Глава 8

Воздух был плотным от машинного масла, песка и копоти, а дождь — черным. Даже сквозь рокот приглушенного двигателя мы слышали, как стекавшая по стенкам вертолета вода шуршала, словно наждачная бумага. Весь день была ужасная видимость. С наступлением ночи звезды так и не появились на небе и луна не светила сквозь облака. Но для пилотов с приборами ночного видения было вполне достаточно имеющегося света. Нефтяные месторождения Ал-Бургана и Умм-Гудаира горели ярко, как адские котлы. Впереди, справа от нас, на побережье желтели огни города Кувейта.

Я едва различал силуэты пилотов в кабине. Их лица не склонялись над приборной доской и были сосредоточены. Подлетая к месту высадки, мы все больше приближались к линиям электропередачи, протянувшимся над пустыней десятками высоковольтных проводов и способным уничтожить наши вертолеты и поджарить нас заживо в случае столкновения с ними.

Когда нам сообщили о предстоящем задании, у нас оставалось только тридцать шесть часов, чтобы все спланировать. Направление полета, место высадки, планы нападений, возможные варианты отступления: на каждом шагу мы подвергались огромному риску. Но иначе у нас просто не появилось бы возможности принять участие в самой крупной военной операции со времен Вьетнама. А есть вещи, которые для твоих командиров-карьеристов страшнее смерти. Мы углубились в территорию Саудовской Аравии, делая вид, что собираемся проводить здесь поисково-спасательные операции в случае, если начнется война, но непосредственно перед началом военных действий для нас нашли более подходящее задание. Разумеется, основной целью нашей миссии оставались поиски, но мы должны были также убивать и захватывать в плен.

Кувейт на карте похож на профиль ястреба, повернувшего голову на восток. В сущности, вся страна — равнинная пустыня. Часть земель находится ниже уровня моря. Самая высокая точка страны расположена на высоте двухсот тридцати пяти метров. Граница с Ираком проходит по голове ястреба и спускается к его шее. На плечах ястреба и дальше по линии, ведущей к кончику его крыла, — граница с Саудовской Аравией. А прямо под клювом, около горла, расположен залив. Город Кувейт находится в самой южной части залива, там, где начинается распушенная грудь ястреба. Большая часть населения страны живет в поселках на побережье вдоль центрального шоссе, ведущего к границе Саудовской Аравии в город Хафджи. Другое крупное шоссе ведет на запад, огибает залив, достигает города Джахра, находящегося на горле ястреба, затем поворачивает на север у основания небольшой возвышенности, называющейся Мутлаа-Ридж, и идет прямо к границе с Ираком, расположенной в сорока восьми милях от него. Мы должны были высадиться около Джахры, на горле ястреба.

Дорога между Кувейтом и Джахрой протяженностью примерно в шесть миль пролегает по равнине, затем резко сворачивает направо и ведет к участку земли, вклинивающемуся в залив в местечке под названием Доха. На побережье находилась военная база Доха-Кэмп. Чуть выше располагался пляж с бунгало, маленький порт с деревянными парусниками и электростанция. Бойцы Кувейтского сопротивления наносили бомбовые удары по этому месту как по резервному командному центру верховного руководства Саддама в Кувейте. Беспилотные самолеты сделали аэрофотоснимки потока солдат, направляющегося к бунгало, и кувейтцы хотели, чтобы мы проверили это место. Мы знали, что территория тщательно охранялась. Команда десантников пыталась высадиться неподалеку отсюда, чтобы собрать первичные разведывательные данные, но все солдаты застряли в покрытых тиной лагунах и были обстреляны береговой артиллерией. Вертолет успел подобрать их, но также попал под обстрел и потерпел крушение на обратном пути к базе. Два человека погибли. По официальным данным, это произошло из-за плохой видимости.

Подобное происшествие могло поставить под угрозу нашу миссию: если там располагался командный центр, его точно перенесли. Но наши источники в Кувейтском сопротивлении настаивали на том, что в районе Доха по-прежнему идет активная деятельность.

