневыми подпалинами, мягко вспрыгнули хозяину на плечи.
[16].
Мате покосился на кошек подозрительно, но от критических замечаний воздержался — спросил только, как Фило различает, кто Пенелопа, а кто Клеопатра: ведь они похожи друг на друга как две капли воды!
Фило выразил уверенность, что и Мате скоро научится отличать их — по характерам. Пенелопа, как ей и положено, существо преданнейшее и добрейшее. Клеопатра, само собой, взбалмошна и коварна, что не мешает всем троим пребывать в самых дружеских отношениях.
Комната Фило показалась Мате очень симпатичной, хотя на его вкус здесь было чересчур чисто. Главное украшение ее составляли книги да еще сделанные из всякой всячины фигурки. Мате и прежде приходилось видеть такие самоделки из корней, шишек и разной домашней дребедени: обрывков провода, пузырьков, пробок… Но здесь было что-то иное. Даже не слишком искушенный в литературе человек мог бы сразу определить, что всё это герои известных книг и пьес. Вот задумчивый Гамлет. А вот завравшийся Хлестаков… Особенно понравились Мате сделанные из древесных корней Дон-Кихот и Санчо Панса.
— Клянусь решетом Эратосфена, эта парочка определенно напоминает нас с вами.
— Пожалуй, — отозвался Фило, занятый приготовлениями к завтраку. — Мы и в самом деле чем-то похожи на прославленных героев Сервантеса. И кстати сказать, не только внешне. Во-первых, тоже чудаки. Во-вторых, странствуем по свету.
— В-третьих?
— В-третьих, несомненно оказываем влияние друг на друга.
— Что-то не помню, чтобы Дон-Кихот и Санчо Панса влияли друг на друга, — пробурчал Мате.
— Еще как! Под конец каждый из них позаимствовал изрядную долю опыта и воззрений другого. Вполне естественно при таком долгом и тесном общении.
Шум и возня за дверью помешали Фило развить свою мысль. Он выглянул в прихожую: кошки опрокинули Матев рюкзак и с азартом гоняли его содержимое по свеженатертому паркету.
Мате, который тоже поспешил к месту происшествия, воочию убедился, что отличить Клеопатру от Пенелопы не так уж трудно. Пойманная с поличным, Клеопатра царственно отвернулась и принялась преспокойно вылизывать лапки: дескать, умываю руки. Пенелопа, напротив, вжала голову в плечи и виновато забилась в угол.
— Позор, позор и в третий раз позор! — произнес Фило тоном театрального трагика. — Пенелопа и Клеопатра, мне стыдно за вас! Что скажет наш уважаемый гость?
Но уважаемый гость ничего не сказал и принялся подбирать рассыпанные вещи. Фило помогал ему, самоотверженно ползая по полу.
— Что это, Мате? — спросил он вдруг, недоуменно вертя в руках книгу в мягкой обложке.
— Как видите, книга об Омаре Хайяме.
— Ясно, — понимающе процедил Фило, быстро пробегая глазами страницы. — Значит, сведения о математических трактатах и календарной реформе у вас отсюда?
— Да, — сказал Мате. — Глава шестая так и называется: «Обсерватория в Исфахане».
Фило посмотрел на него пристально: заодно не вспомнит ли Мате название главы первой? Тот смущенно потер лоб.
— Хотите, напомню? — предложил Фило с коварной улыбкой. — Она называется «Поэт и ученый».
— Не может быть! — закричал Мате, выхватывая книгу. — Как же я не заметил…
Он выглядел таким пристыженным и несчастным, что у добросердечного филолога под ложечкой засосало.
— Ничего не поделаешь, дорогой. От предубеждения до заблуждения — один шаг.
— Да, — покаянно закивал Мате, — всегда запоминал только то, что хотел. Предубеждения делают нас слепыми.
— Это я и по себе знаю, — признался Фило. — С детства вбил себе в голову, что не способен к точным наукам. А между тем умудрялся ведь как-то сдавать экзамены. Выходит, не так уж я туп. Попросту нашел удобную формулировку, позволяющую мне лоботрясничать: раз неспособный, так и стараться не стоит — все равно ничего не пойму.
Раздался пронзительный свист. Приятели вздрогнули.
— Похоже, нас с вами освистывают, — невесело пошутил Мате. — Кто бы это?
— Чайник, — пояснил Фило. — Между прочим, тоже член нашей семьи, и весьма уважаемый.