БОЛЬШИЕ СОБЫТИЯ

На рассвете – в бой. Задолго до начала атаки выйдут снайперы на исходный рубеж и скрытно займут свои позиции. Каждый чет­ко знает свои обязанности, но никак не угомонится командир взво­да лейтенант Репин: собирает солдат, чертит что-то на листке бу­маги, волнуется.

– По всей видимости, наша дивизия срежет этот выступ и возьмет высоты. Для чего? Мы получим плацдарм для дальнейше­го наступления! Чувствую, товарищи, завтра мы пройдем первые километры по освобожденной земле! Пройдем – многое сделано для этого.

Словно на белкование собирался Номоконов – тщательно го­товился к бою. Протер патроны, увязал вещевой мешок, высушил и хорошо подогнал обувь. В «частной наступательной операции», как была она названа в сводках, ответственную задачу получил солдат. В знакомом месте, возле рощицы, где когда-то упал на снег гитлеровский «пантач», немцы установили крупнокалиберный пу­лемет. Эту огневую точку должна подавить артиллерия. Если же нет… Тогда надежда на Номоконова – сверхметкого стрелка, снай­пера высокого класса. Так сказал лейтенант Репин. Много было во взводе немецких снайперских винтовок, а только пылились они в углу – не любили их солдаты. К январю 1942 года отечественные поступили во взвод – тщательно пристрелянные, с хорошими оп­тическими приборами. Много было тренировочных занятий. На одном из них, в сильный ветер, мгновенно сбил Номоконов дале­кие движущиеся цели, и лейтенант Репин, радостно вздохнув, ска­зал, что «пришло настоящее боевое мастерство». С новым оружи­ем ушел Номоконов в траншею, залег у бойницы, замер. Еще не совсем доверял «оптике» –трехлинейная № 2753 и бинокль лежа­ли рядом, под рукой. Ловить на мушку врагов через светлые линзы новенького оптического прицела оказалось куда удобнее! Вроде бы и пули стали острее. Одного фашиста ужалил Номоконов, вто­рого… Не менее километра было до целей! Один немец оплошал –спину немного выпрямил. А второй будто полюбопытствовать за­хотел, откуда прилетела к товарищу мгновенная смерть. Выглянул –и тоже свалился. Лейтенант Репин лежал рядом, смотрел в стерео­трубу, говорил: «Есть, блестяще, исключительно!». Расстреляв обойму, потихоньку ругнул себя Номоконов за то, что так долго воевал «старыми глазами»: в боевом соревновании его уверенно догонял Тагон Санжиев. Еще перед первым снегом поступили во взвод три снайперские винтовки. Заторопился Тагон, схватил-об­ласкал одну из них – никому не отдал. Молодой, а знающий – без сожаления расстался со своей испытанной трехлинейкой. Заколе­бался тогда Номоконов, но уж поздно было. Шибко приглянулись молодым солдатам новые винтовки – не забрать их, не обменять. Долго расхваливал лейтенант Репин «оптику». Наверное, ждал дня, когда руки зверобоя погладят новое оружие и на миг, чтобы никто не видел, прислонят к сердцу холодный черный прибор.

Перед строем вручили Номоконову снайперскую винтовку. По фронтовому обычаю, получая новое оружие, приложился к нему губами солдат и мысленно попросил, чтобы каждый выстрел при­носил ему удачу в боях. В пирамиду поставил винтовку с оптичес­ким прицелом на место трехлинейной № 2753, а потом долго гово­рил с командиром взвода, оглядывался: не подслушивает ли кто, не смеется?

