Глава IV

Благодарность

Трудно себе представить ситуацию более не привлекательную, чем та, в которую попали Мэйвис и Фрэнсис. Положение свернувшейся втачке Русалки, разлученной с родной стихией, тоже было незавидным, но, по крайней мере, это было куда лучше, чем аркан вокруг хвоста. Но бедные дети! Так отважно бросить вызов опасностям ночного приключения, воплотить в жизнь отчаянный план по спасению Русалку, и, когда до счастливой развязки, как и до моря, рукой подать: каких — то четверть мили, вдруг всё — венец победителя сорван, а кубок победы разбит, и кем — полицией!

И без того нелегкая ситуация теперь становилась опасной.

«О, боже, мы проведем ночь в тюрьме», — со страхом подумала Мэйвис, — «что же будет с Мамой, когда она поймет, что мы пропали?»

Воображение девочки нарисовало подземные темницы — сырые и мрачные с низкими потолками, где обитают жабы и ящерицы, и куда не проникает дневной свет, — в точности как их описывали в книгах об Инквизиции.

Из кустов раздалось «Полиция!», и вокруг воцарилась гробовая тишина. Во рту у Фрэнсиса пересохло, «словно сухарей наелся», — рассказывал он потом. Парень сглотнул и с трудом выдавил:

— Что за…?

— Отпустите его, — попросила Мэйвис невидимого противника. — Мы не сбежим, честное слово!

— Вы же не бросите меня? — воскликнула Русалка. — Вы просто не можете меня бросить!

— Отпустите! — Фрэнсис попытался вырваться.

Неожиданно Мэйвис резко схватила руку, державшую брата, и гневно зашептала:

— Никакой это не полицейский! Ну-ка вылезай, вылезай, кому сказала!

Она дёрнула руку, и некто скрывавшийся в кустах вылез, и это определенно был не полицейский. Полицейские ведь не бывают маленькими и худенькими, они почти все высокие и крепкие, к тому же наши стражи порядка носят синюю форму, а не вельветовые бриджи и твидовые курточки. По правде сказать, был он совсем ещё ребёнком.

— Ах ты маленькое… животное! — расслабившись, засмеялся Фрэнсис. — Ну, и напугал ты меня!

— Сам ты — животное, раз уж на то пошло. А про эту с хвостом я вообще молчу, — грубо ответил мальчик, но Мэйвис его голос показался вполне дружелюбным.

— Надо же! Ну, не классная ли получилась шутка? А она, что, вас всё еще не тяпнула и даже рыбьим отростком не врезала?

И тут они его узнали: незваным гостем оказался никто иной, как Сверкающий Мальчик. Правда, вне стен цирка блестел он ничуть не больше, чем мы с вами.

— Зачем ты так поступил? — сердито спросила Мэйвис. — Такого страху на нас нагнал!

— Ну, я же не просто так пошутил, — начал оправдываться мальчишка. — Днем я крутился рядом и слышал, про что вы трепались, ну, и подумал, дай-ка и я тоже. Правда, после всех этих кувырков и скачек дрыхну я как убитый вот и проснулся уже, когда вы её спёрли. Ну, срезал в пути немного. И, вот он я. А ничё такой фараон получился, а?

— И что ты будешь делать теперь? Расскажешь отцу? — напрямик спросил Фрэнсис.

Но Мэйвис уже стало понятно, что мальчишка ещё ничего не говорил отцу и, скорее всего, не собирался.

— Нет у меня ни папки, ни мамки, — грустно ответил Сверкающий мальчик.

— Если вы уже отдохнули, пора бы двигаться дальше, — напомнила Русалка, — а то я насквозь просохла.

Мэйвис догадалась, что для Морской Дамы просохнуть насквозь так же плохо, как для нас — насквозь промокнуть.

— Мне очень жаль, — мягко сказала девочка, — но…

— Должна заметить, с вашей стороны очень бестактно всё время держать меня в сухости, — продолжала Русалка, — право же, мне следовало предположить, что вы…

Но её перебил Фрэнсис.

— Так что ты будешь делать? — спросил он у Сверкающего Мальчика.

— Делать? Ну, для начала, подсоблю вам с тачкой.

Русалка протянула белую руку и дотронулась до него.

— Ты — настоящий герой, — сообщила она, — уж я-то в состоянии разглядеть истинное благородство даже под блёстками. Можешь поцеловать мне руку.

