ГЛАВА 8

Машину мы оставили рядом с парадной, выходящей на сторону, противоположную той, куда выходила Анькина «берлога». Дом стоял буквой Г, и все парадные, кроме двух, смотрели на некое подобие садика. Где-то в нем вполне могли притаиться люди Инессы (или чьи-то еще), следящие за входом в нужную им дверь. Исследованием садика мы заниматься не собирались. Может, как-нибудь в следующий раз.

Перед выбранной нами парадной рядком стояло несколько машин, в основном «Жигули» разных моделей, даже ни одной задрипанной иномарки, так что наша «шестерка» ничем не выделялась из общего ряда.

Перед самым выходом из однокомнатной квартиры, где мы экипировались, Аньку вдруг осенила мысль переодеться мужчиной. Нашелся и мужской парик (чего только не было у нее припасено!). В общем, теперь мы представляли собой молодую пару. Уже в машине я нацепила русый парик. Мне казалось, что узнать нас в таком виде невозможно.

На улице было пустынно. Да, времена сильно изменились. Давно ли в белые питерские ночи по улицам толпами бродил народ? А теперь все сидят по своим норам, нос высунуть боятся. По улицам одни бандиты шастают. Или бандитки, как, например, мы с Анькой, на дело направляются. Кому сказать: идем избавляться от трупа. Я ли это?!

Мы юркнули в парадную, на лифте поднялись на девятый этаж, пока ехали, натянули перчатки. На верхней площадке мне стало плохо: чтобы залезть на чердак, требовалось подняться по лестнице, нависавшей прямо над лестничным проемом. А если соскользнет нога… Ведь это же куда лететь с такой высоты…

– Анька… – промямлила я.

– Опять начинается? – прошипела моя напарница, подталкивая меня к лестнице. – Давай!

У меня подкашивались ноги. Лесенка, ведущая наверх, в отличие от основной, была тоненькой – просто металлические реечки, не сравнить с надежными бетонными ступенями, на которых я только что стояла. Анька снова подтолкнула меня в спину.

Я подняла голову. Сверху зияла дыра – чердак. И ведь оттуда еще лезть на крышу…

– Давай, Лерка! Я подстрахую сзади. Ты только вниз не смотри. – Анька теперь говорила мягко. – Это совсем не страшно. Подумаешь… Сколько тут ступенек? Десяток какой-то. Ну, может, чуть больше. Берись вот за эту планку. Ножки на нижнюю. Вниз не смотри. Не смотри! Она же крепко сделана. Сколько всяких людей на крышу поднимается.

Среди моих знакомых лазающих по крышам не было никого. Но для Аньки это все равно не являлось аргументом.

В конце концов я, внутренне (и не только внутренне) содрогаясь, схватилась мертвой хваткой за одну из планок. Они в самом деле казались крепкими, как меня и убеждала Анька. Пожалуй, выдержат. Так, вниз ни в коем случае не смотреть. И какой же все-таки идиот планировал этот дом и сооружал этот выход на чердак? Ну почему нельзя было его сделать не над лестничным проемом? Или чем-то закрыть этот проем? Возможно, проектировщики не предполагали, что две такие авантюристки, как мы с Анькой, будем тут по ночам лазать?

В общем, я поставила одну ногу на нижнюю планку. Потом взялась руками повыше. Встала двумя ногами на лесенку. Еще раз перебрала руками и ногами. Еще раз. Наконец руки коснулись чердачного пола. Туда я уже взлетела, аки пулечка, и, вздохнув с облегчением, уселась прямо на грязный пол. Потом подумала: что это я, как полная идиотка, сижу у проема? Быстро отодвинулась в сторону. Резко выдохнула воздух. И тут на чердаке появилась Анька.

– Ну что, не так страшен черт, как его малюют? А ты переживала. Делов-то.

Вообще-то она права. Весь страх – психологический. Главное – не смотреть вниз. А лестница крепкая. Все-таки не в наши времена строили, а, наверное, еще при Леониде Ильиче, в начале его правления. Тогда, нужно отдать должное, на надежность внимание обращали. Вон сколько лет лесенка держится. Или просто ею редко пользуются?

– Возьми хоть одну сумку. – Анька кинула мне мою спортивную.

Да, про них я как-то совсем забыла. Полезла вверх, сбросив ее с плеча. А Анька молодец, прихватила обе. И куда ей только не приходилось забираться! Может, и я, поднабравшись опыта, позабуду о страхах и смогу забраться куда угодно? А мне это надо? – тут же одернула я себя.

