Глава 16

— Что такое «Барнабас»? — холодно спросила она.

— Барнабас Сэкетт — мой отец, человек со Стреляющего ручья. Сюда приехал из Англии.

Она отвернулась от меня и обратилась к Кеокотаа:

— Ты кикапу? Что ты делаешь здесь?

— Мы идем к горам, — сказал индеец. — Он принес тебе слово от Ни'кваны.

Она снова повернулась ко мне, не очень довольная тем, что ей приходится сделать это:

— Ты? От Ни'кваны?

— Нас попросили найти тебя и передать, что Великое Солнце болен. Он становится все слабее.

— Он хочет, чтобы я вернулась?

— Он именно так сказал, но мне показалось, что ты сама должна решить. Он говорил, во-первых, как Ни'квана, а во-вторых, как отец.

— Он мне не отец!

— Я сказал, что он говорил, как отец. Как человек, желающий тебе добра. Кроме того, — добавил я, — за тобой следует человек по имени Капата.

— Капата? — спросила она презрительно.

— Он хочет жениться на тебе, — бодро продолжал я, — и стать Солнцем, возможно, даже Великим Солнцем.

Ее взгляд стал холодным, надменным.

— Нельзя стать Солнцем. Можно быть или не быть Солнцем.

— Я понял, что для него это не имеет значения. У него свои идеи. Он женится на тебе и возьмет власть в свои руки. — Я пожал плечами. — В общем-то это не мое дело. Я не знаю вашего народа и ваших обычаев.

— Разумеется! — Она снова обратилась к Кеокотаа: — Что ты знаешь об этом?

— Мы встретили Ни'квану. Он говорил с нами. Но больше всего говорил с ним. — Кеокотаа помолчал. — Мы сделали то, что нас просили. Ты можешь идти.

— Я могу идти?! Ты отпускаешь меня? Я пойду туда, куда захочу и когда захочу.

— Тогда, пожалуйста, присядь, — попросил я.

Она посмотрела на костер, где уже булькал цикорий.

— Много мы предложить не можем, но…

— Это мейокап эншибил! Я издалека почувствовала его запах!

Она уже не выглядела надменной, а напоминала совсем молоденькую девчушку.

— Она говорит о «темном корне», — перевел Кеокотаа. — Это одно из названий того, что ты пьешь.

Я наполнил напитком чашку, сделанную из древесной коры, и подал Ичакоми. Она приняла ее, и тогда вперед вышла женщина и постелила на землю около костра коврик.

Ичакоми села и начала маленькими глотками пить цикорий. Остальные медленно подошли и встали вокруг.

Сидя напротив Ичакоми, я подождал, пока она не допила.

— Капата близко, — озабоченно заметил я. — С ним несколько ваших людей, но большинство — тенса. Они ищут тебя.

— Он — ничто.

— Он сильный, опасный человек.

— Ты боишься?

— Я? Чего мне бояться? Он ищет не меня, а тебя. Я уйду с Кеокотаа. У тебя есть воины.

Увы, я видел ее воинов. Трое из них — старики, расцвет сил которых остался давным-давно позади. Их сила заключалась в мудрости, но воевать они не могли. Против тенса им не устоять. Несколько мужчин помоложе выглядели достаточно боеспособными, но их слишком мало. Однако все это не мое дело. Я хотел только одного — скорее уйти. Кеокотаа чувствовал то же самое.

Один из индейцев подбросил топлива в огонь.

— Есть еще и коунджерос, — продолжил я. — Видели их?

— Мы видели их следы по пути. Я их не знаю.

— Они опасны. Их много, они воины.

— Ты боишься?

Я раздраженно ответил:

— Мы встретили их. Трое мертвы. Двое убежали к своим. Я думаю, что вам надо найти безопасное место для зимовки. Скоро выпадет снег. Вы не можете пересечь равнину.

— У нас есть каноэ. Вода сильная.

