Глава 22

Водитель трамвая, женщина с простым и добрым лицом, не помышлявшая, что когда-нибудь задавит человека, рыдала навзрыд и ничего не могла рассказать. В трамвае нашлись знатоки медицины, невзирая на отсутствие медицинского образования, они совали ей в рот валидол, успокоительные таблетки, которые женщина проглатывала с покорностью теленка. Но разве помогут таблетки? Помогут. Умереть. Бедная вагоновожатая рвала на себе волосы и неистово кричала:

– Не виноватая я! Откуда она взялась? Ай, да что же это?..

К счастью, свидетелей было полно, Алдонина (следователь и пример для Ники абсолютно во всем) их опросила. Одни свидетели утверждали, будто девушка сама бросилась под трамвай, другие говорили, что она внезапно появилась из-за встречного трамвая и почему-то остановилась на рельсах. В общем, это было похоже на самоубийство. В ее сумочке нашли деньги, дорогую пудреницу с помадой, салфетки и прочее, что имеют при себе женщины, но главное – паспорт, а в нем прописка.

С вагоновожатой случился сердечный приступ, вызвали «Скорую», увезли бедняжку в больницу. Увезли и труп, после чего любопытным стало неинтересно, они разошлись. Алдонина садилась в автомобиль, когда к ней подошел криминалист с сумочкой убитой.

– Софьюшка, погляди, что я нашел. Вот тут сумочка порвана, подкладка пристегнута булавкой, а за подкладкой...

– Кассета? – Алдонина повертела ее в руках, отдала криминалисту. – За подкладкой хранила? Значит, не хотела, чтоб кассета попала в чужие руки. Посмотрите, что на ней, а я завтра зайду к вам.

Не открывая глаз, Ника шарила рукой по тумбочке, нашла телефон.

– Кто это? – промямлила она.

– Валдис. И где ты? Я жду уже двадцать минут.

– А сколько времени? – Ника села, распахнула глаза, которые никак не хотели открываться. – Я не слышала будильника, извини.

– Так ты...

– Встаю. Только умоюсь.

– Ладно, соня, я сам подъеду к тебе, но чтоб через полчаса сидела за рулем!

Ника еле поднялась с постели – тело было просто ватное, голова не желала трудиться, веки слипались. На автопилоте она поплелась в ванную, включила душ и... немножко постояла рядом с ванной. Ну, нет сил лезть туда, мокнуть, потом вытираться, сушиться феном, в конце концов, люди месяцами не моются – и не умирают. Ника только умылась, но бодрости не приобрела, а еще говорят, что вода бодрит. Врут.

Кое-как одевшись, спустилась вниз, родители завтракали, у них это священный ритуал. Что-то говорили дочери, Ника кивала на всякий случай, потом вспомнила: времени нет. Принесла пакет, взяла тарелочку с сыром и высыпала в пакет, потом тарелочку с колбасой, потом тарелочку с отварным мясом, хлеб – все туда же. Чмокнула обалдевших родителей, без слов выставила ладошку перед носом папы. Тот понял, достал портмоне, положил пятьсот рублей и посмотрел на дочь, мол, хватит? Ладошку она не убрала, значит, мало. Сонная, а соображает. Пришлось кинуть еще пятьсот, а потом сразу тысячную купюру.

– Спасибо, папуля, – вымолвила Ника и поплелась с пакетом к выходу.

– Может, ты хотя бы кофе выпьешь? – спросила мать.

– Выпью, – не оборачиваясь, чтоб не тратить силы, сказала она. – Потом.

Выехала на улицу, а Валдиса еще не было, Ника улеглась на руль. Что делать, если она сова? Ночью – пожалуйста, просидит хоть до утра, но утром веки поднимаются только при помощи домкрата. Наверное, так чувствуют себя люди, перепившие накануне. Утром всякий шум является раздражителем, тем более голос, а у Валдиса он чудовищно громкий:

– Привет, это я. Поехали!

– Чего ты так кричишь? – промямлила Ника, оторвав голову от руля. – Сейчас... Где тут что...

Видя, что она с трудом соображает, как запустить машину, Валдис ухмыльнулся:

– Ну, ты даешь! На ходу спишь? Сейчас проснешься...