Хватает теперь оружия, лейтенант. Если сделать так – хоро­шенько слушай. Не списывай трехлинейку, которая попала в руки стрелку в лесах близ Старой Руссы, не отдавай другому. Хорошо понимает Номоконов, что советский народ одержит победу над фашистскими захватчиками. После победы верносся он в таежное село и снова приступит к любимому делу. Иметь свою трехлиней­ку – всю жизнь мечтал об этом охотник! Зря никогда не выпустит пулю Номоконов – только в зверя, не беспокойся, лейтенант. Раз­берет солдат свою старую винтовку, густо смажет, завернет в хол­стину и захоронит где-нибудь здесь, в надежном памятном месте. На поле боя и раньше находил винтовки Номоконов. Ведь любую мог спрятать – хоть немецкую, хоть финскую. А на днях какую-то чудную притащил в блиндаж – короткую, с огромной мушкой, с зар­жавленным затвором. Оказывается, итальянскую горную винтовку бросил какой-то непрошеный пришелец. И трехлинейки находил, с большим запасом патронов. Приглянулась Номоконову винтовка с оптическим прицелом, а только нет сил расстаться со старой. Пусть хоть в Германии, в самом логове зверя, доведется закончить войну –Номоконов на обратном пути обязательно заедет на Валдайские горы и разыщет место, где стоял полк. Найдет это место, чего там… Бла­гополучно пролежит винтовка, дождется. Так думает солдат, что после войны всем охотникам надо дать хорошее оружие. Тогда мно­го мяса и пушнины получит страна. Не будут, поди, ругаться, что Номоконов охотится со своей фронтовой винтовкой?

– Надо подумать, – потер лоб лейтенант Репин. – Разрешат ли? Сам не могу…

–Для общего дела прошу, для колхоза, – теряя надежду, сказал Номоконов. – Не обижай, лейтенант. И воевать по-старому не при­ходится и возить с собой нельзя. Скоро тронемся вперед, как тог­да? Может, с командиром дивизии поговоришь? Сердечный он че­ловек, понимающий…

Очень обрадовала Номоконова встреча с командиром диви­зии. Она произошла в тот день, когда немецкий снайпер разбил его отцовскую трубку. Хмурый, очень недовольный исходом по­единка, шел Номоконов на командный пункт, куда его вызывали. Было уже совсем темно. Чей-то знакомый резкий голос потре­бовал, чтобы солдат привел себя в полный порядок, потому что

«в блиндаже находится генерал». Чуть дрогнул Номоконов: эти слова произнес новый командир полка. А с ним у солдата была недобрая встреча.

…Начало октября 1941 года. Серенький дождливый день. По­скрипывая на ухабах, идет на передовую полуторка. Батальон куда-то отправлял гильзы от снарядов, порванные телефонные провода, старое обмундирование, и лейтенант Репин сказал Номоконову, что­бы он помог нагрузить машину и сопроводить ее до штаба тыла. Обратным рейсом взяли несколько ящиков с консервами. Сидя в одиночестве в кузове, Номоконов задумчиво покуривал трубку. Он знал: рано утром немецкий шальной снаряд угодил в блиндаж, куда зашел командир 529-го стрелкового полка полковник Ф. Карлов. Сказывал Репин, что командиру полка руки сломало, пробило ос­колком грудь и едва ли он вернется в строй. «Вот так на войне, –грустно подумал снайпер. – Вчера еще здоровый был человек, весе­лый, а сегодня…». Много хорошего слышал Номоконов о команди­ре полка. Умеет он ставить хитрые ловушки на фашистов – так сказывали солдаты. И вот случилось несчастье…

Шофер остановил машину: по дороге шагали молодые солдаты.

– Куда, ребята?

– Пополнение! – откликнулись молодые голоса. – В сто шесть­десят третью!

– А, это к нам! – радостно сказал шофер. – Садись! Забрались люди в кузов, расселись, поехали. Скоро молодые солдаты пойдут в бой, может быть, уже завтра кто-нибудь из них погибнет, но в глазах едущих не видно страха. Они шутят, смеют­ся, оживленно разговаривают. Полуторку догоняет запыленная, об­шарпанная «эмка», громко сигналит – отворачивай, мол. Но куда отворачивать, если посередине дороги тянется целая насыпь щеб­ня и гравия? Впрочем, это дело шофера. Легковая машина пытается обогнать: лезет на кучу щебня, но зарывается и останавливается. Через несколько минут, сигналя, легковая снова пошла на об­гон. Она отвернула вправо, но заехала в канаву и опять остановилась.

За клубами пыли, вылетавшими из-под колес грузовика, не разгля­дели солдаты, кто ехал в легковой машине. Один из них погрозил шоферу рукой: разве можно обгонять справа? Разобьешь машины. Когда выехали на ровное, чистое место, легковая быстро обо­гнала полуторку и, развернувшись поперек дороги, остановилась, преградила путь. Хлопнула дверца. Из машины вышел высокий человек с четырьмя шпалами на петлицах и приказал:

– Построиться всем!

Пятнадцать человек замерли на обочине.