Мне не нравились полученные нами данные разведки. Совсем не нравились. Но это не входило в мою компетенцию, поэтому я молчал. Иракцы — разгильдяи, и это немного успокаивало меня. Как и огни Кувейта. Странно, что не было перебоев с электричеством. Однако если твой враг небрежен, это делает его непредсказуемым.

Все понимали, что началась война. Больше месяца мы без передышки бомбили Багдад. Бомбардировщики «Б-52» сбросили столько бомб на иракские земли к северо-востоку от Кувейта, что это место, должно быть, напоминало теперь вафлю. Президент Буш выдвинул ультиматум и определил срок для исполнения требований. Он закончился как раз перед тем, как нас направили сюда. Но мы знали, что бы сейчас ни сделал Саддам, союзники готовы к войне. Со своей базы в Саудовской Аравии мы наблюдали, как их огромные эскадры самолетов проплывали в небе над нами.

Невольно напрашивалось сравнение с высадкой союзников в Нормандии. Это зрелище вдохновляло каждого настоящего солдата. Рейнджеры помнили тот «Самый Длинный День». Оки многому научились, когда бойцы подразделения второго батальона взобрались на утес в Пойнт-дю-Хок, чтобы захватить огневые позиции врага, обстреливающего Омахо-Бич. Рейнджеры помнили, что в траншеях вокруг укрепленного дома только двое из них были убиты, зато полегло шестьдесят девять немцев. Конечно, в операции принимали участие военно-морской флот и авиация. За несколько недель до высадки артиллерийские орудия и бомбардировщики обрушили на Пойнт-дю-Хок килотонны взрывчатки. Столько же сбросили на Хиросиму. Но немцы не сдавали своих позиций. Именно рейнджеры с их ружьями и термитными гранатами смогли уничтожить немцев и разгромить вражескую артиллерию.

Первые два года службы я часто посещал музей в форте Беннинг, чтобы как можно больше узнать о традициях войск, частью которых я становился. Как одержимый я стремился прочитать каждую заметку о деятельности рейнджеров, о событиях и спецоперациях, в которых они принимали участие, — от подразделения Роджерса, участвовавшего в боях на озере Тикондерога, до мародеров Мерилла в Бирме. Все, что я мог найти. Но «Самый Длинный День» запомнился больше всего. Однажды мне даже приснился сон, связанный с этим событием, — сюжет родился у меня в голове после того, как я прочитал отчет того времени о сержанте рейнджеров, плывшем на десантном судне, которое затопили прежде, чем оно достигло берега. Один из снарядов разорвался прямо перед кораблем, убил много солдат и забрызгал остальных кровью. Другой — пробил корпус судна. Сержант схватил шестидесятимиллиметровый миномет, чтобы взять его с собой, но еще одним взрывом его выбросило за борт в воды канала. Под тяжестью рации, гранат, оружия и миномета он пошел на дно. И не помнил, как оказался после этого на берегу. Во сне я узнал, как это случилось.

Он шел по дну. Как при замедленной съемке, как человек на Луне, как акванавты в «Бездне»; он шел, не дыша и даже не думая о том, чтобы вдохнуть. Просто шел, переживая волнение и страх, ненависть и триумф. Он был в безопасности под толщей воды, направляясь к берегу, откуда доносились крики и взрывы. Во сне я чувствовал, как моя голова и плечи поднимаются над водой, а на смену тишине приходит грохот. Потом я проснулся.

Вертолет взмыл в воздух, а затем резко опустился вниз, как тележка на американских горках. Мы лавировали между линиями электропередачи. До высадки оставались секунды. Я посмотрел на часы. Было два часа восемь минут ночи по местному времени, 26 февраля 1991 года. Мы высадились и заняли оборонительную позицию. Никакого контакта с врагом. Подлетел второй «Черный ястреб». Еще одна группа высадилась и рассредоточилась по периметру. Теперь у нас были полностью укомплектованы отряд защиты, штурмующий отряд и отряд «поддержки», в который я входил. Вертолеты исчезли во влажной дымке, как будто их здесь никогда и не было. Двадцать четыре человека во вражеском тылу ждали, наблюдали. Капитан изучал близлежащую территорию с помощью прибора ночного видения. Затем отключил его. Наши глаза должны приспособиться к темноте. Для подобного броска нужно было пользоваться естественными органами чувств.

