5.1

Когда Каору засыпал, сладостное греховное чувство росло в нем и плоть его таяла.

Вот он в одиночестве бегает по городу, в котором остановилось время.

Люди замерли в своем движении, ветер застыл, кружившиеся листья деревьев, капли пота и крови, летящие пустые банки, подброшенные мячи – все повисало в воздухе, не падая на землю. Слова в устах людей теряли всякий смысл, улицы, площади, конференц-залы, кафе, вокзалы и разные другие места наполнил жалобный звон гласных и шорох растерянных согласных; звуки шагов и удары вещей друг о друга, шум проезжавших автомобилей, визг велосипедных тормозов, крики птиц наполняли пространство, не растворяясь в нем.

Пользуясь данной ему одному свободой, Каору пробрался в комнату Фудзико. В тот момент, когда он сел на кровать, время, похоже, остановилось: подпрыгнув на кровати, Фудзико застыла в воздухе. Каору расстегнул пуговицу у нее на блузке, ткнулся носом в ложбинку между грудей – и ощутил слабый аромат ромашки. Он попробовал коснуться губами полуоткрытых губ Фудзико, и в этот момент остановившееся время опять пришло в движение. Поцелую не суждено было состояться, бежать Каору было некуда, и под тяжелым взглядом Фудзико он попятился.

– Что ты тут делаешь?

Каору потерял голос и, ничего не отвечая, отступил к подоконнику. Фудзико сама расстегнула блузку и подошла к нему. Тут Каору заметил, что на нем нет брюк. Фудзико сбросила с себя блузку, сняла лифчик, обернула его вокруг шеи Каору и стала душить его. У него онемели пальцы рук и ног, мышцы ослабли, и он полностью отдал себя во власть Фудзико. Онемение сковало все тело, мышцы превратились в студень. Потом онемение сменилось ужасной щекоткой. Каору, не зная, куда себя деть, выпрыгнул из окна. Он почувствовал, как теплый ветер, пронизав снизу доверху все его тело, выходит через макушку и вместе с ним уходит накопленная в теле неудовлетворенность.

Это была его первая поллюция.

Рано утром, пока все спали, Каору стирал свое промокшее белье в ванной, и щекочущее постыдное чувство переполняло его.

Даже если бы Каору сходил с ума от своих мыслей, у него не было возможности поделиться ими с Фудзико. Раз не способен пошевелить ни рукой, ни ногой – живи в мире своих иллюзий, ничего лучшего он придумать не мог. Он стыдился своей плоти, которая твердела при мысли о Фудзико, мучился своими фантазиями, пачкая спермой образ Фудзико, являвшейся ему во сне.

Наверное, для Фудзико он был всего лишь младшим братом подруги. Она-то о нем уж точно не вспоминала. Может, и видела его во сне, но каким он ей представлялся? Носился без штанов по городу или играл в свои детские игры в картонном доме? Каору хотелось поселиться в уголке ее фантазий; пусть даже и в самом дурацком виде.

Каждый вечер, лежа в постели, Каору мечтал: «Вот бы превратить в порошок какую-нибудь часть своего тела и дать его выпить Фудзико, тогда она в эту ночь увидит меня во сне. Вот бы спеть для нее, и песня, приняв мой облик, наверняка проникнет в ее сон».