Глава 32
Стоял летний зной. Алехандро трясся и выбивал зубами барабанную дробь.
– Ты… – Он осекся. Судорожно сглотнул. Перевел дух, собрался с силами и начал заново:
– Ты знаешь, о чем тут написано?
Грихальва кивнул.
– Она… Она… – Герцог снова умолк. Снова впился глазами в страницу, которую держал в дрожащей руке. И снова заговорил:
–..Пишет, что желает моей жене… моей настоящей жене иметь любящего, преданного ей супруга, а не калеку с разорванным надвое сердцем.
Грихальва кивнул.
– Ты знаешь об этом? Прочел? Грихальва промолчал.
– Но это не правда! Этого не может быть!
– Ваша светлость.
Он не возражал, не пытался утешить. Всего лишь вежливо поддерживал беседу.
Алехандро закричал от боли, отчаяния, бессилия. Разорвал письмо в клочья, швырнул на пол.
– Я верну ее! Верну! Слышишь? Верну! И снова в ответ блеклое:
– Ваша светлость.
– Разыщи ее. Иди к ней! Сейчас же! – У него задергались мышцы лица. – Ты – Грихальва, родственник, самый близкий друг… Найди ее. Я, Алехандро до'Веррада, милостью Пресвятой Матери с Сыном герцог Тайра-Вирте, приказываю!
Грихальва безмолвствовал.
Молчание победило. Алехандро вновь забыл, что он – герцог.
– Номмо Матра эй Фильхо, этого не может быть.
Может. Это случилось. Алехандро слишком хорошо ее знал.
– Сарио… Сарио, скажи, она хочет, чтобы я пришел к ней, упал в ноги… Да! Я должен убедить, что люблю ее, люблю безумно… – Он обвел взглядом рассеянные по полу клочки бумаги и проклял себя – уничтожил то, что, по словам иллюстратора, было написано ее собственной рукой. – Скажи, что это так! – взмолился он со слезами на глазах.
Грихальва лишь покачал головой.
– Фильхо до'канна! Иллюстратор, скажи хоть что-нибудь! Матра Дольча! Стоишь передо мной как истукан, бледный, хоть в гроб клади… Неужели не можешь ничем помочь? Объяснить? Посоветовать?
– В письме довольно ясно сказано, что найти ее не удастся. И вернуть. – Наконец-то в голосе Грихальвы появилось нечто похожее на участие. – Не стоит и пытаться, ваша светлость. Вы только зря потратите время.
– Зря потрачу время… – У герцога подкосились ноги, он рухнул в любимое кресло отца. – Зря потрачу время…
– Ваша светлость, она не вернется.
– Иллюстратор, ты наверняка что-то знаешь. Иллюстраторы всегда знают больше всех.
– Отнюдь, ваша светлость. Я не знаю того, что интересует вас.
Алехандро сполз с кресла, опустился на колени, взял два клочка бумаги, попробовал состыковать. Не вышло.
– Я не смогу, – произнес он растерянно. – Не смогу… без нее. У меня ничего не получится. Грихальва, она должна быть здесь, со мной. Она должна быть моей фавориткой, женой… Ведь у нас намечалась свадьба, Марриа до'Фантоме. Ты же сам говорил. Сам придумал. – Он выпустил из руки обрывки бумаги. – Мне без нее никак…
– Ваша светлость, она – с вами. Он встрепенулся.
– Что?
– Быть может, тело ее сейчас далеко, но душа, безусловно, рядом с вами. – Грихальва указал на картину, прислоненную к стене и занавешенную парчой. – Душа ее здесь, ваша светлость, и если захотите, останется с вами насовсем.
Алехандро уставился на темный прямоугольник.
– Это… – В горле возник душный комок. – Это Сааведра? Портрет?
– Это Сааведра.
У иллюстратора чуть дрогнули уголки губ.
– Вы угадали, это заказанный вами портрет. Выходит, она вас и не покидала.
Святая Матерь! Какая мука!
– Она меня бросила!
– Душой – нет, ваша светлость. – Грихальва изящно приподнял и опустил плечо. – Возможно, кое-что в ее словах – ложь, сами знаете, женщины не считают ее грехом. Но кое-что – правда. – Он выдержал паузу. – Правда, ваша светлость.
Алехандро растерянно смотрел на него. Ждал.
– И пока вы будете хранить этот портрет, Сааведра вас не покинет. Но его необходимо беречь как зеницу ока. Как вы берегли ее саму.
– Я не смогу. – Опять выступили слезы. – Номмо Матра эй Фильхо, мне этого не вынести.
– Вынесете, ваша светлость. Вы – сын Бальтрана до'Веррады, вы должны править герцогством.
– Без нее?
– Ваша светлость, она будет с вами. Номмо Матра эй Фильхо, я обещаю. Надо только оберегать ее, как вы бережете свою жизнь, свои чресла, свое герцогство.
Алехандро встал. Посмотрел на занавешенную картину. И резко махнул рукой.
– Убери ее.
– Ваша светлость?
– Убери. Прикажи слугам унести куда-нибудь. Избавься от нее. Я не хочу ее видеть.
Теперь Грихальва и впрямь напоминал мертвеца. В лице – ни кровинки, в провалах глазниц – мрак.
– Не хотите?
– Не могу.
Грихальва резко, с присвистом выдохнул.
– Эйха, понимаю… Вы, кажется, действительно нуждаетесь в моей помощи.
Алехандро вскочил на ноги, чтобы схватить, удержать его. Но опоздал. Рука художника совлекла покров, являя взору герцога заказанный им портрет.
– Она вас ждет, – сказал иллюстратор. – Видите? Присмотритесь. Она стоит и ждет, когда вы придете. Вы уже рядом, она слышит ваши шаги. Видите, начинает поворачиваться, на лице слабый румянец, она узнала вашу поступь. Видите, Фол… книга осталась нераскрытой, она забыла обо всем на свете, знает только, что вы совсем близко, за дверью. Сейчас она бросится к двери, поднимет щеколду и увидит вас. – Его темные южные глаза загадочно блестели. – Все это – здесь, ваша светлость. Все это ваше. Сааведра – ваша.
Герцога сотрясала крупная дрожь. Душа корчилась от боли. Но это было сугубо личное дело Алехандро до'Веррады. Оно не касалось никого, даже Верховного иллюстратора.
– Ступай, – сказал Алехандро. – Адеко. Уходи. Грихальва повел плечами, словно хотел обернуться. Но не обернулся. Выразительно изогнул бровь и покосился на картину.
– А с ней как быть, ваша светлость? Унести? Хранить в моей мастерской?
«Какая боль!»
– Оставь, – выдавил Алехандро.
– Конечно. – Верховный иллюстратор отвесил легкий поклон. – Ваша светлость, простите за самонадеянность. Вы не одиноки. Сааведра – с вами. Я тоже.
– Номмо Матра, уходи…
Раздались тихие шаги, скрипнула дверь. Клацнула щеколда, падая на место. Один. Один. Матра Дольча, ему не вынести этой пытки!
Один.
Не вынести…
Но он знал – придется вынести.