Мы находились к югу от дороги на Джахру, в низине. Ночь, дым и непрекращающийся дождь надежно нас укрывали. Но оставаться здесь было нельзя. Согласно нашему плану, мы должны двигаться на север, пока не доберемся до усыпанной гравием тропы, которая выведет нас к дороге на Джахру. Затем пересечь ее и пройти еще около двух миль вглубь страны. Там выйти на связь с представителями Кувейтского сопротивления и направиться на северо-восток к нашей главной цели — бунгало — и захватить резервный командный центр правительства Ирака. Мы рассчитывали вызвать панику. Естественно, у них, а не у нас.

Я промок и замерз, мне хотелось двигаться, но я лежал, стараясь сосредоточиться на каком-нибудь предмете, чтобы успокоить нервы и выровнять пульс. Постепенно я начал контролировать свое тело, сначала — шею, затем — плечи, мои внутренние органы, ноги. Минутная передышка пришлась как нельзя кстати. Предстояло пройти небольшое расстояние, но каждый из нас нес на себе снаряжение весом сто пятьдесят фунтов. Большую его часть составляли патроны и вода, но все мы приспособили свою экипировку к нашим целям и задачам. Я взял меньше патронов, но больше клеймора, С-4 находились в каждом углу моей сумки, в плечевых ремнях и в поясе.

Главная задача заключалась в том, что, собирая снаряжение, ты должен убедиться, что ничего не забыл. В последние три часа перед вылетом я проверял и перепроверял все снова и снова, наверное с полдюжины раз. Прошлой ночью, засыпая, составлял в уме список всего необходимого. Проснулся, записал его на бумаге, потом снова задремал. Я должен нести все на себе. И каждый предмет экипировки должен быть функциональным. Я даже хотел взять с собой кое-что про запас: обычные плоскогубцы и нож для подрывных работ, а еще небольшой складной нож.

Некоторыми предметами экипировки мы себя не обременяли. Никто не взял средства защиты от атомной атаки. Если Саддам начнет обстреливать нас ядерным или биологическим оружием, нам все равно крышка. Мы оставили только маски. Они были громоздкими, но воздух оказался отравлен копотью от горящей нефти, и я не пожалел, что взял маску с собой, и даже подумывал надеть ее.

Никто не брал пистолетов. Нет смысла утяжелять себя девятимиллиметровой «береттой», которой нужны свои патроны и которая в сравнении с другим арсеналом пехоты находилась на уровне игрушечного пистолетика. У нее даже меньше оружия, чем у остальных. Другие бойцы тащили маленькие пулеметы «SAW», которые заменяют винтовки, или ружья «М-16» с гранатометными установками «М-203» под стволом, или сумки вроде тех, что имеют игроки в гольф, в которых находились «АТ-4» — переносные ракетные установки. Мое единственное огнестрельное оружие — маленький автомат «М-231». Его использует экипаж БМП «Брэдли» для обстрела тех, кто окажется в поле их видимости. Он немногим больше автоматического пистолета и не очень хорошо стреляет на большие расстояния. Магазин из сорока патронов пустеет за считанные секунды. Ты либо держишь его на предохранителе, либо он работает на полном автомате. Но в «М-231» используют те же патроны, что и в «SAW» или в «М-16». А если ты увеличишь в два-три раза тормоз отката, уменьшится интенсивность огня. Очень удобен при ближнем бое. Мне хотелось иметь оружие, простое в обращении. И он вполне подходил для этих целей. Я поэкспериментировал с ним во время учений в Хафр Эл-Батин и надеялся, что у меня все получится. В любом случае было поздно что-то менять.

Мы двинулись вперед.