Я посмотрела на сумку, стоящую у меня в ногах. Как я с ней дальше-то? И тут меня осенила мысль: можно переставить ремень и сделать ее рюкзаком. Есть специально предназначенные для этого металлические кольца. Раньше-то мне рюкзак как-то не требовался. Я тут же занялась полезным делом. Поликарпова оценила мою сообразительность, но ее сумка, к сожалению, так не перестраивалась. Впрочем, Анька не переживала: повесит ее через грудь.

Вскоре я закончила возиться с сумкой, превратившейся теперь в рюкзак.

– Так, давай на крышу! – скомандовала Анька.

Я тяжело вздохнула, но второй этап показался мне легче первого. Да и подниматься пришлось не над зияющим многометровым проемом, что тоже добавило уверенности. Если уж и грохнусь – то падать невысоко, пусть даже и на бетонный пол.

По крыше мы перемещались быстро, пригнувшись, небольшими перебежками от одного выхода до другого (они представляли собой как бы небольшие домики). Я бросала взгляды на соседние дома. Никого. Не гуляет по ночам народ не только по улицам, но и по крышам. Да и во всем квартале этот дом, пожалуй, был самым длинным. Перед ним стояли четыре хрущевских пятиэтажки, а поблизости возвышались два четырнадцатиэтажных точечных – там вообще не разгуляешься. И чего гулять? Всего одна парадная. Вдали еще два девятиэтажных виднеются, но значительно короче нашего. И нигде никого. Стала бы Инесса выставлять дозорных на крышах? Глупо. Кто же додумается, что мы по ним пойдем?

– Сюда, – прервала мои размышления Анька.

Она открыла дверь, подобную той, через которую мы выбрались на крышу, и влезла первой. Чердак оказался копией предыдущего.

– Мы в какой парадной? – на всякий случай уточнила я.

– В соседней, – сказала Анька.

– Это где в квартире на шестом никого нет?

Анька кивнула.

В голове у меня же проносились разные мысли. Значит, она хочет, чтобы мы забрасывали альпинистский крюк наверх, на лоджию седьмого, расположенную не прямо над квартирой, а под углом? И мы должны будем лезть по веревке?! Потом я подумала, что это все-таки лучше, чем спускаться с крыши на лоджию девятого этажа, как хотела Анька вначале. И где бы мы зацепили крюк на крыше? За угол, что ли? А стал бы он держаться? А если бы сорвался… Бр-р-р… У меня все похолодело внутри даже при одной мысли об этом. Или крюк достаточно надежный? За что его там цепляют альпинисты? За скалы, наверное. Хотя они для крюков не предназначены. Да и крыши вообще-то тоже. Но там камень, а тут… Бетон. Вдобавок крыша чем-то промазана. Летом еще, бывает, ее смолят. Помню. У нас прошлым летом смолили, печка на улице коптила, дымище валил, запах… Окна еще приходилось закрывать. В общем, тут, наверное, крюк удержался бы ничуть не лучше, чем на скале. Но тем не менее…

И как бы мы потом поднимали тело? Правильно Анька придумала. По веревке с шестого поднимемся на седьмой, а потом труп будем спускать вниз. А там его по лестнице на крышу и… Господи, о чем это я? Узнали бы родители, о чем я думаю на ночь глядя. Но они не узнают. Никто не узнает, я надеюсь. Только бы все прошло нормально.

Я последовала за Анькой. Когда спускалась по металлической лесенке на девятый этаж, вниз не смотрела. Потом мы пешком пошли по бетонным ступенькам. Не вызывать же лифт?

На площадке седьмого этажа, положив голову на ступеньку лестницы, ведущей наверх (по которой мы спускались), спал парень.

Мы с Анькой застыли на месте, сделав по шагу вниз на этот лестничный пролет. Переглянулись. Потом она прижала палец к губам.

Я посмотрела наверх, чтобы еще раз уточнить, на каком этаже мы находимся. На седьмом. Вернее, мы между восьмым и седьмым. Парень спит на седьмом. Как раз перед дверью квартиры, которая имеет общую стену с Анькиной «берлогой».

Можем ли мы теперь вскрывать дверь квартиры на шестом? А если он проснется? И ведь через него еще надо переступить. Или вызвать лифт и объехать. Но он может услышать, что мы будем делать на шестом. И как мы потащим труп?

Почему парень здесь спит? Нажрался, и молодая жена не пускает его домой? Или так надоел родителям, что они оставили его на лестнице до утра? А может, просто забыл ключи и дома никого нет? Но как же…

– Аня, ты сюда звонила? – прошептала я, кивая на квартиру, перед которой сладко посапывал молодой человек.