– Кто шофер?

– Я, товарищ полковник.

– Куда следуешь?

– Имущество отвозил, а теперь ребят взял. Пополнение…

– Сигналы слышал?

– Так точно.

– Почему не дал дорогу?

– Некуда было отворачивать, товарищ полковник, щебень вы­валили. Я часто езжу тут, знаю, где кучи кончаются. Поэтому уве­личил скорость, быстрее так…

– Молчать!

Буравя глазами людей, прошелся полковник вдоль шеренги и остановился возле Номоконова.

– Застегнись!

Лихорадочно работая пальцами, мял солдат непослушный во­рот новенькой гимнастерки и не находил петель.

– Защитник! – грозно произнес полковник. – Воинскую форму надел, обулся! Ты бы еще выше колен накрутил обмотки! Воевать едешь или руки поднимать? Слышишь, ты? – вплотную нагнул пол­ковник голову к Номоконову.

– Пошто сердишься, командир? – отшатнулся Номоконов. –Как так – руки поднимать?

Очень нехорошие слова вдруг произнес на это большой коман­дир. Держась рукой за кобуру пистолета, он приказал шоферу полу­торки следовать дальше, а остальным выйти на дорогу, выравняться и строевым шагом идти к сборному пункту. Несколько минут легковая шла вслед за строем. Видно, не понравилась полковнику вып­равка молодых рабочих и колхозников, только что надевших воинс­кую форму. Он презрительно смотрел на людей, неумело отбивав­ших шаг, опять выругался, резко закрыл дверцу и, приказав «с пес­ней идти на передовую», уехал.

Все сбились в тесную кучку и долго молчали. А потом кто-то из новобранцев нерешительно подал команду, люди построились и пошли к передовой – нестройным, но твердым шагом. Тихо заз­вучала песня, потом налилась силой, загремела. О войне и весне пели солдаты. Шагая позади всех, шевелил губами и Номоконов, а на душе у него было мучительно скверно.

А через недельку вдруг увидел Номоконов «знакомого» полков­ника на большом митинге. Он говорил, что за высотами Валдая нет больше земли для его солдат, радовался, что они «наконец-то покон­чили с отступлением», призывал «готовиться к сокрушительным боям».

– Это кто? – спросил Номоконов солдата, стоявшего рядом.

– Вместо Карлова, – ответили ему. – Новый, вчера прибыл. Говорят, что дивизией командовал, а теперь на укрепление нашего полка прислали.

Еще несколько раз видел Номоконов полковника, но старался не попадаться ему на глаза. И вот произошла нежеланная встреча –с глазу на глаз.

Отряхнулся Номоконов, старательно вытер кровь, выступавшую из уголков губ, и вошел в подземное помещение, освещенное ярким светом электрической лампочки.

– Лучший снайпер нашего полка, – слышался позади рокочу­щий, но уже не резкий голос. – Из запаса, бывший колхозник… Ближе подойдите к генералу, смелее! Солдат имеет на своем сче­ту десятки истребленных…

Увидел Номоконов на лице командира дивизии недобрую гри­масу, внутренне похолодел, но тут же воспрянул духом. Высокий седой человек, сидевший в расстегнутом полушубке у топившейся железной печки, встал, резким движением остановил говоривше­го, шагнул навстречу и дружески протянул руку:

– Здравствуйте, товарищ Номоконов!

– Здравствуй, генерал, – степенно поздоровался солдат.

– Давно собираюсь вызвать вас и поговорить, – сказал коман­дир дивизии. – Вот и сегодня… Осмотрю, думаю, передний край и обязательно зайду к снайперам. Тут как раз напомнили об этом, –показал генерал на рукав полушубка, распоротый пулей. –Коман­дира батальона потеряли, адъютант ранен… И вас чуть не взял на мушку немецкий снайпер?

Последние слова были обращены к человеку с рокочущим го­лосом. Он вышел вперед и, нагнувшись, показал на голенище ва­ленка.

– Зацепил! – весело сказал он. – Я сразу же отполз, распоря­дился…

– Выходит, что, приняв огонь врага на себя, – сурово сказал командир дивизии, – Номоконов защитил меня и вас, дал возмож­ность подняться с земли, укрыться в блиндаже?

– Так точно, – насторожился полковник.

– Вы хорошо знаете лучшего снайпера вашего полка?