Дженкинс и еще трое солдат осторожным шагом поднялись на возвышение и замерли. По их напряженным позам можно было понять, что не все идет гладко. Затем они подали нам знак следовать за ними. Сквозь мрак и пелену дождя я заметил то, что их насторожило. Наверное, летучие мыши. Или птицы. Или... что же это? Огромные создания кружились в воздухе как безумные. То спускались к земле, то взмывали ввысь, как будто потеряли всякий контроль над собой. Жертвы ветра. Наверное, около десятка, может, больше. Трудно сказать. Они летели стаей или роем. Мне не нравились эти парящие тени. Я не мог понять, кто это, меня охватил страх. Но мы продолжали двигаться вперед. Встреча с ними была неизбежна.

Как невидимая тварь, кружащая вокруг тебя в пучине океана, одно из этих созданий ударило меня в шею и задело щеку. Я схватил его и сжал в руке, оно было в песке и мокрое. Я понял, что это, скомкал и отбросил в сторону. Пакет. Полиэтиленовые пакеты летают по всей пустыне. Их относит на сотни миль, пока они не находят ветку, провод или изгородь, за которую можно зацепиться. Той ночью ветер собрал их по всему Кувейту и бросил на нас.

Мы прошли еще две мили на север, пока не достигли разбитого участка шоссе, после чего свернули на тропу, ведущую на восток. Мы шли верным курсом. Поблизости ни солдат, ни одной живой души. Но мы заметили нечто похожее на палатку бедуина. Рядом — загон, в котором маячил силуэт верблюда. Судя по всему, в палатке находились люди. Возможно, и собаки. Нам помогли дождь и ветер. Стук воды по тяжелым войлочным стенам палатки, гудящие на ветру веревки, мертвенный запах горящей нефти и наши осторожные, крадущиеся движения. Ни одна собака не залаяла.

Горизонт на севере и западе озарился вспышками, похожими на зарницы, красивые и опасные. Они осветили землю и все, что по ней двигалось. Несколько секунда спустя ветер донес до нас раскатистый грохот разрывающихся бомб. Мы замерли. Наши глаза должны были адаптироваться.

Мы приближались к главному шоссе. Мы знали, что там, где наш маршрут пересекался с ним, находился контрольно-пропускной пункт, и заметили иракский АРС и два «рейнджровера», рядом с которыми, похоже, были люди. Трудно сказать наверняка. Равнинная местность не давала нам возможности подойти поближе, а погода прятала иракцев так же, как и нас.

Потихоньку мы продвигались на юго-восток, чтобы обойти контрольно-пропускной пункт, отдаленные вспышки бомбардировок освещали иракцев. Мы искали канавы или, еще лучше, водопроводные трубы, чтобы пройти под шоссе. Но ничего подобного не попадалось на глаза, или мы просто не обратили на них внимания, когда приближались к шоссе. Через каждые сто метров, как надгробья на могилах, стояли иракские часовые. Машины двигались по шоссе иногда с запада, иногда — с востока, обычно с включенными подфарниками. Мы наблюдали за ними, пытаясь уловить закономерность в их передвижении, но интервалы между потоками машин были произвольными. Переходить шоссе сейчас — сродни игре в русскую рулетку. Ты знаешь, что пуля только одна. Но если не повезет, ты пропал.

Дженкинс пригнулся и подбежал к стоящему неподалеку от него часовому. Плащ на иракце развевался на ветру, на лоб был туго надвинут шлем. Он стоял, прислонившись к нефтяной цистерне, не ожидая нападения. Внезапно голова солдата резко откинулась назад, а под подбородком появилась рука, оставившая небольшой разрез на горле. Дженкинс обхватил тело сзади так, чтобы скрыть агонию. Затем бросил его на песок за баком и надел плащ и каску часового. Мне понравилась эта идея. В темноте другие часовые не заметят потери в их рядах. Затем Дженкинс спрятался за низкой дюной. Приближалась машина с зажженными подфарниками. Она проехала мимо мертвого часового. Похоже, водитель ничего не заметил.