– Конечно. В первую очередь.

– Кто подходил, помнишь?

Анька пожала плечами.

– Но кто-то точно подходил.

Анька смотрела на парня несколько секунд, потом приняла решение и уверенно направилась к нему. Я последовала за нею.

– Эй! – Анька потрясла его за плечо. – Проснись. Ты чего тут? Э-эй!

Парень принял сидячее положение, причем поднимался он неуклюже и очень медленно и посмотрел на нас каким-то отрешенным взглядом – то ли никак не мог сфокусироваться со сна, то ли в самом деле был с хорошего бодуна и просто пока еще ничего не соображал. Я обратила внимание на его неестественно узкие зрачки.

Тусклая лампочка на этой лестничной площадке горела, в отличие от девятого и восьмого этажей, а также нескольких нижних. Но когда это в подъездах у нас бывали целы все лампочки? Из окон падал неяркий свет белой питерской ночи, но даже при имеющемся освещении я смогла рассмотреть мутноватый взгляд парня. Однако у него с разглядыванием нас явно были проблемы. Возможно, они были бы и на ярком свету?

– Ширка есть? – молодой человек впервые открыл рот.

– Что? – невольно вырвалось у меня, но Анька тут же наступила мне на ногу.

Я заткнулась, а моя напарница быстренько извлекла из сумки шприц, заполненный какой-то жидкостью. Я не задавала никаких вопросов. Анька же, перед тем как ввести препарат уже засучивающему рукав парню, спросила у него:

– А ты чего тут сидишь?

– Ключи в квартире остались, – промычал он довольно невнятно. – Я вышел. Дверь захлопнулась.

– А родители где?

Завороженно глядя на шприц в Анькиной руке, парень быстро выдал нам, что родители живут у себя в квартире, а в этой обитает он вместе с девушкой Настей, которая сейчас спит, ширанутая, отойдет только к утру. Звонить в дверь бессмысленно. Надо ждать утра. Настя проснется и пойдет искать Леньку (так звали нашего собеседника). Поэтому он и лег тут поспать.

Анька, по всей вероятности, решила, что получила все нужные нам сведения (да и какие нам еще нужны подробности?), а поэтому, больше не церемонясь, перетянула парню руку жгутом (в ее сумке нашелся и он) и всадила укол. Как я успела заметить, в вену она попала сразу же. Правда, насколько мне было известно из личного опыта (и хождения по поликлиникам с сыном), медсестры обычно протирают место будущего укола спиртом или чем там еще, но кто в эту минуту думал о соблюдении санитарных норм? Уж, по крайней мере, не Ленька, получивший укол бесплатно.

Отрубился он практически мгновенно.

– Что ты ему вколола? – повернулась я к Аньке.

– Снотворное, – ответила она, доставая из своей сумки фонарик и набор отмычек. – Посвети! – приказала она мне.

Я направила луч фонарика на довольно хлипкий замок, с которым Анька справилась за несколько секунд. И каких только талантов у нее нет!

– Бери его! – приказала мне Анька, хватая Леньку под мышки.

Мне ничего не оставалось, как взять парня за ноги. Мы быстро занесли его в квартиру и уложили на пол в небольшой прихожей.

Мы находились в двухкомнатной квартире. Правда, слово «квартира» к этому месту не очень-то подходило. Хлев. Помойка. Ну как можно так загадить свое жилье?!

Мне никогда раньше не доводилось бывать в жилищах наркоманов, возможно, именно поэтому я была так шокирована. Не исключаю, что все эти «хаты» выглядят одинаково. Или, по крайней мере, похоже.

Анька тем временем осматривала Ленькино жилье. Настя (девушка, возраст которой на вид определить было сложно) спала в маленькой комнате на полуразвалившемся диване, которому на помойке давно проставляют неявку. Спала в одежде, без простыней и наволочек, ничем не прикрывшись.

Я зашла на кухню и испугала десантный отряд тараканов, разбежавшихся по всем углам. На кухне горели две конфорки. Я быстро выключила газ – от греха подальше.

В эту секунду из большой комнаты донесся Анькин мат. Что это ее так завело? Я бросилась к моей сообщнице.

Анька держала в руках бронзовый подсвечник, казавшийся совсем не к месту в этой запущенной квартире, и поносила Леньку и всех наркоманов последними словами.

– Ты чего? – спросила я ее шепотом.

– Сволочь! – прошипела Анька.

– Я?

– Не ты. Я убью этого гада!

Поликарпова целенаправленно двинулась в сторону прихожей.

