5

Олежкино пробуждение оказалось еще более кошмарным, чем он предполагал, находясь под алкогольным наркозом. В голове вместо мыслей перекатывались тяжеленные чугунные шары, каждое столкновение которых отдавалось тупой болью в висках. Не удавалось выдавить из себя даже капельку слюны, чтобы смочить пересохший до наждачности рот. Зато из носа обильно текло. Кто-то из вчерашних гостей решил устроить освежающий сквозняк, оставив открытыми все форточки. Сквозняк удался на славу. Ходи теперь с насморком и со всеми вытекающими из этого последствиями. Вытекающими из носа на верхнюю губу…

Выпутавшись из шторы, которой он воспользовался вместо одеяла, Олежка подрейфовал по квартире, дивясь раскардашу, который удалось произвести относительно небольшой компании за сравнительно короткий отрезок времени. В ванную комнату после рвотных потуг Адвоката удалось проникнуть только с третьей попытки, вооружась едко пахучим дезодорантом.

Зеркальное отражение взглянуло на Олежку с отвращением, словно говоря: «Посмотри, до чего ты меня довел, братец!» Братец блудливо отвел глаза. Ему не хотелось иметь ничего общего с похмельной физиономией, маячащей в зеркале.

Никак не удавалось сообразить, во сколько он вчера лег. Почему-то казалось, что это – самый важный момент попойки. Уже само слово «лег» неприятно тревожило сознание, склоняясь в мозговых извилинах на всевозможные лады: лечь, прилечь, лежать, полеживать… А потом шокирующее просветление, заставившее Олежку уронить в раковину бритвенный помазок. Лег-прилег он с законной женой своего двоюродного брата, который ему этого отнюдь не предлагал, как это заведено у народов дальнего Севера.

Как смотреть ему в глаза после этого? Внутренний голос попытался успокоить Олежку: «До игры в гляделки не дойдет, расслабься. Жека просто с ходу заедет тебе в харю – и смотреть на него не придется. Лежи себе, отдыхай!»

Хорошенькое утешение! Олежка жалобно скривился, отчего сдвоенное лезвие «Жиллет» оставило на щеке кровоточащую царапину. В этот момент в дверь позвонили. Вот и Жека, легок на помине, зато тяжел на руку… Обливаясь холодным потом, Олежка прокрался на цыпочках в прихожую и приложился к дверному глазку. Уф! Искаженная колобковская рожица, обнаружившаяся там, впервые показалась милой и родной. Олежка облегченно перевел дух и открыл дверь.

– Охренел? – прогнусавил колобок, не переступая порог. – В офисе тебя нет, трубку не берешь…

– Я готов, – быстро сказал Олежка. – А что случилось?

– А то, что Папа велел тебя срочно разыскать, а потом на завод везти и в банк. Шевели копытами, Ляхов.

Напоминание о кредите добило Олежку окончательно. Не зря говорят: пришла беда – отворяй ворота. Опять завалиться спать, чтобы проснуться в другом месте и ином времени, вот и все, о чем страстно мечтал молодой бизнесмен, которого ожидала награда в размере ста тысяч долларов. В такой депрессии и влился он в тесный коллектив, сплотившийся в белой «девятке». Забросил в рот целую пригоршню мятных подушечек, рассчитывая скрыть от эскорта алкогольный выхлоп, но именно этим себя и выдал.

Лекарь, оживившись, стал приставать с разнообразными народными средствами нетрадиционной медицины. Сто граммов в его методику не входили. Фигурировали припарки, вправление мозгов, вставление в задний проход клизм и фитилей, проникающий массаж селезенки. Сплошная мануальная терапия. Олежка натянуто улыбался и вежливо отказывался. За время пути он кое-как оправился, а потом и вовсе вошел в привычный образ энергичного коммерсанта, осчастливившего своим визитом старомодную приемную генерального директора завода «Металлург». Тут стрелки настенных часов навеки замерли на половине шестого, то ли утра, то ли вечера застойного времени и упорно не желали идти дальше. В приемной лежали на перекособоченном паркете истертые ковровые дорожки, а посередине доживал свое древний фикус в убогой кадке. Нищета и запустение. Деньги за арматуру, уголок и катанку, ежедневно вывозимые железнодорожными составами, оседали где угодно, только не на расчетном счете завода. Колоссальный механизм, запущенный отнюдь не нынешними бизнесменами, скрипел, но продолжал работать по инерции – вхолостую для тружеников и к полному удовольствию всех тех, кто работать как раз не собирался.

Здешняя публика в застиранных рубахах и лоснящихся мятых костюмах поглядывала на шикарного молокососа в приемной со смесью ненависти и зависти. Эти дядьки уже смирились с социальной контрреволюцией, но все равно не могли понять, как случилось так, что все в одночасье пошло шиворот-навыворот. Им хотелось не только зарплат и профсоюзных путевок, им хотелось что-то значить, как прежде. Но пожилых дядек с их неотложными производственными вопросами оставили сидеть на стульях вдоль стеночки, а выскочку-капиталиста пригласили в директорский кабинет почти сразу после того, как он высокомерно представился секретарше.