Схватив голову Ники руками, он крепко впился губами в ее губы. Она широко распахнула глаза и невнятно мычала. Потом до нее дошло происходящее, Ника перестала мычать, потому что не знала, как реагировать. Валдис отстранился:

– Проснулась?

– Ты что сделал?!

– Не проснулась, – констатировал он и снова...

На этот раз Ника зажмурилась и попыталась понять, нравится ей целоваться или не очень. Вообще-то поступок Валдиса был беспрецедентный, вот так, с бухты-барахты... Нет, пожалуй, ей это нравится. А Платон? Он предложил себя вместо нее, остался там, а она тут целуется! Какой кошмар – машина напротив дома! Что о ней мать с отцом подумают? Ника заколотила по спине Валдиса ладонями.

– Теперь проснулась, – самодовольно крякнул он и схватился за звонивший мобильник. – Да?.. Здравствуйте, Владимир Васильевич... Мы едем к Энсу, а потом... Понял. Будем. Ника, гони в прокуратуру.

Она, конечно, тронула машину с места, но плелась, как черепаха, находясь под впечатлением недавних поцелуев. Ника целовалась только в детском садике и в третьем классе, ну, еще в университете, когда в бутылочку играли. Однажды подруга сказала, что с Никой парни боятся встречаться, не ее, конечно, а отца ее боятся, он высокопоставленная особа. Ника не поверила, потому что это глупо – бояться отца, решила, что природа обошла ее дарами. Валдис не испугался родителей, а они сто процентов видели, что происходило в машине. Однако после такого события Валдис остался обычным, а должен как-то измениться, ведь в ней произошли изменения, правда, она пока не поняла какие. Так и добрались до работы.

– Входите, – бросил Владимир Васильевич, подождал, когда ребята рассядутся. В кабинете находился и Сократ Викентьевич, значит, что-то произошло за ночь. – Предлагаю посмотреть еще один шедевр. Валдис, включи.

– Это же Фалеев! – изумилась Ника, это нечаянно у нее вырвалось, когда началась сексуальная сцена. – Фу, опять...

– Что ж поделать, девочка, такова наша доля, – философски заметил Сократ Викентьевич. – Интересное впереди. Кстати, обратите внимание: снимали из-за кустов... А теперь вышли. Девушка растеряна, напугана...

«– Генрих, ты куда? – Девушка схватила Фалеева.

– Да ладно тебе, не убудет же».

– Скотина, – высказалась Ника. – Смотрите, у нее родимое пятно на скуле.

– Генрих? – заострил внимание на имени Валдис. – Она назвала его Генрихом?

– Да, – сказал Владимир Васильевич. – Значит, это его псевдоним.

На экране девушка подхватилась и побежала к роще нагишом. Камера упала в траву. Сократ Викентьевич предупредил:

– Теперь помолчите и внимательно слушайте.

На экране трава, слышны душераздирающие крики. Выстрел. Голос Красавчика. Долго слышна музыка. Выстрел издалека. Дикий вопль. Потом второй выстрел. Через паузу несколько выстрелов подряд. Опять только музыка... Все, кино закончилось.

В кабинете наступила пауза, понадобилось время, чтобы преодолеть омерзение, потом осмыслить услышанное. Молчание нарушил Сократ Викентьевич, произнеся тихо, беззлобно:

– Я бы их тоже убил. Послушайте еще раз одну фразу...

Он подошел к Валдису, взял пульт, нашел нужное место.

«– Вы убьете меня?»

И еще раз Сократ Викентьевич вернул запись на ту же фразу.

– Откуда кассета? – спросил Валдис.

– Коллега предоставил, – ответил Сократ Викентьевич. – Вчера он был на происшествии, кассету нашел за подкладкой в сумочке героини этого сюжета. А немногим раньше мы вдвоем изучали ваши кассеты, поэтому он решил, что вам она будет полезна.

– А девушка где? – осведомился Валдис.

– В морге.

– Что она там делает?

– Лежит. Под трамвай попала. Вроде бы сама бросилась. При ней нашли паспорт, сегодня сообщат родным.

– Немудрено броситься под трамвай после такой гадости, – сказал Владимир Васильевич. – Мы правильно все рассчитали, я имею в виду Красавчика и его «работу». Но ошибались, считая девушку сообщницей убийцы. Ее фраза: «Вы убьете меня?» – говорит о том, что убийца появился неожиданно и для нее. Но почему он оставил свидетельницу? Хотя вопрос уже несущественный.