– Погоди! – схватила я ее за рукав. – Объясни, в чем дело.

– Это Ларискин подсвечник. Я сама его ей подарила.

Я не понимала, о чем речь.

– Ну, квартира, – Анька кивнула на стену, за которой находилась ее «берлога». – Квартира Ларискина. Лариска в Германии. Я же тебе говорила. Забыла, что ли? Подсвечник оттуда.

– Но… – промямлила я и посмотрела в сторону прихожей, где мы оставили Леньку.

Потом мы встретились взглядами с Анькой.

– Я тоже об этом подумала, – сказала она. – Проспятся – всю душу вытяну. Суки!

Анька принялась за обследование Ленькиной квартиры, но больше ничего знакомого не нашла. Я поинтересовалась, много ли денег и драгоценностей у нее хранилось в «берлоге». Анька ответила, что в этой не хранила ничего, Лариска, естественно, тоже ничего не оставила. Если что-то и было у Степана… Но скорее всего тоже только мелочь.

– То есть ты практически ее не используешь? – Я кивнула на соседнюю квартиру.

Анька пожала плечами.

– Трахаюсь там иногда. Трахалась. Потом выделила в пользование Степану. Чтобы держать братца на коротком поводке. А так… Что мне, квартир мало, что ли? Эта просто на голову свалилась, когда Лариска за бугор отваливала. Решила не продавать. Мало ли, вдруг не сложится у нее с немцем. Правильно. И приезжать сюда временами – лучше в свою.

Хотела бы я, чтобы мне так квартиры валились на голову… По-моему, Аньке все в жизни доставалось слишком легко. Но счастлива ли она? У меня-то, по крайней мере, есть Костик.

– Ладно, пошли, – прервала Анька мои размышления. – С этими друзьями потом разберемся.

Поликарпова открыла дверь, выходящую на лоджию. Спящая девушка (лоджия была в маленькой комнате) даже не пошевелилась.

И на лоджии Ленькиной квартиры, и на лоджии Анькиной имелись довольно большие выступающие ящики для цветов. Конечно, ни там, ни там никаких цветов не росло – только какая-то трава, семена которой явно были принесены ветром. У Аньки также возвышался один довольно крепкий сорняк. Пожалуй, ящики делались стационарно еще строителями, возводившими дом. Я специально бросила взгляд вниз и высунулась с лоджии вправо и влево – точно такие же выступали на всех рядах, в каждом из которых было по две одинаковые лоджии.

Анька потрясла ящики Ленькиной лоджии (хотя нас, конечно, интересовали не они, а соседние, но проверить отсюда крепость соседних было невозможно) и убедилась, что установлены они надежно, после чего велела мне принести из комнаты стул или табуретку. Все стулья в комнатах оказались шаткими, так что пришлось добрести до кухни, где я обнаружила устойчивую табуретку с облезлой краской и принесла на лоджию. Анька тут же встала на нее, потом на ближайшую к соседней лоджии планку, а с нее переступила на ящик Ларискиной квартиры, после чего спрыгнула там на пол. Я быстро передала ей сумки, а потом повторила проделанную ею процедуру. Скажу откровенно: мне было страшно, но уже гораздо меньше, чем при подъеме по первой лесенке над проемом. Ящики держались крепко, даже не качались и не тряслись, более того, я цеплялась за бетонную перегородку между лоджиями, вниз не смотрела. В общем, терпимо. Смогла бы повторить еще раз. Да ведь и придется. Обратно-то как пойдем?

Анька уже находилась в комнате: балконная дверь оказалась открытой. Поликарпова материлась. И интересно, что еще этот наркоман вынес из ее «берлоги»? Это я в своей квартире сразу заметила бы пропажу, а Анька? Сколько у нее таких «берлог»? Разве она помнит, что где стояло? То, что узнала подсвечник, – чистая случайность.

В квартире мне тут же ударил в нос неприятный запах – и это еще мягко сказано. Воняло в «берлоге», я вам скажу… Правда, обстановка кардинально отличалась от предыдущей.

Я проследовала за Анькой в большую комнату, смежную с той, в которой находилась лоджия. Эти комнаты были идентичны тем, в которых мы только что побывали у Леньки, к ним прибавлялись еще две небольшие, изолированные, в которые можно было попасть, выйдя в коридор.

Труп лежал в гостиной, уткнувшись лицом в палас. Вокруг растеклась лужа крови, уже засохшая. Анькиному брату выстрелили в затылок. У входа в комнату был брошен пистолет. Степана убили одним выстрелом.