ГЛАВА 5

Разыгранный для покойного Федорова грандиозный спектакль все-таки принес определенную пользу. Сотрудники Нелюбина пустили по Конторе туманный слушок, будто бы «полковник Корсаков задержан до выяснения некоторых обстоятельств»… (читай – арестован и подвергается усиленной обработке. – Д.К.)… и неизвестные враги пока пребывали в уверенности, что их гнусный план сработал. На службе ни вчера, ни сегодня я не появлялся. Моя квартира стояла опечатанная. А сам я отдохнул, отоспался и отъелся в известном читателю «офисном здании». Потом тщательно загримировался у нелюбинских умельцев, послал агенту шифрованную эсэмэску и с наступлением темноты поехал на конспиративную квартиру, расположенную в престижном районе города, в монументальной сталинской высотке. И слушок, и грим, и выбор места встречи объяснялись трогательной заботой генерала о моем чертовом Эмире… (Век бы его не видеть, да нельзя! Слишком полезен! – Д.К.)…

Агента, как мы теперь убедились, никто из врагов не знал. Ваш покорный слуга вроде как находился под арестом. Стало быть, слежки за мной не будет, и все по идее должно пройти гладко. Но это по идее…

Однако если кто-то вдруг случайно увидит нас вместе… Особенно те, кому ненадо!..

Поэтому встречу назначили не на улице (в одном из условных мест), а на означенной конспиративной квартире – единственной, которую знал Эмир и где проходила вторая завершающая стадия его вербовки в августе 2004-го.

Для тех, кто не читал четыре предыдущие книги, вынужден дать о нем краткую справку. До вербовки Эмир (в миру Ваха Асланов) был самым настоящим «духом» из разряда «непримиримых». Активно участвовал в обеих чеченских войнах на стороне мятежников, а потом перебрался в Н-ск и, вероятно за «особые заслуги», возглавил Службу Безопасности недоброй памяти Умара Халилова – организатора целого ряда террористических актов в Н-ске, в том числе чудовищного взрыва в больнице на улице Березовая, унесшего жизни ста десяти человек. (Из них шестьдесят детских!)^[35] Поймать проклятого Умара до поры никак не удавалось. (В Конторе ему помогал очередной предатель – генерал Боярский.) Так, например, в результате сложной оперативной комбинации мы вычислили Халилова, взяли штурмом его логово, но… террориста там уже не оказалось. Предупрежденный Боярским, он ушел из дома за час до начала штурма, бросив на произвол судьбы и домочадцев, и охрану. Вот тогда-то в наши руки и попал Ваха, единственный из выживших при штурме боевиков. (Тоже хотел смыться через подземный ход, да не успел.) Догадываясь о существовании предателя где-то в верхних эшелонах Конторы, мы с Рябовым сперва скрыли от коллег факт поимки Асланова (типа ухитрился удрать, собака!), а затем на собственный страх и риск провели хитроумную и жестокую операцию по его вербовке (см. «Изнанка террора»), одно упоминание о которой способно вызвать затяжную истерику у господ-правозащитников. Так или иначе, но наши действия оказались на редкость эффективны, спрыгнуть с крючка Ваха не мог при всем желании и в дальнейшем ударно, хотя и не добровольно, потрудился во благо Государства Российского. С его подачи нам удалось взять живым Умара Халилова, уничтожить подчиненную ему террористическую сеть, разоблачить иуду-Боярского, повязать кучу продажных ментов и спровоцировать беспощадную кровавую междоусобицу между наиболее враждебными России тейпами чеченцев. Кроме того, руками Вахи и его кунаков мы иногда обделывали такие делишки, о которые не желали мараться сами. Или же использовали их «втемную» в качестве ударной силы в некоторых щекотливых ситуациях. (Опять-таки, если не могли или не хотели задействовать соответствующие подразделения Конторы.) Одновременно, по мере необходимости, Ваха снабжал нас ценнейшей оперативной информацией…^[36]

Соплеменники Вахи, естественно, не подозревали о его агентурной ипостаси. Более того, благодаря поддержке ФСБ он заработал у них громадный авторитет, стал названым сыном престарелого Абдулы Беноева, взамен погибшего Муслима (см. «Карта смерти») и в настоящее время фактически руководил всем семейным бизнесом Абдулы, а именно: разветвленной сетью лотерей, ночных клубов и казино. Однако, невзирая на столь стремительное возвышение, Асланов питал к нам плохо скрытую ненависть (особенно к вашему покорному слуге) и, будь у него возможность, с наслаждением отрезал бы мне заживо голову… (Это как минимум! – Д.К.)… в отместку за жуткое унижение на городской свалке, где проходила первая основная стадия его вербовки (см. «Изнанка террора»).