Были и другие приятные новости. Посередине дороги находился цементный барьер примерно в ярд высотой, за которым можно спрятаться. На противоположной стороне часовые не стояли. Дождавшись перерыва в потоке машин, мы по двое или по трое пересекали дорогу, прятались за барьером, а затем бежали дальше на полусогнутых ногах и скрывались по другую сторону дороги. Почти все из нас без проблем преодолели этот путь. Но в ночной темноте трудно рассчитать скорость приближающихся машин. Едва я успел перебраться на другую сторону шоссе, как большой грузовик промчался позади. Он ехал в два раза быстрее, чем я предполагал, и чуть не осветил меня своими фарами, как выскочившего на дорогу оленя. Я бежал согнувшись, мои колени едва не касались лица, который перевешивал меня назад, ноги расползались на песке. Машина проехала.

Мы уходили от шоссе и приближались к воде. Песок становился влажным, и нам приходилось идти через лужи, в которых плавали водоросли. Прошли примерно милю, прежде чем заметили силуэт еще одной палатки бедуина. На одном из столбов висел фонарь, похожий на те, что использовали на старых угольных шахтах. Он освещал небольшое стадо коз, лежавших на земле. Разобрать, что происходило в палатке, не представлялось возможным. Я знал, что где-то неподалеку находится отряд защиты, готовый в любой момент вступить в бой, если не получит нужного сигнала.

Командир штурмового отряда снял шлем и медленно направился ко входу в палатку. Когда он понял, что его заметили, стал светить в свой шлем фонариком так, что свет не распространялся за его пределы, а люди, находившиеся в палатке, могли видеть его. Две длинные вспышки, одна короткая. Долгая пауза. Две длинные вспышки, одна короткая.

Человек с круглой бородой в халате бедуина вышел из палатки, снял лампу с одного столба и повесил его на другой. «Да! — подумал я. — Связь установлена».

Толстый мужчина заговорил с капитаном. Из палатки вышел еще один человек, чисто выбритый, одетый в водонепроницаемую куртку, движения полны силы и чувства собственного достоинства, как у настоящего солдата. Он погасил лампу. Мы подождали еще несколько секунд, чтобы глаза привыкли к темноте, и снова отправились в путь. Эти двое стали нашими проводниками.

Они отвели нас к бунгало, располагавшемуся вверх по берегу от лагеря Доха. В одном из этих домиков должен был находиться резервный командный штаб иракского правительства, секретное убежище, откуда оно могло руководить отступлением или организовать свой побег, если в Кувейте для него станет слишком жарко. Наверняка им руководил какой-то близкий родственник — возможно, двоюродный брат или что-то в этом роде — самого Саддама. Мы не могли добраться до Багдадского Мясника, но этот человек — следующая по значимости персона.

Наша цель — примерно в ста метрах от воды, на небольшом возвышении. Невысокие дюны и впадины хорошо скрывали лежащих на животе людей, а водоросли служили дополнительной маскировкой. Дождь, холод и наши защитные костюмы сделали нас практически незаметными для их приборов ночного видения. Но риск, что тебя заметят, все равно оставался.

Осмотревшись, мы обнаружили, что около дома подозрительно мало солдат, расставленных в строгом порядке, как часовые, и окружавших бунгало со всех сторон, по крайней мере мы не видели этого. Солдаты просто толпились вокруг дома. Несколько человек курили. Некоторые сидели на корточках, прислонившись спиной к стене, как будто им нечем больше заняться. Дом не походил на штаб, даже засекреченный. Но это меня не касалось.

Они двигались беспорядочно, и убрать их можно было легко и быстро. Дженкинс и остальные участники штурмующей команды принялись за дело, орудуя ножами и ружьями с глушителями. У нас в шлемах имелись переговорные устройства, наши товарищи могли общаться с нами в случае необходимости, но не делали этого. Я установил по периметру несколько мин клеймора и, наблюдая за другими, стал ждать, когда мне подадут команду. Вспышки от взрывов в заливе освещали наш отряд, как светомузыка на дискотеке. Он был осторожным, безмолвным, кровавым и жутковато-красивым.