— Ну, так…. — начал Фрэнсис.

— Целовать или нет? — спросил мальчик, обращаясь скорее к себе, чем к окружающим.

— Давай, — шепнула Мэйвис, — делай что угодно, лишь бы у неё настроение не испортилось.

Сверкающий Мальчик, поцеловав ещё влажную ручку Морской Дамы, взялся за оглобли тачки, и ребята тронулись в путь.

Мэйвис и Фрэнсис были так рады неожиданному помощнику, что даже не стали его ни о чём расспрашивать, хотя просто сгорали от любопытства, каково это воровать русалку у собственного отца. Но уже на следующем привале мальчик сам объяснил свой поступок:

— Понимаете, — сказал он, — эту особу в тачке…

— Я уверена, что ты вовсе не хотел мне нагрубить, а потому… — пропела Русалка, — давай-ка ещё разок, но теперь без «особы» и «тачки».

— Дама, — подсказала Мэйвис.

— Так вот, эту даму в колеснице похитили, я так это понимаю. Так же, как и меня.

— Тебя украли? Вот это да! — воскликнула Мэйвис, предчувствуя начало романтической истории.

— Угу, — подтвердил мальчик-блёстка, — когда я ещё совсем дитём был. Мне так сказала Старая Мамаша Рамона, перед тем, как её кондрашка хватила, а потом уж она больше не разговаривала.

— Но зачем, — спросила Мэйвис, — зачем цыгане крадут детей? Сколько читала об этом в книгах, всё никак не могла понять. Вроде у них и своих полно — намного, намного больше, чем надо.

— Да, это уж точно, — согласилась Русалка, — и вся эта орава деток тыкали в меня палками.

— Да дети им как раз и не нужны, — пояснил мальчик, — это всё месть. Вот что рассказывала Мамаша Рамона: мой отец был cудьёй и дал Джорджу Ли восемнадцать месяцев за браконьерство. Когда Джорджа пришли арестовать, колокола в церкви звонили, как бешеные, и тот возьми да и спроси: «Чего звонят — то? Сегодня же не воскресенье». А ему кто-то да и ответь, что, мол, у Судьи-то — у моего папки тоись — сын родился и подследник — то бишь я. По мне, правда, не скажешь, — добавил он, поплевал на руки и подхватил оглобли, — что я и сын, и подследник.

— А что случилось потом? — поинтересовалась Мэйвис, пока ребята тяжело тащились по дороге.

— Ну, Джордж отсидел срок. Я тогда вовсе малявкой был, годик с половиной, весь в кружевах, лентах, ботинки такие голубые из тонкой кожи. Тогда — то Джордж меня и стащил. И вообще, я уже выдохся сразу трепаться и тачку толкать!

— Остановись и отдохни, мой сверкающий друг, — проворковала Русалка, — и продолжи своё волнительное повествование.

— Да нечего больше рассказывать, — сказал мальчик, — кроме того, что у меня есть один ботинок. Мамаша Рамона его сберегла, да ещё рубашонку маленькую, как дамский платок, с вышитыми буквами Р.В. Она никогда не говорила, где мой папка был Судьёй. Пообещала, что в другой раз расскажет. А другой раз так и не наступил, ни для нее, ни для рассказа, вот так вот.

Малыш утёр рукавом глаза.

— Не такой уж и плохой она была, — всхлипнул он.

— Ну, не плачь, — попыталась успокоить его Мэйвис.

— Я? Плачу? — презрительно процедил он. — Да у меня насморк! Чувствуешь разницу между насморком и хныканьем? В школу — то ведь ходишь? Там тебя должны были научить!

— Интересно, и как только цыгане еще не отобрали эти вещички?

— Они даже не догадываются: я их под рубашкой храню, в бумагу завернул, а когда переодеваюсь в цирке, прячу. Когда-нить я пойду искать, кто девять лет назад потерял дитё в голубых ботинках и рубашке.

— Значит тебе десять с половиной, — сказала Мэйвис.

— Как вам удалось так быстро сосчитать, мисс? — восхищённо воскликнул мальчик. — Да, именно столько.