– Почему же? – посмела возразить Ника, но, как всегда, робко. – То, что убийца не убрал свидетельницу, только доказывает: он сводит счеты с определенными людьми.

– Нам это не поможет вычислить его, – покривился зам.

– М-м, – застонал Валдис. – Столько потратили времени, фоторобот составили, а она в морге охлаждается! Вот невезение!

– Не паниковать! – гаркнул Владимир Васильевич. – У нас есть еще один претендент на труп – Энс. Валдис, поезжай к нему, попробуй раскрутить банкира.

– Попробую, – поднимаясь со стула, сказал тот безнадежным тоном. – Но, Владимир Васильевич, Энс не скажет ни слова. Сам ведь замазан, полагаю, крупно замазан, раз и его собираются прикончить.

– Конечно, не скажет, – проворчал Владимир Васильевич. – Но прокалываются все люди. Следи за его реакциями, запоминай, что и как он говорит, когда юлит. Собственно, выбор у него небольшой: либо в гроб лечь...

– Ага, – подхватил Валдис, криво улыбаясь. – Либо на нары. Очень скудный выбор. Наблюдение за ним установили?

– Разумеется. Только он сам телохранителями обзавелся. Да, чуть не забыл. Нашли домработницу Маркова, но ее оставь напоследок. Не думаю, что она окажет нам существенную помощь, но, может быть, знает, кто брал пистолет Маркова или хотя бы в руках держал. И еще. После Энса съезди к родным девушки, которая вчера... По этому делу работает Алдонина, но ты все равно прощупай там почву, выясни, кто у погибшей друзья, наверняка она с ними делилась своими секретами. Адреса возьми.

Валдис забрал со стола небольшой лист. Только подошел к двери – мобила заиграла бравую мелодию.

– Слушаю, – сказал он в трубку.

– Убийцу нашел?

Валдис поднял руку, мол, важный звонок, и зло процедил:

– А ты кейс с долларами находил?

– Нет.

– Так вот найти убийцу так же легко, как кейс с баксами.

– Ну, ищи. Число друзей растет, еще двоих убили.

– Знаю. Видел.

– Поторопись, а то твой дружбан скучает.

– А ты развлеки его. И запомни: головой ответишь за него.

– Ха-ха.

Валдис беззвучно выругался, а Владимир Васильевич понял, о чем шла речь, он очень проницательный, иногда подчиненным казалось, что мысли их читает, не глядя, особенно ругательные (в его адрес).

– Интересуются? – спросил он.

– Интересуются, – ответил опер хмуро. – Номер не определен.

– Номер... – хмыкнул Владимир Васильевич. – Номер у нас есть, а человека, который живет с этим номером, нет, зарегистрирован на несуществующее лицо. Откуда он сейчас звонил, мне доложат. Отследим все его звонки, не переживай. А вы идите. Стойте! – остановил их зам, когда Ника и Валдис переступили порог. – Оружие есть?

– Да уж теперь всегда со мной, – сказал Валдис.

– Ника?

– У меня? – хлопнула она глазами. – Н-нет... В сейфе...

Владимир Васильевич издал страдальческий стон, потом процедил:

– Взять из сейфа.

– Хорошо. – Едва выйдя из кабинета, Ника вздохнула: – Он меня когда-нибудь проглотит. Ротвейлер никогда ко мне не обращается, только к тебе. Зачем мне пистолет? Я его в руках держать не умею. И не выстрелю в человека, не смогу.

– В людей не стреляют, – обнял ее за плечи Валдис. – Стреляют в подонков. Не бойся, научу, это проще пареной репы.

Она мягко сняла его руку с плеч:

– Ты что! Мы же на работе.

...Он ждал Илону у пятиэтажки, где у нее была однокомнатная квартира размером с железный гараж. Машина с телохранителями стояла рядом, двое курили, умостив зады на капоте, один телохранитель находился при патроне. Страшновато стало жить на белом свете, но риск можно свести к минимуму, обставившись мордастыми парнями.