Капитан приказал мне подорвать дом в двух местах, чтобы войти в него. Первый взрыв планировался около двери, второй, через пять секунд, — у одной из стен бунгало. На самом деле дверь мы могли просто вышибить. Но это стало бы равносильно тому, чтобы войти и сказать: «Привет! Вот он я! Убейте меня!» Я установил первый заряд, и «тихая» часть операции закончилась. После первого взрыва один из бойцов отряда с пулеметом «SAW» дал длинную очередь, которая могла бы уложить все, что двигалось. Прогремел второй взрыв. Большая часть отряда ворвалась в дом через образовавшуюся дыру в стене.

Затем стрельба прекратилась. Я оставался снаружи, но слышал, как люди переговаривались по рации, проверяя все три комнаты дома. Они оказались пустыми: ни людей, ни мебели, ни оборудования для связи, только мусор, а в одной весь пол усеян маленькими вонючими кучками. Заброшенный дом, который иракские солдаты использовали как сортир.

— Вот мы и вляпались, — послышался голос Дженкинса.

— Давайте сюда тех кувейтцев, — приказал капитан. Когда их привели, он отключил рацию, но я слышал в доме крики. Капитан вышел на улицу. «Подрывник», — крикнул он, и я зашел внутрь.

Толстый бородатый кувейтец что-то говорил. Капитан указал фонарем на пол. Другой, худощавый, кувейтец стоял поодаль, держа «Калашников» наготове и по мере необходимости исполняя роль переводчика. Дженкинс встал в углу комнаты, в случае опасности готовый прикрыть капитана, и не сводил глаз с худого мужчины.

— Я обещать, — проговорил кувейтец с сильным акцентом. — Фи хага. Фи хага зейн.

— Здесь находится что-то очень важное, — перевел мужчина странным тоном, будто сквозь зубы.

Толстый кувейтец опустился на пол и дотронулся до куска фанеры. Я поддел его сбоку ножом. Там лежал железный ящик с двумя дисками. Сначала я подумал, что это рация, по крайней мере именно это я ожидал увидеть. Но предмет напоминал холодильник из сельского магазина, в котором обычно хранят напитки, только с сейфовым замком. Судя по всему, это и был сейф. На одном из дисков я заметил слово «Ревко». Кувейтец посмотрел через мое плечо и улыбнулся. Он считал, что теперь мы должны быть довольны, и попытался покрутить диски, но они проворачивались с трудом. Из-за сильной влажности они покрылись ржавчиной, их едва можно было сдвинуть с места.

— Что это такое? — спросил капитан.

— Ибн шармута, — прорычал худой мужчина, — ибн шармута!

Он ударил толстого в бок, едва не сбив его с ног, и ткнул дуло «Калашникова» ему в живот, прямо в солнечное сплетение. Плоть толстяка заглушила звук выстрелов, когда худощавый мужчина выпустил в него три пули, пробившие тому легкие и сердце, которые вылетели через плечо и шею.

Дженкинс бросился на кувейтца. Направил дуло своей винтовки в затылок худощавого. На пару минут в комнате воцарилась тишина, нарушаемая только шумом дождя, ветра и отдаленными взрывами бомб. Затем «Калашников» упал на пол.

Капитан схватил худощавого мужчину, прижал его к стене и навис над ним. Дженкинс приставил винтовку к левому уху кувейтца.

— Что это, черт возьми, значит? Отвечай! — заорал капитан, готовый прикончить мужчину на месте. Но тот был спокоен. Очень спокоен.

— Этот дом принадлежал Яберу, — объяснил он. — Поэтому он знал, кто здесь находится. Но он солгал вам. Видите этот сейф? Он хранил здесь деньги. Стоило ли ради этого рисковать? Он всех нас подверг огромной опасности. И для чего? Он хотел получить свое золото, не мог дождаться, когда до него доберется.

— Ты знал об этом? — спросил капитан.

— Нет. Но я увидел сейф и все понял. Не задавайте мне вопросов. Я сделал то, что нужно сделать с предателем. Я все понял. Он был под моим командованием. И я не хотел терять время, у нас его и так мало.

