35
Теплые волны набегали на горячую гальку пляжа. Небо без единого облачка далеко впереди сливалось с водной гладью. Мимо пляжа двигался белый прогулочный катер. Видны были головы пассажиров в бейсболках и соломенных шляпах. Поблескивали стекла солнцезащитных очков.
Из-за дальнего мыса показалось судно на подводных крыльях. Оно стремительно догнало и перегнало катер. К берегу помчались белые бурунчики. Василий Константинович отложил газету и посмотрел «Ракете» вслед.
«В Алушту, должно быть, – подумал полковник в отставке. – Или уж до самой Ялты». Он с наслаждением раскинул руки. Ласковые лучи гладили немолодое тело.
– Папа, иди к нам! – раздался призыв Бориса. – Смотри, какие здесь мидии!
Сын стоял по грудь в воде рядом с уходящим вверх утесом. На голове у него была маска. Виднелся ярко-красный загубник трубки. Он держал что-то в поднятой руке.
– А вот еще, Борька! – услышал Василий Константинович мелодичный голосок дочери. – Ими вся скала покрыта!
Папа, правда, иди к нам!
На Кате тоже была маска с трубкой.
– Не пойду, – засмеялся Кондратьев. – Я и так вынужден ужинать жареными мидиями. Не хватает еще, чтобы я эту дрянь собственными руками собирал!
Дети сложили на выступ утеса добычу.
Мелькнула голая Борькина спина, затем его полосатые желто-синие плавки, купленные прямо на судакском пляже. Последними скрылись под водой зеленые ласты.
Следом за братом нырнула Катя. Василий Константинович с умилением видел, как ушло под воду гибкое тело дочери в бордовом купальнике.
Вот так каждый день. Отдерут от прибрежных скал штук сто ракушек. Вечером разведут в винограднике квартиродателя костер и поджаривают себе живых моллюсков прямо в панцирях на железном листе.
Можно ли это есть? Боря с Катей вопят, что им вкусно. Что это деликатес.
Кондратьев мог поедать мидий, лишь обильно сдабривая майонезом и солью.
Под водочку. Ради детей на какие жертвы не пойдешь?
Он снисходительно улыбнулся и обвел глазами пляж. Розовые тела. Белая крупная галька. В Крыму мало песчаных пляжей.
Улыбка застыла на губах. В полуметре от полковника лежало еще одно тело.
Оно было заметно бледнее прочих. Оно было совершенно белое. На Василия Константиновича глядели идиотские глаза утопленника.
Это были глаза его отца. «Нет! Не может быть! – хотел крикнуть Кондратьев. – Это сон. Папа жив!!!»
Полковник посмотрел в спасительную даль. Зрение зацепило еще одно поразительно бледное, не пляжное тело. «Мама! – дико заорал полковник и тут же осознал, что никто не слышит этот крик, кроме него самого. – Мама, не умирай!!!»
Ему показалось, что он вскочил, бросился трясти своих родителей. Это наваждение, они просто задремали. Папу с мамой разморило на черноморском солнышке.
Глаза бесстрастно заметили смертные синие следы на морщинистой материнской шее.
– Нет! – закричал полковник. – Нее-е-ет!!!
Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Его словно спеленали и положили перед экраном смотреть фильм ужасов.
Рядом с телом Любови Семеновны он обнаружил Елену Владимировну.
Жена лежала на спине с перекошенным от ужаса лицом. К пляжным камням ее пригвождали четыре стальных зуба. Черенок вил контрастно выделялся на голубом фоне крымского неба.
– Только не это, – простонал полковник и повторил: – Нет, только не это!
В поисках спасения Василий Константинович обратил глаза к морю. Там, где только что плескались дети, он увидел две ракушки колоссальных размеров. В рост человека. В каждой мидии было около двух метров длины.
Они наполовину высовывались из воды. В солнечных лучах серебрился перламутр на черных створках. Створки были приоткрыты.
Внезапно полковник рассмотрел растянутые вдоль створок лица собственных детей. Растянутые почти на два метра, они смотрели на него из Приоткрывшейся щели. Глаза их то и дело подмигивали.
Василий Константинович взмахнул руками. Вернее, его руки произвели какие-то движения.
Предсмертная судорога изогнула ноги.
Вздрогнуло могучее некогда тело.
Конвульсия отбросила назад безухую голову. Полковник сильно стукнулся затылком о боковую стенку холодильника.
Никакой боли от этого он не почувствовал. Ему не суждено уже было испытывать боль.