– Я приходил к ним, – оглянулся полковник на Номоконова. –Со всеми не успел, конечно…

– С Номоконовым вам надо поговорить обстоятельнее, подроб­нее. Хотя бы в порядке исключения. Командующий фронтом про­слышал об одной охоте на этом участке фронта, спросил, к какой награде представлен солдат, уничтоживший представителя гитле­ровской ставки? По всем данным, это он. Что будем отвечать коман­дующему? Еще и полк не приняли – успели обидеть Номоконова.

– Когда? – удивился полковник.

– Забыли, – сокрушенно покачал головой командир дивизии. –Ну, а вы, снайпер Номоконов? Знаете своего командира полка, встречались с ним, разговаривали?

Жаловаться солдат не собирался. Там, под гимнастеркой, сер­дце сделало несколько глухих толчков, забилось сильнее, потребо­вало и на этот раз сказать правду, осторожно напомнить большому командиру о встрече на фронтовой дороге. И тогда он все поймет, устыдится, протянет руку.

– Как же, – кашлянул солдат, – знаемся, виделись… Еще перед снегом… Вроде куда-то шибко торопился командир, а мы на пути оказались, дорогу загородили.

Внимательно всмотрелся полковник в лицо Номоконова, узнал.

– Да, припоминаю, – строго произнес он. – Так это вы? Пра­вильно. Встречались, знакомились…

В беспокойном, загоравшемся гневом взгляде невысокого упи­танного человека недоброе прочел Номоконов и тогда решил ска­зать больше:

– С машины снял людей, шагать заставил. Гусем велел, хоро­шенько… Это ничего, надо… А только поняли люди, что не шибко ты торопился, раз из машины глядел потом, командовал.

– Видите, как разговаривает? – улыбнулся полковник. – Разре­шите объяснить?

– Дальше, товарищ Номоконов? – перебил командир дивизии.

– Однако хватит, – дрогнули губы солдата. – По-военному ни­как не привыкну сказывать, говор такой…

– Прошу всех выйти, – распорядился генерал-майор Андреев. –Скажите, чтобы принесли труп немецкого снайпера и его оружие. Пригласите лейтенанта… Кто у вас, товарищ Номоконов, коман­дир взвода?

–Лейтенант… Иван Васильевич… Репин по фамилии.

– Вызовите ко мне лейтенанта Репина! – приказал командир дивизии. – Идите!

Тихо стало в блиндаже. Генерал-майор Андреев усадил Номо­конова возле печки, подложил дров и попросил подробно расска­зать, какими словами называл полковник новобранцев, ехавших на передовую, за что он снял с машины людей, какой высоты были кучки на дороге, сколько времени шли потом солдаты до сборного пункта и какую песню пели они.

– Откуда знаешь? – удивился Номоконов.

– Иван Васильевич написал. Надо разбираться.

Очень пожалел Номоконов, что рассказал недавно командиру взвода обо всем, что произошло в холодный октябрьский день на дороге, ведущей к линии фронта. Уж такой лейтенант… Приметил,

что прячет солдат свое лицо от нового командира полка, прихо­дившего однажды на полевое занятие снайперов. Когда ушел пол­ковник, отвел Репин в сторону Номоконова и велел «все дочиста выкладывать». Не удержался солдат, коротенько рассказал. А ко­мандир взвода очень разволновался, достал из сумки блокнотик, карандаш и велел все подробно повторить снова.

– Не пиши, – попросил Номоконов. – Задурит человек, в дру­гие места прогонит отсюда.

– Куда уж теперь? – печально усмехнулся Репин. – Дальше не­куда…

Не послушался совета молодой лейтенант. И вот теперь коман­дир дивизии все узнал! Захлопал солдат по карманам, мучительно хмурился, потирал ладони, что-то долго искал в карманах и не нахо­дил. Догадался генерал, разрешил солдату курить, и, подобрав возле печки клочок бумаги, Номоконов стал свертывать «козью ножку».

– И от меня прячете трубку? – укоризненно покачал головой генерал. – Давайте-ка ее на свет, показывайте! Вместе сосчитаем ваши отметки.

– Теперь все, – махнул рукой Номоконов. – Кончилась.

– Потеряли?

– Только сейчас… Пулей фашист ударил… на кусочки. Отец дарил, жалеть наказывал.