Капитан посмотрел на кровавое месиво на полу, которое недавно было Ябером. Взглянув на сейф, он повернулся ко мне.

— Взорви его.

Мне понадобилась пара минут, чтобы слепить «С-4». Нужно было очень точно рассчитать заряд, чтобы сохранить содержимое сейфа. Работая, я слышал, как капитан приказал Дженкинсу не спускать худощавого мужчину с мушки. Я уже заканчивал возиться со вторым зарядом, когда рядом с домом взорвалась мина клеймор. Снаружи защитный отряд открыл огонь.

В течение нескольких секунд капитан слушал доклад по рации. Наш защитный отряд на восточном фланге обстреляли иракцы, а их новое подкрепление было на подходе. Капитан приказал отправиться на пункт сбора.

— А сейф? — поинтересовался я.

— Оставь его. И возьмите с собой этого человека. Только не давайте ему оружия.

Мы добрались до указанного места под непрекращающимся обстрелом. Иракцы задействовали танки. Кто-то выпустил из «АТ-4» восьмидесятичетырехмиллиметровую ракету и пробил гусеницу одного из танков. Он остановился, но его башня все еще вертелась. Стреляли из пулемета в сторону защитного отряда, затем последовал залп из пушки. Другой «АТ-4» промахнулся, и теперь второй танк открыл по нам огонь. Мы с худощавым мужчиной притаились на мелководье, где глубина воды составляла не больше двух дюймов. Я начал дрожать от холода. Он тоже.

— Меня зовут Рашид, — прокричал он сквозь шум битвы.

— Куртовиц.

— Как?

— Куртовиц.

— Что мы теперь будем делать?

Это был хороший вопрос. Вертолеты должны прилететь за нами в четыре часа пятьдесят две минуты. Но сколько сейчас времени? Мы должны найти более безопасное место и составить новый план действий. Нам была необходима поддержка с воздуха, чтобы прикрыть наше отступление, и как можно быстрее, пока не начнет светать.

— Подожди. — Я указал на небо.

Приближались самолеты «А-10», которые летели быстро над самой землей, их скорострельные орудия прошивали невероятно тяжелыми снарядами из обедненного урана все на своем пути: людей, танки, песок. Мы начали отступать. Действовали по классической схеме: сначала стреляем, потом — отступаем, затем — снова стреляем. Пробирались сквозь пустыню, на юг, по направлению к палатке, где встретили Рашида и убитого им человека. Он понял, куда мы идем.

— У нас ничего не получится, — предостерег он. — Палатка находится на открытом месте. Мы загоним себя в ловушку. Будет лучше, если пойдем на восток.

Я отвел его к капитану, который выслушал, подумал, затем попытался связаться с начальством по спутниковой связи. Она не работала. Один из двух приборов, находящихся у нас в распоряжении, вышел из строя сразу же после нашего приземления. Радист повторил попытку. Это задержало наше отступление.

— Похоже, все бесполезно, — заявил капитан.

— Я не уверен, — ответил радист.

Капитан кивнул, на секунду задумался и посмотрел на Рашида.

— Расскажи мне об этом месте, — потребовал он.

— Мы уже использовали его, когда я служил в сопротивлении. Не многие знают о нем. Оно находится неподалеку от лагеря Доха, но вряд ли кому-то придет в голову искать там американских солдат. И оно достаточно просторное, чтобы мы все могли там расположиться и переждать.

Капитан кивнул: «Пошли».

Наш отряд двигался на восток по дороге к Доха, и, когда на горизонте появились первые проблески рассвета, мы увидели очертания башен и металлических конструкций. «Черт, — подумал я, — нефтеперерабатывающий завод!» Меньше всего мне хотелось оказаться в подобном месте, где могли подорвать в любую минуту, но, когда мы подошли поближе, я разглядел силуэт космического корабля. Не ракеты. А настоящего космического корабля. Над огромной парковкой возвышались величественные своды замка с башнями. Солнце еще не взошло, и мы с трудом могли разобрать надпись на вывеске: «Парк развлечений».