Она игнорировала меня, обращаясь к Кеокотаа. Однако ее взгляд случайно упал на мои пистолеты, спрятанные в разукрашенные футляры. Я видел, что ее разбирает любопытство, но сделал вид, что его не замечаю.

Надо признать, что она была необыкновенно красива и была бы гордостью любого общества где угодно. В ней чувствовалась выдержка, сообразительность, быстрый ум. Судя по ее внешности, в ней текла кровь не только начи. Но это лишь мои домыслы.

Мы беседовали на испанском, вставляя то тут, то там английские слова или слова языка чероки. Однако скоро я обнаружил, что английским она владеет неплохо. Мы слышали об англичанах, которые, как и испанцы, жили среди индейцев, и о том, что некоторые люди Де Сото предпочли безопасность деревень начи длительным и сомнительным походам, которые ожидали их.

Зная кое-что о европейцах, живущих среди индейцев, я не удивлялся. Когда Де Сото впервые высадился здесь, он обнаружил среди индейцев человека по имени Джуан Ортиц, а когда французские гугеноты, жившие в Форт-Чарльзе, покинули свое поселение, один юноша по имени Гиллаум Рафин решил не полагаться на хрупкое суденышко, построенное ими, и остался с индейцами. Несколько французов во время более поздней колонизаторской попытки, совершенной Жаном Рибо, бежали от нападающих испанцев и поселились у индейцев.

— Тебя ищут тенса и Капата. Или вы встретите коунджерос. Добраться до реки, найти свои каноэ и уплыть на них вам будет очень трудно.

— И что же?

— Идите в горы, переждите неделю, потом быстро уходите. Сейчас они ищут вас. Если вы не оставите следов, они вас не найдут. — Я показал в сторону тропы, по которой они шли. — Эта тропа ведет в горы. Мы пойдем по ней.

Она обдумывала мои слова, потом заговорил Кеокотаа:

— Ни'квана доверял ему. Он думал…

— Мы не знаем, о чем он думал, мы знаем то, что он сказал. — Она помолчала. — Мы сделаем так. Три дня подождем.

Она поднялась и пошла туда, где женщины приготовили ей постель, и легла. Возле нее с обеих сторон пристроились обе женщины, но каждая на расстоянии не менее десяти футов от нее.

Кеокотаа посмотрел на меня, пожал плечами и завернулся в свое шерстяное одеяло. Я вынул из костра ветки подлиннее, чтобы он догорел до углей, и улегся сам. Но прежде проверил пистолеты.

Наступила ночь и полная тишина. Пламя костра еще некоторое время боролось с темнотой, но потом ослабло и погасло.

Когда пришло утро, мы собрались в дорогу. Однако я вернулся на место нашего прежнего лагеря, собрал несколько старых углей и положил в новое кострище. Затем набрал полную пригоршню пыли и, пропустив между пальцами, развеял ее над костром. Теперь для случайного взгляда наше кострище выглядело так, будто ему по меньшей мере несколько месяцев, а то и лет.

Мы быстро шли вдоль пологого склона к реке, которая текла мимо крутой горы, выбранной нами в качестве ориентира. Здесь, где-то рядом, вероятно, была пещера, из которой вытекала река Арканзас, давшая нам возможность достичь гор.

Речка пробивалась сквозь темную скалу, вдоль нее шла узкая звериная тропа. Кеокотаа возглавлял процессию. Мы вскарабкались на крутой холм и вышли в прекрасную долину, расположенную на его вершине. Стоянку устроили так, чтобы наблюдать за входом; привал позволял отдохнуть и завершить обработку бизоньих шкур. Наш лагерь разбили под несколькими раскидистыми старыми деревьями, ярдах в пятидесяти от лагеря начи.

На рассвете я встал и пошел на разведку. Вокруг оказалось множество пещер и одна — смертельная западня. Я бросил камень в ее темное жерло и долго слушал, пока он достиг дна. Этой преисподней следовало избегать.