Я прибыл на упомянутую квартиру в восемь вечера, по дороге несколько раз «проверился». (Береженого Бог бережет! – Д.К.) Пешком поднялся на пятый этаж и, набрав код дверного замка, повернул ключ. Бронированная дверь отперлась с легким щелчком. Зайдя внутрь, я включил свет, повесил пальто на вешалку в прихожей, не разуваясь, прошел в ближайшую комнату, достал из бара-холодильника бутылку «Нарзана» и зубами сорвал пробку. Потом уселся в одно из кожаных кресел и ногой пододвинул к себе журнальный столик с пепельницей. До появления Эмира оставалось около часа. Выпив «Нарзан» прямо из горлышка, я выкурил сигарету, поудобнее устроился в кресле, лениво закрыл глаза и… непонятным образом очутился вне стен конспиративной квартиры, в прежде не знакомом месте, а именно в просторном зале с деревянным полом, с изображениями одиннадцати драконов на стенах и с мертвенными лампами дневного света под потолком. В углах зала шевелились какие-то странные тени, а посреди него медитировал в позе лотоса толстый тип со смазанными, размытыми чертами лица. Раскачиваясь из стороны в сторону, как китайский болванчик, он бормотал непонятные слова мантры^[37], отдающиеся в моих ушах острой болью. Я хотел подойти и заставить толстяка умолкнуть, но внезапно обнаружил, что являюсь призрачной, бестелесной субстанцией, способной лишь наблюдать. Дар речи тоже куда-то пропал. Между тем мантра гремела все сильнее. Тени в углах сгустились, превратились в черных змей, скользнули к толстяку и в мгновение ока всосались в его конечности. Он страшно содрогнулся, сам весь почернел, но вскоре вновь обрел обычный цвет кожи, поднялся на ноги, зловеще расхохотался и вышел из зала на улицу. Я (по-прежнему призрачный, бестелесный) полетел за ним.

– Попрактикуемся, – пройдя пару кварталов, сказал сам себе толстяк и, поискав глазами, выбрал холеного, изрядно поддатого господина, вывалившегося из ресторана и нетвердой походкой направившегося к роскошному автомобилю с персональным водителем. Тот, завидев хозяина, выскочил наружу и услужливо распахнул заднюю дверцу. А толстяк, также изображая пьяного, пересек дорогу «холеному» и задел его плечом одновременно, как бы невзначай, коснувшись рукой туловища.

– Твою мать! – бешено взревел задетый.

– Ох, извините, извините! Я случайно! Прошу прощения! – проворно отпрыгнув назад, начал часто кланяться толстяк. – Простите! Простите! У меня плохое зрение!

– Урод узкопленочный! Понаехали тут! Трам-та-рарам, – грязно выругался «холеный», смачно харкнул, норовя попасть в обидчика, с грехом пополам забрался в машину и, рыкнув на шофера, укатил прочь. После его отъезда толстяк дьявольски расхохотался и произнес с едва заметным, мяукающим акцентом:

– Умрешь через пять дней, крутой ты наш! Откажут сердце и легкие. У такого мастера, как я, не бывает осечек!

Я понял, что передо мной тот самый таинственный убийца-китаец, весь задрожал в охотничьем азарте, но… из-за отсутствия телесной оболочки не смог ничего предпринять для задержания (или ликвидации) преступника. А мастер Лонг продолжил щедро сеять смерть. В рекордно короткие сроки он пометил отравленной рукой двух педерастов, прогуливающихся в обнимку… «Скончаетесь в один день и час, влюбленные вы мои, хе-хе, а именно спустя четверо суток от заворота кишок. Оба!»… Кучерявого, масляноглазого торговца порнодисками: «Через три дня начнется рак обоих яичек, а сдохнешь через две недели после их ампутации, захлебнувшись спьяну собственной блевотиной»… Потом настала очередь упитанного гаишника, агрессивно вымогавшего взятку у владельца подержанной иномарки с правым рулем: «Через пять дней сильнейший запор, разрыв внутренних органов и изойдешь кровью на толчке. Секунд за пятнадцать. Даже на помощь позвать не успеешь!» А затем еще каких-то трех, с виду обычных граждан.

Толстяк явно наслаждался своим могуществом. Он хихикал, приплясывал, хлопал в ладоши и приговаривал язвительно:

– Триста лет назад ЗДЕСЬ такое было бы почти невозможно! А сейчас… ха! Пожалуйста! Сколько угодно! Сейчас пришло наше время!!!

С каждым потенциальным мертвецом он наглел все больше и под конец вовсе перестал изображать робкого неуклюжего толстяка, а пер напролом сквозь толпу, раздавая направо-налево смертоносные сгустки бесовской энергии. И неожиданно нарвался! Вознамерившись поразить «отравленной рукой» худенького мальчонку лет одиннадцати, минуту назад вышедшего из православного храма и по случайности оказавшегося у него на пути, мастер Лонг вдруг наткнулся на огненный щит, дико завопил, мячиком отлетел далеко на обочину дороги, почернел с ног до головы и начал извиваться полураздавленным червяком, издавая мучительные стоны.

«На настоящих православных подобные фокусы не подействуют. Но таких, к сожалению, маловато осталось», – вспомнились слова Логачева. Тем временем стоны толстяка странным образом видоизменились, приобрели некую упорядоченность. Длинный, отрывистый (небольшой промежуток), два коротких, и опять по новой.

«Похоже на условный звонок Вахи», – подумал я и… проснулся. В дверь действительно звонили. Настенные часы показывали пять минут десятого.