Мирон Демьянович переменил решение проучить подругу в связи со срочным желанием покинуть страну, возможно, навсегда. Проанализировав в спокойной обстановке беседу со следователем, он понял, что допустил ляп – черт его дернул за язык сказать про ужа. Ну, ляпнул и ляпнул, зачем было распространяться по этому поводу? Мол, Кривун ужа получил и убит, следующий я, потому что находят трупы, а рядом с ними игрушечных гадюк. Следак, хитрая рожа, вперился в него бычьими, по-восточному коварными глазами и в уме подсчеты производил, так ли это, как говорил банкир. Короче, Мирон Демьянович бездарно прокололся, с тупым безрассудством указал на себя. Следак обязательно начнет копать, почему солидный глава банка получил пресмыкающегося, как и расстрелянные отморозки. К тому же сволочь Кривун, оказывается, копии с документов сделал и хранил их дома! Правильно Илона его не выносила вместе с бешеным семейством, впрочем, Мирон Демьянович тоже. Недаром приятель перед бегством за бугор его напутствовал:

– С дерьмом не связывайся, а коль связался – остановись вовремя. Остановись до того, как дерьмо тебя замажет.

Настала пора остановиться, то есть свалить якобы на отдых, а там видно будет. Конечно, можно кинуть на лапу тому, другому (люди любят деньги), и продолжать жить здесь. Но где гарантия, что не пристрелят даже при наличии охраны? К сожалению, практика показывает обратное: стреляют, и стреляют метко. От греха подальше – это разумный путь. Утрясется все – Мирон Демьянович вернется, ведь за границей его никто не ждет, эмигрант всегда чужой, а на пенсионный режим переходить рановато, хочется полноценной жизни. Но если прокуратура копнет глубоко – Мирон будет далеко. Только не ехать же на фактически принудительный отдых одному, в компании веселей, но Илона, судя по всему, тоже надумала проучить его. Она не брала трубку, не открыла дверь, когда он стучал (даже звонка нет в этом сарае), Мирон Демьянович решил наступить на гордость и перехватить ее на улице.

И вот из подъезда выпорхнула его последняя песня, он, естественно, пошел навстречу. Песня остановилась, напустив на себя неприступность. Избегая лишних слов, которые зачастую ведут к усугублению конфликта, Мирон Демьянович начал с покаяния:

– Илонка, я не прав. Хватит дуться, черт возьми! Ну, разве стоят в сердцах брошенные слова разрыва наших отношений?

– Стоят, – упрямо заявила она. – Мы ссорились, но ты не попрекал меня, а попрекают, когда начинают самоутверждаться. Так утверждаются в стае хищники или те же собаки. Да, два года большой срок, но если б я вышла за тебя замуж, ты самоутверждался бы раньше и более активно, потому что я у тебя ходила в приживалках. Тебе надо чувствовать себя всемогущим хозяином, которому дома подчиняются, как в банке – безоговорочно, не задавая вопросов. А я имею право интересоваться, почему именно тебе подают идиотские знаки и что ты натворил. Я не хочу попасть под обстрел, понял? Но ты показал себя. Начинают с попреков, потом пойдет рукоприкладство, а затем садизм. Я знаю это по маме и отцу.

– Что за чушь! – Ему осталось только развести руками. – У меня и в мыслях ничего подобного нет. Илона, мать – твой комплекс, это пройдет. У меня есть предложение: давай съездим дней на десять в Монако, там выясним отношения.

– Не хочу.

Отказ прозвучал уже не так категорично, этого следовало ожидать: Монако – заманчивая идея даже для такой бессребреницы, как Илона. Надо только продолжить уговаривать ее, что и сделал Мирон Демьянович:

– Билеты и номер в отеле я заказал. Летим в понедельник, если ты согласна. Илона, у меня проблемы, я не могу ждать. Откажешься – полечу один.

– Ну, раз ты просишь...

– Да я умоляю, – вторично развел руками Мирон Демьянович, показывая, какой он беспомощный перед ней. При том улыбался, потому что не предполагал так быстро уломать Илону. Видимо, безденежной свободы она уже напилась.

– Хорошо, я подумаю, – сказала она, горделиво приподняв подбородок. – Признайся, от кого ты сбегаешь?

– Дома поговорим, а сейчас, извини, я поехал. Тебя подвезти?

– Сама доберусь.

– Собери документы, увидимся вечером. – На прощанье он погладил по щеке Илону, поцеловал ее и залез в автомобиль.