Тут и там еще цвели дикие цветы, мне попались горная петрушка, дикая мята, черемуха и еще полдюжины полезных трав. Я уже строил планы на предстоящую зиму. Пусть Ичакоми делает что хочет, но для нас с Кеокотаа это отличное место для зимовки.

Здесь наверняка будут искать укрытия птицы и звери, мясом мы будем обеспечены. Возможно, придется построить какое-то укрытие, но лучше подыскать подходящую пещеру.

Исследуя долину и окружающие ее холмы, я слышал песню жаворонка, так любимую мною, и несколько раз натыкался на стаи перепелок. Холмы могли защитить нас от злых ветров и обеспечить топливом.

Когда я возвратился, люди Ичакоми собрались вокруг своего костра, Кеокотаа развел свой костер. Он варил мясо, и я присоединился к нему, принеся еще дров.

— Наступает холодное время, — заметил я.

Он отрезал ножом кусочек мяса и начал жевать.

— Здесь есть пещеры. Я видел много оленей, следы медведя и перепелок. — Я тоже отрезал кусок мяса. — Это хорошее место.

— А что будут делать они?

Я пожал плечами:

— Она решит. Думаю, они уйдут.

— Они останутся здесь, — посмотрел на меня Кеокотаа. — Ты заинтересовал Ичакоми.

— Я? Ничего подобного. Она презирает меня.

Сидя у огня, я обдумывал их проблемы. Если они уйдут сейчас и доберутся до своих каноэ, то доплывут вниз по Арканзасу до его устья. Жестокая засуха, свирепствовавшая на равнинах еще до нашего прихода, уже кончилась. Река стала сильной, полноводной. Но путь настолько опасен, что требовалось особое везение. А что, если коунджерос обнаружили их каноэ и уничтожили их?

С другой стороны, коунджерос, скорее всего, знают об этой долине или найдут наши следы. Правда, я не видел никаких признаков того, что здесь кто-то недавно охотился или про ходил мимо, путешествуя. Возможно, они и не придут, и мы перезимуем в сравнительно надежном укрытии. Конечно, нам понадобится больше пищи. Что ж, будем охотиться в разумных пределах. Больше всего нам нужен медвежий жир. В такой глуши его трудно добыть.

Один из молодых воинов Ичакоми подошел к нашему костру и присел на корточки.

— Вы остаетесь? — спросил он.

— Мы остаемся.

Чувствовалось, что он встревожен.

— Снег? — спросил он.

— Много, — ответил я, — и много холода.

Индеец поковырял веточкой в костре.

— Начи не знают много холода, — сказал он.

Кеокотаа молчал, но я взглянул на него и произнес:

— Живя в низовьях Миссисипи, они не могли пройти испытания холодом и снегом. Ты знаешь лучше всех нас, что следует делать.

Кеокотаа еще несколько минут молчал, потом сделал рукой широкий жест.

— Снег! — воскликнул он и вытянул из небольшой вязанки хвороста ветку. — Не найти топлива для костра, все покрыто снегом! Нет дичи! Снег! Много-много снега! Надо оставаться в вигваме!

— Тогда нам нужно охотиться, — предложил я. — Потребуется мясо, жир медведя, или даже двух. Надо успеть собрать все семена и растения, пока их не покрыл снег. — Все сидели молча в ожидании. — Кеокотаа! Тебе известны наши проблемы.

Кикапу энергично замотал головой:

— Ты говори! Ты главный!

— Пусть женщины и старики собирают дрова, — продолжил я. — Мы будем охотиться, но подальше от нашего жилья, чтобы не отпугнуть от нас дичь.

У нас еще оставалось время, поэтому мы спокойно занялись намеченными делами.

Дров кругом валялось предостаточно — деревья, поваленные ветрами, упавшие от старости, разбитые молнией, много обломанных веток. В таких диких местах всегда полно мертвой древесины. Мы складывали дрова рядом с пещерой, которую выбрали для жилья.