Протерев лицо рукой (вместо умывания), я подошел к двери и заглянул в телескопический глазок. На площадке, катая на скулах желваки, стоял рослый, мрачный горец в дорогом пальто и с непокрытой головой. Физиономия Вахи выражала крайнюю степень раздражения. (Видимо, долго названивать пришлось.) Ругнувшись шепотом по-чеченски, он вновь поднес палец к кнопке звонка, и в следующий момент я распахнул дверь.

В глазах Вахи вспыхнуло изумление, быстро сменившееся хищными, волчьими огоньками.

– Извините, я, кажется, ошибся этажом, – насильственно улыбнулся он, сунув руку за пазуху. Реакцией наш джигит обладал отменной, и мне ничего не оставалось делать, как парализовать ему руку тычком пальцев в нервный узел.

– Угомонись, дорогой, не пори горячку, – тихо посоветовал я побелевшему от боли агенту и предложил: – Заходи в квартиру. Давно тебя жду.

– Корсаков?!! Ты-ы-ы?!! – дико выпучился Асланов.

– Придержи язык, – прошипел я, рывком за шиворот втащил его в квартиру и захлопнул дверь. – На фига фамилию светишь, идиот?!

– Точно ты, – облегченно выдохнул Ваха. – Но лицо… лицо… Совсем другого человека! Пластическую операцию сделал?! Да?!

– Нет, просто хороший грим.

– Класс! – искренне восхитился он. – А я-то уж подумал: нет тебя в живых. И этот, незнакомый, явился сюда по мою душу.

– Ты недалек от истины, – пропуская агента в комнату, заметил я.

– ??!!

– Садись, поговорим.

Настороженно поглядывая на меня, Эмир пристроился на краешек дивана.

– Кое-кто жаждет твоей крови, аж слюнями исходит от нетерпения, – расположившись в кресле напротив, сообщил я «приятную» новость.

– Аюбовы пронюхали о подмене^[38], – убитым голосом произнес Ваха. – Теперь точно конец! Диаспора объявит на меня всеобщую охоту и тогда… лучше самому застрелиться! – левой рукой (правая еще плохо слушалась) он вытащил из-за пазухи пистолет.

– Угомонись! – неуловимым движением отобрав у агента оружие, посоветовал я. – Никто ничего не пронюхал и не пронюхает, пока живы мы с Рябовым. Но если нас не станет – компрометирующая видеозапись перейдет в руки нового куратора. Тот может запросто оказаться врагом. (Последнее время таких много в Конторе развелось.) И вот тогда – твое дело плохо! Враг обязательно тебя сдаст, поскольку длящаяся по сей день междоусобица среди антирусских тейпов наносит им колоссальный урон и резко уменьшает количество потенциальных кандидатов в басаевское подполье. А так порвут на части тебя, десятка два твоих родственников (включая женщин с детьми), и все^[39]. Дело «гинеколога»^[40] торжествует!

– Зачем им сдалось наследство одноногого? – после продолжительной паузы кисло осведомился Ваха.

– Для использования в собственных политических целях год с небольшим спустя, – не стал лукавить я. – Хотят организовать массовые беспорядки и на их волне протащить к власти бывшего премьера Козянова… Ладно, давай ближе к делу. Враги уже пытались убрать нас с Рябовым, но не получилось. Тогда они затаились, наглухо обрубив все концы. Выйти на них можно только через людей «одноногого гинеколога», также затаившихся до поры до времени. Идея понятна?

Асланов кивнул.

– Тогда действуй, и учти – время работает против тебя!

– Да, ясно, не маленький, – буркнул Эмир, направляясь к выходу. – Свяжусь сам, когда будет результат…

– Ну все, «бомба» заряжена! – закрыв за ним дверь, радостно улыбнулся я. – Конечно, пришлось малость приврать, поменять местами акценты… (Прости, Господи!), но зато теперь ради спасения собственной шкуры Ваха будет трудиться не за страх, а за совесть. Вернее – не за совесть, а за страх. Н-да! Мощный стимул для нашего горного орла!..

Пройдя на кухню, я заварил зеленый чай по рецепту Логачева, с удовольствием выпил две чашки, выждал для верности час с небольшим и, покинув конспиративную квартиру, отправился к себе домой отмываться от надоевшего грима. Встреча с агентом прошла успешно, он по-прежнему остается инкогнито для врагов, а мне уже хватит прятаться и числиться в преступниках! Пора выходить на работу. Иначе в отделе начнутся разброд и шатание, а КПД приблизится к нулю. По принципу – «Кот из дома, мыши в пляс».

После гибели Сибирцева из старых надежных соратников там остались только майоры Горошко и Филимонов. Остальные либо новички, либо… так, «серая масса». Эх, Костя, Костя, как мне тебя не хватает!!!

Всецело занятый подобными размышлениями, я доехал до дома, припарковал во дворе взятую у Нелюбина машину и, не «проверившись», поднялся на третий этаж. На двери моей квартиры по-прежнему висела казенная печать, но… контрольная, неприметная чужому глазу ниточка была оборвана!..