– На кусочки? – неверяще переспросил генерал: – А я соби­рался попросить у вас трубку, другим показать. В кармане была?

– Гляди тогда, – выплюнул солдат на ладонь маленький сгусток крови. – Из зубов фашист выбил, пулей угодил в трубку, оглушил.

– Неужели? – удивился командир дивизии и встал. – Зубы целы? Голова болит, кружится? Вызовите врача!– крикнул он кому-то. –А я думал, что упали вы, о землю губы разбили… Эх, Номоконов, Номоконов, сибирский стрелок…

– Ничего, генерал, пустяки. Хорошо себя чувствую.

– Значит, с трубкой в зубах бьете фашистов?

– Бывает и эдак. Щелк, смотришь – готов. Однако дым при стрельбе не пускаю, так, для спокоя сосу.

После перевязки беседа продолжалась. Командир дивизии стал

расспрашивать Номоконова о далеком Нижнем Стане, об охоте в тайге, о поединках с немецкими снайперами, об отметках, которые ставил солдат на своей курительной трубке. Отворилась тяжелая дверь командного пункта, вошел лейтенант Репин и, вскинув руку к шапке, четко доложил о прибытии. Этот маленький разгоряченный человек в поношенном полушубке, местами пробитом пулями и ос­колками, показался Номоконову дерзким соколом. Генерал разре­шил солдату идти и о чем-то спокойно спросил лейтенанта.

Долго, со смутной тревогой ждал солдат своего командира взво­да, а когда возле блиндажа послышались его торопливые шаги, вышел навстречу.

– Зачем сказывал? – хмуро произнес Номоконов. – Я просил тебя, Иван Васильевич… Как теперь?

– Ничего, все будет в порядке. – Репин положил руку на пле­чо солдата. – Я – коммунист. Обязан об этом доложить! Пойдем­те в блиндаж, о немецком снайпере поговорим, ваш поединок раз­берем.

– Эх, лейтенант, – вздохнул Номоконов. – Однако ты совсем смелый человек. И чистый еще… как родник.

В блиндаже рассмотрели винтовку гитлеровца, свалившегося с чердака. Обыкновенное заводское клеймо виднелось на патрон­нике: крошечный орел держал в когтях круг с фашистской свасти­кой. И оптический прибор ничем не выделялся – уже несколько таких трофеев было в углу блиндажа. Приклад винтовки привлек внимание. На затылке поблескивала серебряная монограмма с фа­милией владельца. Лейтенант Репин вынул из кармана какой-то предмет, подкинул, поймал на ладонь.

–Пауль Бауэр, сверхметкий стрелок. Награжден Железным кре­стом. Фашистская гадюка заползла на нашу землю и нашла свой конец на чердаке рыбацкой избушки… Много жизней было на со­вести гада.

А на другой день в блиндаж к снайперам зашел щеголеватый лейтенант. Он спросил, кто из солдат – Номоконов, а когда ему ответили, подошел и протянул небольшую черную шкатулку:

– От командира дивизии.

Номоконов раскрыл шкатулку и ахнул: в ней была трубка сло­новой кости, перевитая у мундштука золотыми колечками.

– Эту трубку берег наш генерал, – сказал лейтенант. – Он получил ее на память от своего командира полка. Давно, еще в гражданскую войну, когда был рядовым красноармейцем… Мо­жете продолжать учет, товарищ Номоконов. Ставить точки, де­лать зарубки… В общем, командир дивизии просит вас курить из этой трубочки и почаще давать прикуривать немецко-фашист­ским захватчикам.

Щелкнул лейтенант каблуками начищенных сапог, повернул­ся и вышел.

В тот же день выдали Номоконову «Памятную книжку снай­пера». В ней записали, что стрелок имеет на своем счету 76 уби­тых гитлеровских солдат и офицеров. Ниже – особая запись, скреп­ленная полковой печатью: «По данным разведки, 25 октября 1941 года С. Д. Номоконов уничтожил представителя гитлеровской став­ки, инспектировавшего войска переднего края. Снайперу объявле­на благодарность командира дивизии».

Все в порядке теперь, все на месте. Правильно, лейтенант! И новый командир полка нашел время, чтобы прийти к снайперам, хорошенько с ними поговорить, узнать, как они живут, как воюют, в чем нуждаются. А потом человек с густым голосом кивнул Но­моконову, попросил его проводить и в темноте у блиндажа руку протянул:

– Извиняюсь, товарищ Номоконов. Нервы у меня… Плохо мы тогда воевали, отступали… Много было в наших рядах паникеров, разболтанных людей.