Тачка, слегка подпрыгивая, двинулась вперед, и до следующего привала никто не проронил ни слова. Остановку сделали только там, где дорога к морю резко сворачивала вниз и переходила в пляж, так ровно и незаметно, что вы бы и не поняли, где кончается одно и начинается другое. Здесь было намного светлее, чем сверху, на пустыре. Из пушистых белых облаков только что выглянула луна, отразившись в морской глади множеством дрожащих блёсток. Дорога к берегу шла под уклон, и детям стоило немалых усилий, удержать тачку в равновесии, потому что Русалка, завидев море, принялась подпрыгивать, словно маленький ребенок у рождественской ёлки.

— О, посмотрите, как красиво! — воскликнула она. — Разве это не самый лучший дом в мире?

— Ну, не совсем, — возразил мальчик.

— Ах! — произнесла дама из тачки. — Конечно, ты же наследник одного из… как они называются?

— О замки Англии, как вы прекрасны среди величественных парков вековых …^[1] — продекламировала Мэйвис.

— Да, да, — сказала Русалка, — внутренний голос мне подсказывал, что он благородного происхождения:

"Прошу, позаботься об этом не воспитанном ребёнке, — сказал он, — ибо он знатного рода" — хмыкнул Фрэнсис. Он был слегка раздражен и сердит. На них с Мэйвис свалились все неприятности ночной авантюры, а любимчиком Русалки стал почему — то только Сверкающий Мальчик. Как это не справедливо.

— Но твой родовой замок мне не подойдет, — продолжала Русалка, — свой дом я вижу весь украшенный вплетенными в водоросли жемчугами и кораллами, — такой восхитительно уютный и мокрый. А теперь — подтолкнёте мою колесницу к воде или сами донесёте меня?

— Нет уж, не понесем, — отказался Сверкающий Мальчик, — мы толкнём тебя подальше, как получится, а потом придётся ползти самой.

— Я сделаю всё, что скажешь, — Русалка была сама любезность, — но что ты подразумевал под «ползти»?

— Двигаться как червяк, — пояснил Фрэнсис

— Или как угорь, — добавила Мэйвис.

— Гадкие, мерзкие существа, — скривилась Русалка; дети так и не поняли, имела ли она ввиду червяков или угрей, или же их самих.

— Давайте-ка, все вместе! — скомандовал Сверкающий Мальчик.

И тачка, подпрыгивая, покатилась к морю. Но почти у самой кромки берега колесо съехало в яму, тачка завалилась набок, и Русалку выбросило из её колесницы на водоросли.

Водоросли были сочными, упругими и мягкими, так что она не ушиблась, но рассердиться ей это вовсе не помешало.

— Вы ведь ходите в школу, как напомнил мой благородный спаситель, — проворчала Дама. — Там вас должны были научить, как не опрокидывать колесницы.

— Ваши спасители — это мы! — не сдержался Фрэнсис.

— Конечно, вы, — холодно согласилась Русалка, — но вы — низкорожденные спасители, а не благородные. Но таки и быть, я вас прощаю. Вам ли не быть неуклюжими и неловкими — в этом вся ваша сущность, я полагаю, тогда как его…

— Прощайте, — оборвал её на полуслове Фрэнсис.

— Это ещё не всё, — остановила его Дама. — Вы должны пойти со мной, а вдруг я не смогу везде передвигаться тем грациозным червеподобным способом, о котором вы упомянули. Теперь встаньте справа, слева и сзади, и не ходите по моему хвосту — вы не представляете, как это раздражает!

— О, я представляю, — сказала Мэйвис. — Знаете, у моей Мамы тоже есть хвост.

— Однако! — удивился Фрэнсис. Но Сверкающий Мальчик понял.

— Только она его иногда снимает, — пояснил он, и Мэйвис показалось, что мальчик подмигнул ей. Хотя в лунном свете трудно быть в чём — то уверенной.

— А твоя мама куда более высокого происхождения, чем я полагала, — сказала Русалка, — но ты уверена насчет хвоста?

— Я часто на него наступаю, — ответила Мэйвис, и тут Фрэнсис понял, что речь идёт о мамином подоле.

Извиваясь, скользя и подталкивая себя вперед — иногда при помощи рук, иногда с помощью детей, Русалка, наконец — то, добралась до воды.

— Чудесно! Сейчас я вся намокну! — крикнула она.

Но в тот же миг мокрыми стали и остальные: Русалка подпрыгнула, кувыркнулась и нырнула в воду, обдав детей фонтаном брызг. И скрылась в глубине.