Глава 40
Казалось, не прошло и нескольких секунд, как он, шагнув под арку, оказался в этой комнатушке.
Однако в действительности дело обстояло вовсе не так. Дэвид понял это, почувствовав, как чьи-то пальцы касались осторожно кожи вокруг раны. Вздрогнув затем от боли, когда с него сорвали лейкопластырь, он ощутил, как по его животу разлилась какая-то жидкость, холодная и жгучая одновременно.
Открыв сердито глаза, он увидел склонившегося над ним незнакомого человека. А потом – и Леона, стоявшего чуть позади. На краю грубого матраца стоял типичный врачебный саквояж. Значит, это был доктор. Незнакомец, говоря по-английски исключительно правильно, произнес:
– Вы спали почти восемь часов. Сон – лучшее лекарство, какое могли бы вам прописать... Сейчас я наложу вам на рану три шва: без этого не обойтись. Конечно, придется немножечко потерпеть, но зато вы сможете сразу же встать на ноги, как только я сделаю вам перевязку.
– Сколько сейчас времени? – спросил Дэвид. Леон посмотрел на часы и, отчетливо выговаривая слова, прошептал:
– Два... часа.
– Спасибо, что пришли, доктор, – проговорил Сполдинг, отодвигаясь от края кровати, чтобы врачу было где разложить инструменты.
– Подождите с этим, пока я не вернусь в свой кабинет в Палермо. – Врач засмеялся негромко сардоническим смехом. – Я уверен, что нахожусь в одном из их черных списков. – Доктор, накладывая первый шов, одобряюще улыбался Дэвиду. – У себя в клинике я сказал, что меня вызвали принимать роды на одном из отдаленнейших ранчо... Где-то на плато. – Врач, сделав последний стежок, похлопал Сполдинга по груди. – Еще два шва, и мы закончим.
– Вы думаете, вас станут допрашивать?
– Это не обязательно. Хунта довольно часто закрывает глаза на происходящее вокруг. К тому же здесь не так уж много врачей... И имеется еще одно обстоятельство, которое также позволяет мне надеяться на благополучный исход. Дело в том, что сотрудники следственных органов стараются не портить отношений с эскулапами, чтобы при случае бесплатно получить у них врачебную консультацию. Полагаю, подобная позиция как нельзя лучше отражает их менталитет.
– А я думаю, что все это вовсе не так, вы просто хотите успокоить меня. Уверен, что, отправившись сюда, вы подвергаете себя серьезной опасности.
Врач, прервав на какой-то миг свою работу, взглянул на Дэвида.
– Джин Камерон – личность необыкновенная. Если когда-нибудь будет написана книга о Буэнос-Айресе военного времени, то, убежден я, ей посвятят там не одну страницу, – ответил врач и, умолкнув, продолжил спокойно свое занятие. У Дэвида было такое ощущение, что доктор не желал разговаривать с ним на эту тему. К тому же он явно спешил.
Через двадцать минут Дэвид уже провожал его до двери глинобитного дома. Пожимая врачу руку, он произнес извиняющимся тоном:
– Боюсь, у меня нет денег расплатиться с вами.
– Вы никому ничего не должны, подполковник. Скорее это я ваш должник: я ведь еврей.
Дэвид вместо того, чтобы отпустить руку врача, сжал ее еще крепче – и отнюдь не в знак признательности или благорасположения к нему.
– Будьте добры объяснить мне, что вы хотите этим сказать?
– Что тут непонятного? Наша община гудит разговорами об американце, который решил вывести на чистую воду эту свинью Райнемана.
– И это все?
– Этого достаточно.
Доктор убрал свою руку и вышел. Дэвид закрыл за ним дверь.
Неплохо сказано – «эта свинья Райнеман». Вот и пришло уже время вплотную заняться им.