Нога моя еще давала о себе знать и быстро уставала. Несомненно, я стал нагружать ее раньше, чем следовало. Другие раны зажили, хотя шрамы на голове и на ногах остались, видимо, вечным напоминанием о схватке с пумой. Силы мои еще полностью не восстановились, и мне приходилось работать с перерывами на отдых.

— Она думает, что ты слабый, — ухмыляясь, заметил Кеокотаа. — Я сказал ей, что ты сильный, что убил большого зверя.

— Она может думать что угодно, — раздраженно ответил я. — Мне безразлично.

Однако я злился на себя из-за того, что не мог делать больше. Приближалась зима, мы плохо подготовились к ней. Топливо мы теперь таскали издалека, куда трудно будет добираться зимой, по снегу и льду, и не трогали тот сушняк, что валялся рядом.

Кеокотаа и два молодых воина начи отважились спуститься на равнину, где убили несколько бизонов и принесли домой мясо и шкуры. Уже в сумерках, после возвращения Кеокотаа, я подстрелил как-то большого медведя и освежевал его — запаслись жирным мясом.

Кеокотаа снова спустился на равнину, но вернулся только с антилопой.

— Нехорошо, — сказал он. — Я смотрел. Много следов там, где мы убили бизонов. Я думаю, Капата найдет их. Сейчас он где-то недалеко.

Я вообще редко ругаюсь, но тут тихо выругался. Я надеялся, что они не отыщут нас и вернутся обратно по реке, что бы избежать зимних холодов. Теперь мы сами спровоцировали его остаться и искать нас.

Нога стала больше беспокоить меня. Когда я сломал ее, то думал, что дело обойдется одним месяцем, но вот уже и лето прошло, а она все еще давала о себе знать. Неужели я навсегда останусь калекой? Представить себе это мне было горько, хотя я знал много отважных людей, имевших увечье. Несмотря на это, они вполне преуспели и вели активный образ жизни. Но я чувствовал себя таким одиноким!

Мне не хотелось стать обузой для моего друга Кеокотаа, а семья моя находилась за тысячу миль отсюда.

Я намеренно стал ходить все дальше и дальше, заставлял себя охотиться, чтобы делать больше движений. Устав, отдыхал, но затем продолжал охотиться, носить дрова, собирать семена. А потом поставил себе еще одну задачу — проверять следы.

Вероятнее всего, враг придет по звериной тропе вдоль реки, но его можно ожидать и со стороны гор. Я старался не полагаться на случайность и изучать все следы, которые находил.

Ичакоми я не видел, хотя ее женщины обрабатывали шкуры и собирали семена и травы.

По правде говоря, я и не искал ее. Какое мне до нее дело? Пусть занимается своими проблемами. Однако я нигде не видел ее, и это удивляло меня. Когда Кеокотаа находился рядом, я не смотрел в сторону ее пещеры. Мы жили в своей пещере, у своего костра. И не испытывали от этого неудобств.

А потом пошел снег.

Ночью мы почувствовали, что шкуры, используемые как одеяла, греют нас недостаточно. Утром я вышел из пещеры — холмы, окружавшие долину, покрылись только что выпавшим снегом, прозрачный воздух пах свежестью. Мы поняли, что пришла зима. Стало ясно и то, что Ичакоми не уйдет вниз по реке. Уже слишком поздно.

Скоро с севера задуют ледяные ветры, и индейцы осядут в своих теплых вигвамах. Скоро реки замерзнут и ни одно каноэ не сможет проплыть по ним. Ичакоми сделала глупость, ожидая так долго, но я ничего не говорил об этом. По мне лучше, что она… они… остались. В конце концов, мне вовсе не хотелось думать о том, как они замерзают в буране на мертвой равнине.

На следующее утро Кеокотаа вернулся с охоты, на которую ушел до того, как выпал снег, и привел с собой пленницу, индейскую девушку из племени апачи.