Неотложных дел действительно было по горло, Мирон Демьянович собрался перевести деньги в иностранный банк, подчистить хвосты, назначить управляющего – все за один день.

Ему не повезло. У кабинета сидел здоровяк и девчушка, секретарша что-то бросила им, парень поднялся:

– Здравствуйте. Я Валдис Гитис, оперуполномоченный, а это следователь Ника Григорьевна...

– Но у меня уже был следователь.

Своим тоном Мирон Демьянович дал понять, что не намерен толочь воду в ступе, но молодой человек не собирался отступать:

– Мы в курсе. Где можем поговорить?

– Это так срочно? – не сдавался и банкир.

– Срочнее не бывает. И в ваших интересах.

– В моих интересах сейчас рабочее время, а вы его отнимаете, – открывая дверь перед молодыми людьми, сказал Мирон Демьянович и обратился к секретарше: – Для всех я занят.

Он прошел к своему креслу, небрежно кинул кейс на стол, жестом пригласил гостей присесть и, не задавая вопросов, выжидающе уставился на Валдиса, который без предисловий начал:

– Нас интересует уж и все, что с ним связано.

– Я рассказывал вашему следователю.

– А теперь расскажите нам.

Этот мордастый парень с открытым взглядом, напористый и волевой, что видно невооруженным глазом, наверняка бескомпромиссный, потому что молод и ему нечего терять, напомнил Мирону Демьяновичу себя в юности. Умиления от этого сравнения Валдис у него не вызвал, сожаление – да. Мирон Демьянович сожалел, что уже не молод, а жизнь проходит скоротечно, сожалел, что не может себе позволить быть таким же открытым, как этот парень, к тому же ему есть что терять. Последний пункт вызвал особенное сожаление, ведь когда есть, что терять, – терять не хочется, это и называется несвобода. А когда-то все было по-другому, правда, тогда свобода пахла ливерной колбасой и яичницей на маргарине. Но он рассказал подробно о живом шнурке в постели и так далее.

– Неумная шутка, и только, – закончил Мирон Демьянович с беззаботной усмешкой.

– Вы действительно не придаете значения появлению ужа в вашей постели? – спросил Валдис.

– Нет, конечно, я поначалу взбесился. А потом... ведь ничего страшного не случилось.

– Это пока, – не разделил оптимизм банкира Валдис. Он, как и Степанян, нагонял страху на Мирона Демьяновича, хотя не рассчитывал, что этот тип распахнет перед ним замаранную душу. – Кривун тоже получил ужа.

– Ну и что? – перебил Мирон Демьянович, натянув улыбку. – Я сначала тоже задрожал от страха, но меня не за что убивать.

– А Кривуна было за что?

Вопрос задала Ника Григорьевна. Деточка, а туда же! Ах, ну да, ну да, она же следователь. Хлипка прокуратура, раз туда берут подобных девчонок. Мирон Демьянович смотрел на нее по-отечески нежно, впрочем, только смотрел. Внутри эта мартышка его раздражала, парень еще куда ни шло, но отчитываться перед пигалицей унизительно.

– Он убит, – сказал Мирон Демьянович о Кривуне. – Значит, было за что.

– Давайте пока отставим Кривуна, – предложил Валдис, видя неконтактность банкира. – Меня интересует, как уж попал в ваш дом. Разрешите дом осмотреть?

– Вы хотите сделать обыск? – поднял тот брови.

– Нет. Я хочу понять, как шутник проник в ваш дом. Можете не разрешать, в этом случае вы отодвинете поимку опасного преступника, опасного и для вас.

То есть Мирон Демьянович понял, что он помешает следствию.

– Ну, раз так... – сдался он. – Только сейчас я занят.

– Назовите время.

– Вечером. Сегодня. Часов в восемь.

Молодые люди попрощались с банкиром, а в машине Ника, ожидавшая от встречи с Энсом большего, поинтересовалась:

– Почему ты не стал крутить его? Не знаешь, как это делать?

– Не в том дело. Он не пошел бы на диалог. По каким-то причинам Мирон Демьянович пересмотрел свои позиции в отношении ужика, теперь он ему не кажется страшилкой. А по словам Степаняна, он сам об этом заговорил. Что же произошло?

– Не знаю, – покручивая руль, вздохнула Ника.

– Я тоже, – улыбнулся Валдис.