Прежде чем войти, Олежка не без вызова посмотрел на заводских дядек и приосанился. Рванув на себя полированную дверь, миновал темный тамбурок, толкнул еще одну дверь. Приветливая улыбка и пожелание доброго дня. Уверенное шествие через кабинет. Типовой договор о совместной деятельности вынырнул из папки, мелькнул в воздухе бабочкой-капустницей и, прошуршав листочками, приземлился перед директором.

Олежка, получив два экземпляра от Бура, по дороге успел ознакомиться с договором за пять минут, и директору «Металлурга» потребовалось не больше. На бумаге все выглядело предельно просто. Завод в расчете на будущую прибыль от совместных программ отписывал ООН «Надежда» прокатный цех вместе с оборудованием и предоставлял все документы, необходимые для того, чтобы цех можно было выставить в качестве залога. Со своей стороны, «Надежда» обязывалась привлечь кредитные ресурсы и использовать их для модернизации этого самого цеха. Элементарно. Как рана от удара в спину…

Директор с каменным лицом прочитал всю эту галиматью, размашисто подписал оба экземпляра и придвинул их визитеру. Не предложил завизировать договор ни юристу, ни главбуху. Олежка знал, что это означает. Всю ответственность директор брал на себя. Наверное, поэтому он казался очень больным, подавленным человеком, смирившимся с неизбежным. Был внешне абсолютно равнодушен к происходящему. Не задавал вопросов, не реагировал на вежливые реплики. Лишь в самом конце аудиенции, передавая Олежке подписанный приемо-сдаточный акт, директор соизволил разлепить плотно сжатые губы, чтобы проскрипеть:

– Балансовая стоимость цеха в пересчете на доллары – почти полтора миллиона. На самом деле он стоит раз в десять больше, как вы понимаете. Не слишком ли дорогая цена за пьянки моего оболтуса, господин коммерсант? – Не дождавшись внятного ответа от озадаченного Олежки, он махнул рукой и так же скрипуче закончил: – А! Что с вами говорить… Идите, проворачивайте свои делишки. Печати вам поставят в приемной…

Пожилая секретарша штамповала документы с такой злостью, что едва не разнесла в щепки свой обшарпанный стол. Бац! Бац! Бац!.. Каждый удар бил Олежку по нервам, а на прощание вредная баба одарила его таким взглядом, что захотелось немедленно принять душ.

Приторное внимание, оказанное Олежке в «Интербанке», было немногим лучше классовой ненависти трудовой интеллигенции. Управляющий банком прятал глаза за отсвечивающими линзами очков, обществом посетителя тяготился и явно не верил ни единому его слову насчет честного дележа. Он вел себя так, как если бы в его кабинет вломился пациент лепрозория и предложил ударить по рукам. Или как если бы инфицированный СПИДом стал навязывать ему церемонию вступления в кровное побратимство. Поэтому после недолгой беседы на высшем уровне Олежка был сплавлен в кредитный отдел, где увяз в бумажной рутине до исхода рабочего дня.

Слегка ошалелый, он вырвался на свободу, прижимая к груди папку, в которой документ за документом сформировалось его ближайшее будущее. Какое? Олежка очень подозревал, что самое незавидное. Юридически правильно оформленный приговор.

Как только кредит осядет на расчетном счете «Надежды», его придется превратить в кучу долларов, которых ждет не дождется вся Золотая Орда во главе с Ханом. Очень скоро банк официально обидится на то, что заемщик не торопится с погашением задолженности, и ООН «Надежда» так же официально покается в своей неплатежеспособности. Завод лишится цеха. Все участники махинации останутся при своих интересах. Все, кроме директора «Надежды», у которого возникнут большие проблемы. Потому что прохождение через счет такой внушительной суммы сразу привлечет пристальное и нездоровое внимание всяческих обэповцев, налоговиков, крушников и прочей считающей чужие денежки братии. Подняв документы, они легко выяснят, что кредитная сумма была перечислена «Надеждой» за несуществующее оборудование несуществующей фирме, и попросят поделиться. Одни, другие, третьи. Никто никогда не поверит, что ушлый коммерсант пошел на такой риск за жалкие десять процентов. Каждый из проверяющих бонз будет претендовать на половину половины, это как минимум. Начнут таскать, тягать и в конечном итоге привлекут. Мелкие подачки в двадцать-тридцать тысяч только раззадорят преследователей и разожгут их аппетит. Здоровый аппетит безжалостных пираний!

Как и чем может помочь в этой ситуации Хан, Олежка понятия не имел. Скорее всего никак и ничем. В речку бросили котят, пусть ныряют, как хотят… И не исключено, что нырять придется очень глубоко и надолго. Такой вот кот в мешке, в крепко-накрепко завязанном мешке.

Мрачный, как туча, вышел Олежка из банка и втиснулся в «девятку», помчавшую его на доклад к Хану. От бесконечного трепа спутников мутило. Жрачка и тачки. Телки с палками. Гонево да палево. А поверх этого словесного месива – навар в виде дармовых башлей. Навались, братва, Ляхов угощает! Поминки у человека, кушайте на здоровье!