– В машине не было эдаких, командир. На фронт люди двига­лись, воевать. Однако, о своей земле думали, защищать ее встали. Догадался, почему обидел людей? Не за то, что гусем шли, не за то, что обмотки плохо крутили… Это как руки поднимать перед фашистами? Забыл?

– Ну, хорошо, хорошо, – зарокотал полковник. – Все ясно, молодец.

И ушел.

С легким сердцем шел в бой Номоконов. Укрывшись в яме за вывороченным пнем, вспоминал он события последних дней, мыс­ленно благодарил своего командира взвода.

Первые километры освобожденной земли… Запомнилась Номоконову «частная наступательная операция» дивизии –лишь пос­ле третьего штурма цепи пехотинцев прорвали первую линию вражеской обороны. Пули Номоконова дырявили ожесточенно сопротивлявшихся врагов, настигали убегающих, останавливали офицеров. С высоты бил пулемет, никому не давал подняться, и на глазах солдат, лежавших рядом с ним, Номоконов истребил весь расчет.

На гребне высоты, отвоеванной у врага, остановился снайпер, оглянулся, осмотрел долину, так долго бывшую «ничейной». Как растревоженный муравейник, кипела теперь она. Среди сновавших серых фигурок появлялись вспышки пламени, сизые купола раз­рывов, клочья дыма. Фигурки падали, исчезали, вновь поднима­лись и упорно продвигались вперед. Шла подмога. Цепи охваты­вали подножие горного кряжа, поднимались по склонам, исчезали в лесу. Хорошо виднелся и островок ельника– разгромленный вра­жеский опорный пункт. Возле него в день первого снега на старую звериную тропинку, на которую артиллеристы выкатывали теперь большую пушку, упал гитлеровский генерал. Добрая была охота! Понял Номоконов, что уже не вернется в свой блиндаж. После­дний рубеж, на котором осенью закрепилась отступавшая 34-я ар­мия, оставался позади.

Номоконов обернулся и помахал рукой.

Прощайте, бугорки, пни, насквозь простреленные, переломан­ные елочки! Вы укрывали солдата, заслоняли от пуль, и он кланя­ется вам, шепчет слова благодарности.

И на запад долго смотрел Номоконов. Поодаль бугрились лы­сые тусклые холмы, виднелись низкорослые ели с обломанными сучьями, серо-зеленые валуны, овраги. Холодная, но своя земля. За­кинул солдат винтовку за плечо и пошел на звуки удаляющегося боя.

На новой позиции снайперы выбрали для жилья блиндаж, оставленный врагами. Солдаты подметали пол, мыли закопченные стены, а лейтенант Репин подходил к ним и расспрашивал о результатах работы в наступательном бою. Видел Номоконов: в тот день после каждого его выстрела падали на снег немецкие солдаты.

Твердо сжимались губы таежного зверобоя. «Если вы этого хотели, – мысленно говорил он, – получайте нашу землю…». Когда подошел к нему лейтенант, он сказал:

– Запиши трех, пулеметчиками были… А так… Много я сегод­ня, лейтенант…

Солдат стоял у железной печки и подбрасывал в топку мусор, который сметали товарищи. Среди вороха бумаг мелькнула красоч­ная обложка журнала. Номоконов подобрал ее и стал рассматривать.

На всю жизнь запомнилась картина.

По улице большого города грозным строем шли немецкие сол­даты. С балконов и тротуаров их приветствовали женщины, бро­сали охапки цветов.

– Кто так встречал фашистских захватчиков? Скажи, старший сержант.

– Не наши, – разъяснил старший сержант Юшманов. – Жур­нал немецкий, сфотографировано в Германии… «Берлин, август 1941 года, – читал он. – Солдаты уходят на Восточный фронт».

Видел Номоконов: молодые люди, шагавшие по улицам боль­шого города, шли убивать, грабить его страну в полном согласии со своими матерями. Радовались женщины, шляпами махали, пла­точками. Немецкие матери бросали цветы под ноги солдат, шагав­ших на войну.

– Не встали на пути своих сыновей, – задумчиво проговорил Юшманов.